Агуня

— Упс! Мотыльков и бабочек в заговор включить забыла.

— Долго так сидеть будешь?, — боднул меня в плечо Филипп, незаметно вытекший из сумрака.

— Нагулялся, котенька?, — погладила фамильяра по спинке, попутно почесав за ушком.

— Давно уже, но зайти не мог. Что за шум тут был?, — с удовольствием подставляя под ласку голову, спросил кот.

— Кощея с Афиной сватали, потом женить повели. Пойдём и мы, а то загостились.

Зверёк согласно кивнул, сгруппировался для прыжка, чтобы занять привычное место, но растерянно замер. Разглядывая мою спину, даже привстал на задних лапках. Потом огорчённо протянул:

— Где горб?!, — я пожала плечами, но кот продолжил засыпать вопросами: — Зачем изменилась?! Как я теперь буду сидеть на твоей спине?!

— Эх ты, эгоист!, — со вздохом взяла питомца на руки. — Думаешь только о своем удобстве. Порадовался бы, что я стала прежней. Молодой и симпатичной.

Кот обиженно молчал и даже не выворачивался, когда я посильнее притиснула к себе теплую пушистую тушку. Стараясь не выходить из тени стен и деревьев, пробралась в сад, где среди кустов стояла в ожидании полётов наша ступа.

— Тебя Трофим домой не пустит, — наконец-то нарушил молчание Филька.

— Почему это?

— Не узнает.

— Сначала надо Градислава навестить, потом уже будем решать вопрос с домовым, — проскальзывая в ступу и примериваясь к весу пестика, ответила котику.

— Всё бегаешь, суетишься… Зачем? Кто они тебе, что ты так переживаешь?, — ревниво ворчал кот и потёрся о ноги.

— Люди. Они люди, Филипп, — ответила я, потом вспомнила нежных чоттов, благодарную Рябокуру, океанскую нечисть, улыбнулась и поправилась: — Или те, кто демонстрирует человеческую доброту и принятие окружающего мира.

В девичьем теле ступой стало управлять труднее, и то, что лететь недалеко, радовало. Светлая ночь наступающего лета давала возможность не плутая приземлиться у крыльца временных покоев боярина Комова.

— Отец заждался тебя, бабушка!, — сбежал по ступеням лохматый Борил. — Говорит, что устал лежать и хочет…

Тут он рассмотрел, что из ступы выходит не кособокая хромая бабка, а девица статная. Запустил пятерню в без того разлохмаченную шевелюру на затылке, почесал и выдохнул:

— Ты кто?

— Я бабушки Агуни внучка и ученица, — выдала приготовленный заранее ответ. — Она на свадьбе занята, вот меня и послала проведать боярина.

— Что-то я тебя раньше не видал, — продолжал допрос юноша, заступив дорогу в терем.

— Так и я тебя не видала, только знаю, что ты Борил, сын Комов, — продолжила, посмеиваясь. — Бабуля так и сказала: «Как увидишь самого лохматого, тот и есть Борил».

Парень смутился, видно часто получает нагоняй за то, что не дружит с расчёской. Пользуясь его замешательством, я проскользнула в тёмный зев коридора и, пробежав легко на цыпочках к покоям, где оставила Градислава, заглянула в дверной проём. Мужчина стоял у окна и с видимым удовольствием вдыхал ночной прохладный воздух.

— Полегчало?, — тихо, чтобы не напугать, спросила боярина.

— Полегчало, — так же тихо, со вздохом облегчения ответил тот.

— Бабушка Агуня занята сейчас. Меня прислала, чтобы я посмотрела твою голову.

— Смотри, — Комов осторожно сел на лавку, было видно, как он прислушивается к себе, боясь возврата боли. — Встал без разрешения, не мог больше лежать.

— Ну, не на горох же тебя за это в угол ставить, — отрывая новую нить от того же клубка и доставая припрятанный уголёк, отмахнулась от признания. — Посиди спокойно.

Завязала, отметила, сняла, измерила. Покрутила в руках пряжу, раздумывая, как поступить. Надо бы еще раз поправить голову, но захочет ли боярин ещё лежать? Может, вернуться через пару дней и закончить дело? А будет ли у меня на это время? Да и куда опять бабка Агуня исчезнет?

— Что молчишь, бабушкина внучка? Жить-то буду?

— Будешь еще у внуков-княжичей на свадьбе гулять, — сматывая пряжу в маленький клубочек и пряча её в карман, предсказала я Градиславу будущее. — Если покажешь терпение и полежишь до утра после того, как я закончу лечение. Завтра поутру можешь встать и жить как прежде. Только береги голову от солнца жаркого, не пей хмельного допьяна и не перетруждай себя трудом тяжким.

— Постой, девица, — отвел мои руки боярин. — Какие внуки-княжичи? Что ты такое придумала?

— Ничего не придумала. Если не завтра, то послезавтра обязательно Акамир к тебе сватов пришлёт. Вскорости, как положено, дедом станешь.

— Не отдам дочь за князя!, — насупился Градислав.

До чего же они здесь упёртые! Всё растолкуй да объясни, словно сами дальше носа не видят. Говорят же, что гордыня — самый страшный грех. Присела рядом на лавку и не глядя на собеседника спросила:

— Ты, боярин, когда ратовал князем стать, для себя старался или для внуков будущих?

— Для детей и внуков, конечно!, — с толикой обиды в голосе ответил мужчина.

— Дети твоей дочери — тебе внуки?, — я терпеливо выстраивала логическую цепочку.

— Да, но они не будут Комовы!

— Кровь твоя в них будет. Не отдашь дочь за князя, Акамир всё равно женится, но на другой, хоть и любит Велизару, а она его. И тогда кто-то другой назовёт детей князя своими внуками. Ты же останешься со своей непомерной гордыней и несчастной дочерью, — закончив свою пламенную речь, встала. — Ладно, давай лечиться, а то мне домой пора.

Боярин заговорил, только когда я, аккуратно уложив его на ложе, попрощалась и пошла к двери.

— Они правда любят друг друга?

— Да.

— Пусть князь сватается.

— Это не мне решать, — усмехнулась в темноту. — Сам намекни Здеславу, а то они переживают, что ты сватов завернёшь.

На крыльце маялся Борил. Парень не то причесался, не то пятернёй пригладил волосы, но они больше не топорщились как солома.

— Сторожишь?, — спросила, проходя мимо.

— Тебя жду.

— Зачем?, — прикрывая зевоту ладошкой, спросила я.

— Приглянулась ты мне. Пойдём погуляем?, — ухажёр протянул руку в надежде обнять меня за талию.

— Смелый ты, дружочек, — вывернулась из дерзких объятий.

— Чего мне бояться?, — опять сделал шаг ко мне настырный юноша.

— Забыл, кто моя бабка?, — сделала попытку проскользнуть мимо агрессора.

— Ой, да что ты можешь?, — самоуверенно фыркнул боярский сын. — Молодая ещё.

— Выбирай, — остановилась я.

— Что выбирать?, — опешил Борил.

— В кого тебя превратить за наглость? Ты прав, немного пока могу. Всего лишь превратить в таракана, или в жабу, или в крысу. Правда, путаюсь иногда. Недавно получилась зелёная крыса без шерсти, зато с длиннющими усами. Бабушка два дня ругала за нерадивость!

Говорила я уверенно, даже немного равнодушно, и это произвело впечатление. Парень перестал теснить меня в угол между перилами и стеной терема, хмыкнул, почесал в затылке, вновь разлохматив волосы до прежнего состояния.

— Врёшь небось, — высказал сомнение в моих словах.

— Можешь проверить, — предложила я, пошевелив пальцами, изображая усы насекомого.

— Не очень-то хотелось!, — окончательно определился Борил и ушел в темноту коридора.

Облегчённо выдохнув, порадовалась, что обошлось без скандала, и поспешила в ступу, где ожидал меня Филипп. Резко взлетела к звёздному небу, прощаясь с Камарой, и взяла курс в сторону дома.