Тени прошлого. Начало

Глава 3. Единица и ноль

* * *

— Том, а что ты делаешь в эти выходные? — кокетливо спросила моя сокурсница, Роза, присев на край моего стола и с невероятно обольстительной улыбкой посмотрев на меня. Я усмехнулся неприкрытому флирту, звучавшему в её довольно приятном голосе, а потом оторвал взгляд от учебника по нейрохирургии, который читал до этого, и насмешливо задал встречный вопрос:

— А с какой целью интересуешься?

— Знаешь, в кино сейчас идёт довольно смешная комедия, называется «Все дороги ведут в Рим». Ты уже видел её?

— Нет, — коротко ответил я, уже догадавшись, какой вопрос последует за этим.

— Что ж, я думаю, что твоя девушка точно бы заставила тебя посмотреть этот фильм, и раз ты его не видел, то… ты свободен в эти выходные? Мы могли бы сходить в кино?.. — на последнем предложении щёки Розы запылали под стать цветку, имя которого она носила.

Я ещё больше усмехнулся такой смелости платиновой блондинки с длинными кудрями и стройной талией, но в целом Роза была весьма симпатичной, даже очень, поэтому я решил дать ей небольшую надежду. В конце концов цикл обещал быть весьма спокойным, так как я заранее побеспокоился обо всём, и немного… отдыха я точно заслужил.

— В воскресенье я целый день дежурю в отделении нейрохирургии, — флегматично заметил я, смотря прямо в небесно-голубые глаза, в которых горел очень заметный интерес ко мне, — а насчёт субботы… я подумаю.

— Хорошо, — произнесла она, опустив взгляд, а после снова набралась смелости и попросила: — Тогда если надумаешь, то предупреди меня до пятницы, ладно?

— Договорились, — слегка улыбнувшись, ответил я, а в это время в нашу учебную комнату ворвался запыхавшийся низкорослый парень, Эрл, и, не отдышавшись, воскликнул:

— Ребята, я узнал, кто у нас будет вести занятия в этот цикл! Его зовут профессор Д’Лионкур, Мартин сказал, что он ведёт занятия только второй год, так что…

— Что?! — воскликнул я, поскольку только от упоминания этой фамилии меня начинало сразу же трясти от злости. — Эрл, не неси чепухи, нашу группу должен взять профессор Байер, я лично договорился с ним об этом!

— Извини, Том, но лаборант только что дала мне в руки журнал нашей группы на этот цикл, и на нём чёрным по белому написано: «Профессор Д’Лионкур». Если не веришь мне, то взгляни сам, — немного обиженно ответил Эрл, но я до последнего отказывался верить его словам, поэтому поднялся на ноги и взял из его рук тоненькую папку формата А4. И действительно, на титульнике был указан номер нашей группы, а напротив — очень знакомая мне фамилия. — Ну что, убедился?

— Этого не может быть… — сокрушённо пробормотал я, уже сейчас понимая, что мои надежды на спокойный цикл в один момент вдребезги разбились, как ваза из тончайшего хрусталя.

— Том, ты его знаешь? — горячо полюбопытствовал Уилл, ещё один мой одногруппник, а остальные девять человек с искренним интересом в глазах уставились на меня в ожидании подробностей. — Ты же вроде не первый год дежуришь в нейрохирургии?..

— Знаю ли я профессора Д’Лионкур? — издевательски переспросил я, кинув журнал на преподавательский стол, и повернулся лицом к высокому худощавому рыжеволосому парню с усыпанным веснушками лицом. — К сожалению, Уилл, знаю, и даже слишком хорошо! Вот стерва!..

— Подожди, ты хочешь сказать, что профессор Д’Лионкур — женщина? — удивлённо переспросил Эрл, но я разгневанно посмотрел на него и ядовито заметил:

— Нет, Эрл, назвать эту беспринципную, упрямую, заносчивую, своенравную, не терпящую ни капли объективной критики в свой адрес фурию женщиной у меня язык не повернётся. Чёрт! Это, наверное, просто ошибка, нашу группу точно должен был взять профессор Байер…

— Профессор Байер улетел вчера на научную конференцию в Милан, — раздался за моей спиной спокойный, до боли знакомый женский голос, а я с ужасом осознал, что настолько разозлился такой внезапной новости, что не услышал, как открылась дверь в нашу учебную комнату. Десять пар широко открытых глаз смотрели на меня, а тем временем голос продолжил пояснения: — А после он будет ещё неделю состоять в комиссии, принимающей диссертации на звание доктора медицинских наук. Поэтому он разделил свои группы между остальными преподавателями. И надо же, какая ирония, ко мне попала именно ваша группа, мистер Реддл. А теперь присядьте, пожалуйста, на своё место.

— Как скажете, профессор Д’Лионкур, — обречённо выдохнул я, понимая, что эта стерва прекрасно слышала мою последнюю фразу, а про себя сокрушённо подумал: «Это будут самые долгие две недели в моей жизни».

Не оборачиваясь, я подошёл к своей парте и, только уже сев за неё, посмотрел перед собой и встретился с жёстким взглядом молодой женщины с тёмно-каштановыми волосами, собранными на макушке в конский хвост, и в белом халате, одетом поверх светло-серого хирургического костюма, стоявшей в дверном проёме. Она не могла не заметить неприкрытую злость в моём взгляде, и от этого на её изуродованном грубым шрамом на левой щеке лице расцвела та самая ядовитая улыбка, которая вот уже пять лет раздражала меня, с каждым годом всё больше и больше.

Триумфально посмотрев мне в глаза ещё секунд тридцать, наш новый преподаватель быстрым шагом направилась к своему столу, а я с удивлением заметил, что её правая рука была замотана эластическим бинтом и подвешена на повязке, перекинутой через левое плечо.

— Итак, позвольте представиться, профессор Тиана Д’Лионкур, доктор медицинских наук, оперирующий нейрохирург и ваш преподаватель на этот двухнедельный цикл под названием «Нейрохирургия», — командным голосом произнесла она, сев за преподавательский стол, а потом с ещё большим количеством яда в словах добавила: — Хотя ваш коллега, мистер Реддл, описал меня более… красочно. Что ж, я собиралась сегодня познакомить вас с кафедрой и дисциплиной, затем сводить в отделение, а потом отпустить по домам до завтра, но… чтобы слова мистера Реддла не сильно расходились с действительностью, для начала проведём небольшой опрос для оценки начального уровня знаний. И я даже знаю, с кого мы начнём. Встаньте, мистер Реддл.

Каждый раз, когда мне приходилось подчиняться указам этой стервы, в моей душе закипала просто невиданная злость. Но я из последних сил взял себя в руки, теша мыслью, что совсем скоро получу такой долгожданный диплом и смогу наконец стереть с лица этой несносной упрямицы улыбку, полную яда, и встал, бесстрастно смотря прямо в карие, полные льда и колючек глаза.

Несмотря на то что отвечал я самый первый, на мой опрос профессор Д’Лионкур потратила больше всего времени — двадцать пять минут. За эти двадцать пять минут она спросила меня почти весь курс нейрохирургии, причём целенаправленно спрашивала в основном практические аспекты и тонкости, поскольку всё остальное я и так знал в совершенстве, ведь я дежурил вместе с ней в отделении пятый год подряд. И вполне закономерно что на бо́льшую часть вопросов ответить правильно я не смог, хотя и изо всех сил пытался сообразить. В конце этой изощрённой пытки, а по-другому этот «опрос с целью выявления начального уровня знаний» я назвать никак не мог, наш преподаватель ядовито поинтересовалась:

— И на сколько же баллов, мистер Реддл, вы оцените свой ответ?

— На пять, — сквозь зубы процедил я, прекрасно понимая, что эта стерва сумела-таки завалить меня, особенно учитывая тот факт, что я в надежде на то, что вести у нас будет профессор Байер, и не готовился особенно к сегодняшнему занятию.

— По шкале Глазго?[1] — с иронией в голосе уточнила она, а моей душой завладела ещё большая злость, потому как я единственный в этом помещении мог оценить её шутку. — Напомните-ка мне, мистер Реддл, какому состоянию соответствуют пять баллов по шкале Глазго?

— Глубокая кома, — уже сгорая от злости, тихо ответил я, только сейчас поняв, что своими же руками закопал себя.

— И что у нас происходит в состоянии глубокой комы? — снова флегматично поинтересовалась профессор Д’Лионкур.

— Неразбудимость, отсутствует защитная реакция и движения на боль, симптом Кернига, мозаичные изменения роговичных, зрачковых, кожных и сухожильных рефлексов. Возможно сохранение спонтанного дыхания и сердечно-сосудистой деятельности при выраженном их нарушении, — отчеканил я давно заученный текст, и только благодаря тому, что пристально смотрел в глаза этой инквизиторше, смог заметить промелькнувшую буквально на одну секунду едва заметную улыбку. Причём вовсе не ядовитую, а… довольную. Но мираж сразу исчез, а я услышал наконец итог нашей «беседы»:

— Что ж, хоть и при выраженном нарушении, но дыхание всё-таки сохранено. Так что я поставлю вам вместо нуля… единицу. Присаживайтесь, мистер Реддл. Следующая — мисс Браун.

Тяжело вздохнув и ещё раз убедившись, что это будут самые долгие две недели в моей жизни, я опустился на стул, а в это время встала та самая кокетка, решившая пригласить меня на свидание. Но на щеках Розы вместо яркого румянца была мертвенная бледность, а её руки дрожали от страха. Я недоуменно огляделся по сторонам и заметил, что и на лицах остальных моих одногруппников был написан неподдельный страх. Но, когда меня осенило о причинах этого страха, на моих губах тут же появилась усмешка: я просто представил, как же со стороны выглядел мой опрос, так как настолько привык к такому требовательному отношению, что даже уже и не обращал на это внимание. А вот остальные только сейчас осознали, что их ждёт в эти две недели.

— Ох, вот наказание, даже журнал не заполнили… — посетовала профессор Д’Лионкур, открыв левой рукой ту самую тоненькую папку, которую я в начале занятия кинул на преподавательский стол. — Кто у вас староста?

Мои одногруппники молча повернули головы ко мне, а я вновь встретился взглядом с профессором Д’Лионкур и ехидно улыбнулся.

— Чудесно! — воскликнула она с ещё более широкой и ядовитой улыбкой на лице. — Мистер Реддл, я очень рада, что старостой оказались именно вы, потому как у вас есть одно-единственное положительное качество — прекрасный почерк. И раз уж я оказалась в таком весьма беспомощном состоянии, то не могли бы вы помочь мне и заполнить журнал? И заодно выставить все оценки после того, как я закончу опрос?

— С удовольствием, профессор, — яда в моём ответе было не меньше, чем в её улыбке, но я не мог позволить этой стерве и дальше издеваться над собой. И мне было прекрасно известно, что чем спокойнее я реагировал на колкости этой невыносимой фурии, тем больше её это злило.

Профессор Д’Лионкур указала левой рукой на стул рядом со своим столом, и я послушно проследовал к нему, а затем пододвинул к себе журнал, но, открыв его, понял, что забыл взять с собой ручку. Я уже собрался снова встать и взять пишущую принадлежность из сумки, но профессор Д’Лионкур опередила меня, достав из кармана халата чёрный Parker.

— В честь такой неожиданной, но несомненно приятной встречи я даже дам вам свою любимую ручку, мистер Реддл, — с этими словами она протянула мне Parker, и я с недоверием взял его в руки. — Мне её как раз подарил профессор Байер, когда я получила звание профессора. Итак, заполните журнал и поставьте напротив своей фамилии один.