Книжный мотылек. Предубеждение

Глава 6

Первый снег выпал в ночь после крестин малышки Бенедикт. Утром, обессилев от ночного жара и кошмаров, всегда снящихся мне при высокой температуре, я открыла глаза и сначала даже не поняла, что изменилось: комната стала будто светлее. Мне удалось самостоятельно сползти с кровати и прокрасться к окну, не разбудив задремавшую в кресле Пруденс. Верная Прю несмотря на мои просьбы, уговоры и приказы, провела со мной всю ночь, меняя мокрые рубашки, обтирая губкой и почти насильно заставляя пить. За окном все оказалось щедро припорошенным белым, и, видимо, я ахнула от восхищения, потому что Прю тут же заворочалась в кресле и возмутилась сонным, но от этого не менее сердитым голосом:

— Мисс Мила, почему Вы не в кровати? Да еще и стоите возле окна на голом полу босиком! В вашем-то состоянии… Немедленно вернитесь в постель!

— Пруденс, ты только посмотри какая красота — ночью снег выпал! — Увы, объяснения ничего не изменили. Мне на плечи тут же была наброшена одна из шалей, а я препровождена в постель — дожидаться семейного доктора.

Впрочем, удобно устроив меня в кровати, Прю в свою очередь подошла к окну, и долго смотрела на улицу.

— Жаль его, — неожиданно для меня вздохнула камеристка. — Недолго поживет…. К вечеру уже и растает.

Пруденс оказалась права. Прибывший после обеда доктор Уилмор, входя в мою комнату вместе с тетушкой, как раз жаловался ей на неизбежную, в таких случаях, слякоть.

Доктор поразил мое воображение: невысокий, подвижный, несмотря на свою полноту, с щеголеватой бородкой клинышком и изящными усиками, весело поблескивающий стеклами пенсне. Черная сюртучная пара и серый атласный жилет были подогнаны по фигуре, сколь можно нивелируя недостатки и демонстрируя достоинства, а белоснежный, крахмальный ворот сорочки обрамлял черный галстук, завязанный замысловатым узлом. В руках доктор Уилмор держал черный кожаный саквояж, по которому было видно, что они с доктором давно и прочно знакомы. С тетушкой доктор держался ровно, не лебезя и не подобострастничая, без всякого намека на фамильярность.

Мейфер не был бы Мейфером, если бы следом за тетушкой и доктором в комнату не вплыла Честити, которая несла парадный умывальный набор из тонкостенного фарфора молочного цвета, расписанного кобальтово-синими цветами. Кувшин с широким носиком, для удобства был поставлен внутрь большой чаши, по размерам больше напоминавшей таз, а на согнутой руке Чес покоилось белоснежное полотенце.

Доктор весьма серьезно ополоснул руки над тазом, дождался, пока камеристки наведут порядок, потом щелкнул замками саквояжа и извлек оттуда самый обыкновенный дезинфикант, бывший в ходу у докторов на Изначальной. Следом из саквояжа были извлечены перчатки и халат в стерильных упаковках и небольшой анализатор. После того, как материал для анализа был получен и загружен в прибор, доктор Уилмор снял перчатки и принялся обследовать меня «старыми, проверенными „дедовскими“ методами». В результате всех этих манипуляций доктор, повернувшись к тетушке, резюмировал:

— Инфлюэнца.

Тетушка в волнении всплеснула руками, но доктор, выудив из саквояжа стопку рецептурных бланков с его именем, а из внутреннего кармана сюртука настоящую перьевую ручку, на которую я завороженно засмотрелась, принялся писать мелким, неразборчивым почерком назначения, проговаривая вслух.

— Я оставлю вам вот этот порошок, его нужно дважды в день разводить в стакане теплой воды и давать строго после еды. — При этом он взглянул на Пруденс поверх пенсне так, что та мгновенно подобралась, вытянулась по стойке смирно, и часто-часто закивала головой. Доктор удовлетворенно хмыкнул, и вернулся к своим каракулям. — И вот еще растирание. Это на ночь, и хорошенько укрыть больную. Витамины, ну, с этим вы и сами справитесь, и вот еще капли, их за пятнадцать минут до еды. А вот это — на крайний случай, я напишу дозировку, но, думаю, не понадобится.

Доктор выставил на мой туалетный столик ряд коробок с лекарствами, прижал к исписанному листу маленькую личную печать и спрятал ручку, блеснувшую золотом колпачка, обратно во внутренний карман. Пачка именных бланков вновь погрузилась в недра саквояжа, свернутый халат и брошенные перчатки подхватила Прю, а доктор ловко поднялся на ноги и снова щелкнул замками, закрывая саквояж.

— И главное — никаких геройств, никакого «перенести на ногах»! — Настоятельно поднял палец доктор Уилмор. — Инфлюэнца — болезнь капризная, мы же не хотим, чтобы юная мисс заработала осложнение? Постельный режим, соблюдение моих рекомендаций и хорошее питание — вот три кита успешного выздоровления.

Тетушка с Пруденс переглянулись, и мне не слишком понравилось выражение молчаливого сговора на их лицах. Наверное, я бы вступила в спор с доктором, пытаясь доказать, что он немного преувеличивает опасность обычной простуды, но я действительно слишком плохо себя чувствовала.

— Надеюсь, вы не откажетесь составить компанию за чаем такой пожилой даме, как я? — Тетушка неожиданно ловко подхватила доктора Уилмора под руку и повела его к выходу из моей спальни.

Доктор, принявшийся уверять тетушку, что она в отличной форме и совсем неподвластна годам, ничуть не протестовал.

А дальше потянулась долгая неделя, заполненная однообразными, размеренными днями, с неизменным приемом лекарств по расписанию, составленному доктором и не менее обязательным прозрачным куриным бульоном на обед. Каждый из дней, казалось, тянулся целую вечность. После обеда ко мне в спальню наведывалась тетушка и устраивалась в кресле рядом с кроватью — поговорить. В дни, когда к вечеру у меня поднималась температура, я чувствовала себя уставшей и слабой, поэтому могла лишь слушать. Тетушка Гасси рассказывала о своем детстве, проведенном в Адам-холле, и об отрочестве в «Пансионе мадам дю Террайль». А еще — о том, как они подружились с баронессой Фредерикой, которая тогда была просто Фике, и о проказах, в которых они обе принимали деятельное участие. Когда я почувствовала, что силы потихоньку возвращаются, то продолжала лежать тихо, не желая, чтобы эти вечерние тетушкины монологи прекращались. Моим родителям мы, по негласному уговору, не сказали о болезни ни слова.

После того, как тетушка, обняв и поцеловав меня на ночь, уходила в свои комнаты, я страдала от безделья. Хоть Пруденс и принесла мне из библиотеки один из недочитанных романов в розовой обложке, но даже сосредоточиться на чтении мне было тяжело. Я с трудом преодолевала страницу или две и откладывала книгу в сторону. Каждый раз Прю воспринимала это как сигнал, забирала книгу и выходила из спальни, выключив свет и пожелав мне шепотом спокойной ночи. Я же еще долго лежала без сна, глядя в окно на падающий снег и слушая, как затихает постепенно отходящий ко сну дом.

Мне было жарко: казалось, что тело мое состоит из шоколада, да и тот стал тягучим, мягким и податливым. Веки мои отяжелели, и глаза закрылись сами собой. Прикосновения чужих прохладных губ были осторожными, даже робкими — никакой настойчивости, никакой агрессии. Это было очень хорошо, очень правильно, но мне было этого недостаточно — я горела, плавилась и хотела большего. Пришлось отстраниться и открыть глаза.

В моем сне у Рауля был растерянный вид, а идеально уложенная прическа растрепалась. Я спала, знала об этом, и не желала просыпаться, поэтому решительно взялась за шелковые лацканы фрака и попыталась стянуть его с мужских плеч. Фрак сопротивлялся, но совместными с Раулем усилиями мы выиграли эту борьбу, спрятав стеснение за тихим смехом. Следом отправился скомканный галстук и жилет, пуговицы на котором чудом пережили мой энтузиазм. Я запрокинула голову и утонула в светло-зеленых глазах, в который раз подивившись и необычному их оттенку, и золотистым искоркам, вспыхивающим в глубине. А потом прохладные губы снова коснулись моих, скользнули по щеке, скуле, и стали спускаться вниз. Я обхватила Рауля за шею, запустив пальцы в короткие волосы на затылке, позволяя мужским губам спускаться все ниже.

— Мила-а-а, — выдохнул Рауль, и тут же принялся повторять неожиданно высоким, женским голосом, с каждым разом все громче. — Миссмила-а-а! Мисс Мила?! Мисс Мила, что с вами?

Я застонала и попыталась спрятать голову под подушку.

— Мисс Мила, вы бредите?! — Встревоженная Пруденс тронула меня за плечо, и с меня тут же слетели остатки сна.

— Брежу? — Встревоженно уточнила я, чувствуя, как краска заливает щеки и представляя, что именно могла услышать моя камеристка, так не вовремя разбудившая меня.

— Вы говорили во сне, — подтвердила Прю. — Правда я не поняла ни слова. Наверное, это по вашему, по-изначальному, как вы иногда говорите. Я ужасно перепугалась! Мисс Мила, как вы себя чувствуете? У вас жар?

— Все в порядке, Пруденс, — вздохнула я. — Я вполне сносно себя чувствую. Не бери в голову — иногда я разговариваю во сне. Это был просто сон.

Когда доктор Уилмор, осмотрев меня в следующий понедельник, удовлетворенно крякнул и сообщил тетушке, что пациентка вполне здорова, но её стоит беречь от сквозняков и обязательно продолжить давать витамины, я поняла, как мало иногда нужно для счастья. Например, получить возможность выбраться из опостылевшей за эти семь дней кровати.

— А прогулки? — Уточнила я у доктора, с трудом сдерживая порыв выскочить из кровати в одной ночной сорочке и исполнить боевой танец каких-нибудь воинственных племен доколониальной эпохи. — Мне можно гулять?!

Доктор взглянул на меня, потом переглянулся с тетушкой.

— Противопоказаний нет! Но вы должны быть тепло одеты!

— Я прослежу, — тетушка величественно кивнула, и я поняла, что она обязательно проследит.

Так что весь полет до Остинвилля, куда тетушка везла меня на рождественскую ярмарку «развеяться после недельного затворничества», я чувствовала себя скорей капустой, чем человеком. И если против шубки с меховой шапочкой, муфты и теплых сапожек я ничего не имела, то вот теплое белье, которое мне пришлось надеть, ужасно смущало.

Ярмарка располагалась в муниципалитете округа — двухэтажном здании из красного кирпича под проглядывающей из под снега черепичной крышей «под старину». Архитектор, спроектировавший его, либо обладал недюжинным чувством юмора, либо был немного не в себе (что в случае с людьми творческих профессий зачастую одно и тоже), либо пытался угодить всем членам Окружного совета разом, так что здание вышло эклектичным. Но для жителей Остинвилля картина была привычной, поэтому они не обращали на буйное смешение стилей никакого внимания, занимаясь своими делами.

Тетушка, дав мне вволю налюбоваться на муниципалитет, до которого мы так ни разу и не добрались в наши нечастые «набеги за покупками», и взяв меня под руку, повела внутрь, в тепло и свет. Первым же, кого я увидела, оказался весьма серьезный Мик, одетый в длинное белое облачение с капюшоном. Он держал в руках глянцево блестящие в свете ламп разноцветные буклеты, и протягивал их каждому входящему в муниципалитет, что-то при этом говоря.

— Приглашаем вас на благотворительный концерт хора мальчиков церкви святого Патрика. — Я приняла буклетик с улыбкой, и Мик, всмотревшись в меня пристальней и мгновенно расплывшись в ответной улыбке затараторил. — Мисс Амели, приходите! Приходите обязательно, вместе с тетушкой и приходите, мы будем петь через сорок минут!