Лягушка Алхимическая

— Если верхом, за полчаса успею, — прикинул Харай.

— Тогда привези его. Нам надо понять, что именно лечить, — я нахмурилась.

Меньше, чем через пять минут я услышала стук копыт. По большей части мои лошади были животными весьма неторопливыми. Но когда это требовалось, они могли скакать галопом и развивать скорость выше, чем средненькие машины. Правда, недолго. Я начала осматривать девочку не дожидаясь её отца. По пальпации выходило, что у неё аппендицит, вот только почему она была без сознания, непонятно. Размышляя над этим, я принесла на кухню саквояж с хирургическими инструментами и препараты.

Харай и правда привёз отца девочки через полчаса. Мужчина был высоким, даже долговязым. И девочка была очень похожа на него. Наши с Франкеном лица определённо ему не понравились, и он поморщился, но никаких колкостей вслух не сказал.

— Здравствуйте. Что-то необычное было перед тем, как ей стало плохо? — предельно спокойно спросила я.

— Нет, — сухо ответил он.

— Раньше у неё боли бывали?

— Нет, — так же холодно и сухо.

— Наследственные заболевания или аллергии есть? — я вздохнула.

— Мы ничем таким не болеем, — резко ответил мужчина. — Если вы намекаете, что ишварцы…

— Я ни на что не намекаю, — перебила я. — Я собираю данные. Это нужно, чтобы лечение не навредило. Если у неё нет никаких особенностей, которые могут у абсолютно любого человека, — я дробила слова, выделив последнюю фразу. — То мы разберёмся с этой проблемой максимум за час. Да, Френки?

— Не вижу причин, по которым нам бы понадобился час, — он пожал плечами и пружинящей походкой подошёл к столу. — Незачем растягивать мучения.

— Это лучшие врачи Аместриса, — тихо проговорил Харай, подталкивая мужчину назад в гостиную. — Всё будет хорошо.

А вот очень не похоже, что всё будет хорошо, если обратить внимание только на внешнее: мы собирались оперировать девочку на кухне! И хотя реальных шансов, что что-то пойдёт не так, практически не было, выглядела наша операционная не самым презентабельным образом. Но, в конце концов, тут был яркий свет, тепло и вода. Что уже было лучше некоторых полевых условий. Я смешала наркоз, и пока он начинал действовать, продезинфицировала инструменты.

У девочки действительно был аппендицит. Лихорадка и потеря сознания были вызваны тем, что она слишком долго терпела боль. Так что после того, как операция была закончена и Франкен наложил повязку, девочка начала приходить в себя, едва стало отпускать действие наркоза. Увидев Франкенштейна, она испуганно вытаращила глаза, но не издала ни звука. Я закатила глаза и вышла в гостиную.

— Мы закончили, — сообщила я. — Она пришла в себя.

— Я сейчас же заберу её домой, — отец девочки поднялся.

— Разумеется, заберёте, — я вздохнула. — Мы только приехали в город и не успели даже обзавестись кроватями — сами спим на полу. Однако ей нужен покой. Не хотелось бы, чтобы вы растрясли её по дороге.

— Что с ней было? — мрачно посмотрел он на меня.

— Аппендицит, — констатировала я. — Встречается довольно часто. Это воспаление участка кишечника. Мы его удалили, больше он её не побеспокоит. Харай, лучше отвезти их в повозке, — он кивнул и вышел.

— Вы — алхимик? — сурово спросил меня отец девочки.

— Вообще-то, да, — я кивнула. — Но я не использовала алхимию, чтобы вылечить вашу дочь. Это была самая обычная хирургия. Я знаю, что для вас алхимия относится к неприемлемым вещам, и уважаю это. Почему вы не привезли её к врачу раньше? Нам повезло, что не было осложнений.

— У нас нет денег, а в общине нет врача, который бы взялся за такое, — он отвёл глаза. — Я не знаю, чем вам заплатить.

— Глупости, — отмахнулась я. — Меня попросил Харай. Я с вас ничего не возьму. Идите уже к ней. Мне кажется, она напугана видом аместрийца.

Мужчина коротко кивнул и ушёл в кухню. Оттуда донёсся его голос, значительно потеплевший, а затем и детский плач. Вскоре вернулся Харай с носилками в руках. Началась какая-то суета, и поскольку я никак не могла быть в ней полезной, я присела на один из наших хлипких табуретов. Я пребывала в прострации, и вялые мысли вяло вялились в моей голове. Что-то свербило на периферии сознания, но у меня не было сил сконцентрироваться на этом. Наконец, суета прекратилась, и с улицы донёсся негромкий перестук массивных копыт.

— У них нет врача, — медленно пробормотала я.

— Неудивительно, — раздался совсем рядом голос Франкенштейна. — Это же практически гетто. Ни врача, ни учителя. Здесь, рискну предположить, и волонтёров не нашлось, чтобы хоть как-то им помочь.

— Как-то это вообще не радужно, — вздохнула я.

— А должно было быть радужно? — он вопросительно изогнул бровь.

— Мгм, — отрицательно промычала я. — С чего бы было что-то радужное после гражданской войны, спровоцированной убийством ребёнка? Просто мне не нравится такое положение дел.

— Ну, я полагаю, глобально и сразу здесь ничего не изменить, — Франкен вздохнул и вдруг улыбнулся. — Но локально мы сделать кое-что можем.

— Что кое-что? — у меня случился рецидив тупости.

— Мы можем посещать их раз в неделю, например, и осматривать и лечить больных, — утвердил он.

— Если их устроят врачи-аместрийцы, — вздохнула я.

— Вопрос маркетинга, — усмехнулся Франкенштейн. — Каков бы ни был наш с тобой цвет глаз и волос, мы остаёмся лучшими специалистами в стране. И заметь, не лучшими из согласных помочь, а лучшими вообще.

— А, ну да… — протянула я. — Но давай отложим разработку рекламной кампании за завтра. Потому что сейчас мой мозг может сгенерить только что-то вроде названия детского обувного «У шлёпочек».

— Есть в твоих словах нечто рациональное, — душераздирающе зевнул Франкен. — Давай отложим это немного. А сейчас спать. Ещё немного, и я лягу прямо здесь.

— Нет уж, — я заставила себя встать. — Давай по кроватям. То есть, по матрасам.