Неправильный вампир

Под солнцем Индии (Ева Северьянова)

Под солнцем Индии (Ева Северьянова)

Зимой 1815 года я принял безумное решение, в корне изменившее мою посмертную жизнь. Все началось в тот день, когда я ощутил невыносимые тоску и уныние. Не скажу, что я и прежде не был подвержен меланхолии, да и из всех существ на этой бренной земле вампиры особенно ей подвержены, но в этот раз все было иначе.

Я был сыт по горло столичной жизнью. Устал от постоянных балов, званых обедов, игр в карты и бильярд, охоты, споров и бесконечных интриг, дуэлей. В конце концов, мне опостылело внимание женщин, коим они щедро одаривали меня денно и нощно. Я утратил остроту чувств, словно древний старик, повидавший все в этом мире. А, впрочем, я и был таковым.

За свои триста лет я объездил Европу, а последние двадцать вкушал все те удовольствия, которые мог предложить Лондон состоятельному джентльмену. Еще вчера я безмерно сорил деньгами, кутил ночи напролет и купался в крови своих жертв, наслаждаясь каждой ее каплей. Сегодня же одна лишь мысль о былом азарте наводила на меня смертную скуку, сколь бы нелепо это ни звучало.

Наученный опытом, я знал, что лучшим лекарством от меланхолии служили новые впечатления, а это значило, что настало время прощаться с Лондоном. Иные вампиры предпочли бы Новый Свет Туманному Альбиону, я же решился на нечто совершенно другое: путешествие в далекий Бха́рат, как жители Индии называют свою землю.

Молодые вампиры сочли бы меня бесстрашным, ведь солнце для нас представляет большую опасность. Я же скажу, что, чем вампир старше, тем меньше он беспокоится о небесном светиле. Его лучи уже давно не обжигали меня. Древние же вампиры, привыкшие к комфорту и удобствам, посчитали бы меня полным идиотом, ведь столь длительное плавание, по их мнению, многим хуже солнца: недостаток в пище был для них страшнее смерти. Я полагал себя довольно стойким и выносливым, а потому вынужденная диета не страшила меня.

Мое путешествие за новыми впечатлениями началось в апреле того же 1815 года на борту «Аполло» – торгового корабля Ост-Индской компании. Полный томительного ожидания и готовый к трудностям длительного плавания, я отправился в Калькутту.

Если в самом начале пути попутный ветер и относительно спокойные морские воды способствовали комфортному плаванию так, что к маю «Аполло» достиг Мадейры, то в середине его, когда Мыс Доброй Надежды остался далеко позади, случилось то, чего и опасался капитан корабля больше всего: Индийский океан встретил нас штормом. Но, не смотря на сильный ливень и бурные смертоносные волны, которые то и дело обрушивались на судно, грозя затянуть в черноту морской пучины, опытные моряки смогли удержать его на плаву. Однако, должен признаться, после того шторма аппетит мой несколько разыгрался, и мне стало крайне сложно придерживаться диеты.

В начале сентября «Аполло» вошел в Бенгальский залив, и, хотя небо над головой было таким же мрачным, как и мое настроение, я все же немного приободрился. Моему взору предстал город контрастов, о котором прежде я слышал лишь из уст путешественников.

Итак, в Калькутту я прибыл под самый конец сезона дождей, а это значило, что дороги, ведущие из города, были размыты. Тогда я принял решение дождаться благоприятной погоды, чтобы отправиться на Юг Индии через ее восточные провинции. А до тех пор я купил на базаре лошадь и снял комнаты в доме недалеко от Форт-Уильяма – этой необъятной крепости, которая раскинула свои стены по левому берегу реки Хугли.

Форт-Уильям служил не только резиденцией генерал-губернатора Индии, но в нем также проживали инженеры и архитекторы, занятые застройкой города, писатели, офицеры и многие другие выходцы с Британских островов, с которыми мне довелось познакомиться, и, которые были так любезны, что не раз давали вкусить мне своей крови, пусть и не по собственной воле.

Здесь же я познакомился с мистером Кэри – миссионером из Лестера. Для комфортного путешествия он посоветовал мне хоть немного изучить хинди или бенгали, на котором говорили в Калькутте и других городах Бенгалии. Я счел его совет вполне приемлемым, хотя искренне полагал, что будет более чем достаточно найти проводника из местного населения, сносно владеющим английским языком.

Тогда я стал охотно посещать колледж при Форт-Уильяме, который находился на углу Кансил-хаус-стрит, где мистер Кэри преподавал бенгали. Все остальное же время посвящал изучению города и тем развлечениям, кои были доступны местным джентльменам.

Как и многие англичане, я вставал рано утром и начинал свой день с верховой езды, дабы освежиться после душной ночи. Как и всякий вампир, я едва ли был восприимчив к изменениям климата, но, что было для меня удивительным, здесь, на другом конце света, впервые ощутил духоту. И не только это.

Я упивался благоуханием цветов, что цвели в садах и на улицах города, наслаждался пряными ароматами специй и масел, что торговцы продавали на базарах, а местные жители обильно использовали на своих кухнях. Из каждого индуистского храма доносились нотки камфоры и сандала, смешанные с душистыми розами, гибискусами и другими цветами, что верующие приносили в дар своим многочисленным божествам, некоторые из которых вызывали во мне интерес и благоговейный трепет.

Другим любимым моим занятием была вечерняя прогулка вдоль пруда с лотосами в парке Лал Дигхи́ под пышными ветвями апельсиновых деревьев. Прежде чем последний луч заходящего красно-рыжего солнца скрывался за горизонтом, водная гладь водоема окрашивалась в насыщенный цвет шафрана, и казалось, будто бы в воде бушует самый настоящий пожар.

В один и таких дней, когда наступил сухой сезон, а на прежде хмуром небе не было и облачка, я обнаружил нечто совершенно невозможное: едва заметные ожоги на коже. И чем дольше я оставался на солнце, тем явственнее они становились. Шутка ли?

Озадаченный подобной переменой, я стал больше времени проводить в стенах клубов, отклоняя приглашения на дневные прогулки и обеды. Верховой езде предпочел паланкин и посещал лишь вечерние балы. А занятия бенгали и хинди и вовсе забросил.

Обеспокоенный моим длительным отсутствием, мистер Кэри вскоре навестил меня. Убедить его в том, что я занемог, не составило никакого труда: лицо, белее обычного, и глубокие тени под глазами сделали свое дело. От него же я узнал, что последователи его в ближайшие дни собирались отправиться в город Баласор в восточной провинции Орисса.

Я счел это прекрасной возможностью начать свое путешествие по Индии, к тому же я устал все время прятаться от солнца. В конце концов, оно не убьет меня, а ожоги быстро пройдут, испей я крови попутчиков.

Но, стоило нам покинуть Калькутту и преодолеть с дюжину миль, я понял, как ошибался. Открытые участки кожи стали покрываться ожогами, пусть и едва заметными. Боли они не причиняли, хотя и доставляли неудобства. Но чем дольше я находился на свету, тем слабее ощущал себя. Мне оставалось лишь ожидать сумерек, чтобы, не привлекая внимания, испить крови.

И все же до них было еще далеко. Я же, ослабленный солнцем, витал в облаках, иначе давно бы заметил постороннее присутствие. Впрочем, как и миссионеры, ни о чем не подозревал, пока нас не окружила шайка бандитов-тхагов.

Сопровождавшие нас офицеры тут же ринулись в бой, но численное превосходство было на стороне тхагов, а потому после непродолжительной схватки офицеры были убиты ударами кинжалов, как и многие из миссионеров.

Будь я в лучшей форме, то не допустил бы этого, однако удача была не на моей стороне, и сам я оказался жертвой бандитов. Не в силах противостоять им и, потеряв много крови от полученных ранений, я упал без сознания.

Несколько раз оно возвращалось ко мне урывками. Я помнил темную фигуру, склонившуюся надо мной, и фразы на неизвестном языке. Помнил и, как сумерки спустились на землю, и то, что мои раны никак не затягивались. Я что-то бормотал невнятно, пока окончательно не провалился во тьму.

Когда же пришел в себя и попытался подняться, то ощутил острую боль в тех местах, куда меня ранили. В голове билась мысль, что так не должно быть, отчего меня охватило чувство, похожее на человеческий страх.

Наконец, дверь хижины, в которой я находился, отворилась, и вошел невысокого роста мужчина с густой бородой, облаченный в рыжую ку́рту и белые дхо́ти. Жестом он велел мне лечь обратно, а сам принялся слушать мой пульс. Изумленно выгнув брови, он, однако, ничего не сказал. Лишь обработал мои раны какой-то мазью, зажег благовония и удалился. Интересно, что он попытается сделать?

Мучимый болью, множеством вопросов и доселе неведомым страхом, я не заметил, как в хижину вошла девушка. Обратил внимание лишь тогда, когда услышал легкий звук колокольчиков.

От одного взгляда на нее у меня перехватило бы дыхание, будь я жив. Девушка была прекрасна, подобно богине мудрости и красоты Сарасвати, чей храм я видел в Калькутте. Светлое сари с желтой узорчатой окантовкой контрастировало с ее кожей цвета кофе с молоком. По плечам струились блестящие черные волосы, украшенные белыми цветами. Ее глаза насыщенного изумрудного цвета выражали неподдельный интерес. Она сделала еще несколько шагов, и я снова услышал звук колокольчиков, которые издавали при ходьбе ее серебряные ножные браслеты.

– Му́ Санги́та отэ́, – девушка жестом указала на себя.

– Я не понимаю тебя, – улыбнувшись, ответил по-английски и добавил. – Бенгали?

Девушка отрицательно покачала головой, услышав знакомое слово, и снова, указав на себя, произнесла первую фразу. Обнаружив непонимание с моей стороны, она еще несколько раз настойчиво повторяла «Сангита», пока я не понял, что это ее имя.

– Ша́яд, аап хинди́ джантэ́ хэй? – утомившись, предположила она.

– Да! – обрадовался, распознав в ее речи хинди. – Хинди я знаю.

Как только языковой барьер между нами был преодолен, она все чаще стала тайком заглядывать ко мне, чтобы справиться о моем состоянии. Рассказывала, что ее дядя, тот мужчина, что обнаружил меня на дороге после нападения тхагов и что лечил раны, считал чудом мое выздоровление.

– А больше он ничего не говорил? – настороженно переспросил ее. Ведь, не услышав бьющегося сердца, дядя девушки наверняка понял, что я мертв.

– Нет, – покачала она головой. – Почему ты спрашиваешь? Боишься, что узнают твою тайну?

– Тайну? – притворившись дурачком, повторил я. – О чем ты?

– Я знаю, кто ты, – серьезный тон девушки не оставлял сомнений, что так оно и есть. – Но я не боюсь.

– И кто же я, по-твоему?

– Фиранги́! – шутливо ответила она. – Чужеземец!

Я так и не понял, была ли это шутка, или Сангита и правда знала, что я вампир, но приходить она не перестала, чему я был несказанно рад. В ее обществе я чувствовал себя по-настоящему живым. Ее звонкий смех заставлял меня улыбаться, а грусть, что она испытывала, я ощущал, как свою собственную.

Сангита принимала меня настоящим и каждый раз расстраивалась и проливала слезы, когда я говорил, что не достоин счастья за все те страдания, что принес людям. Я не раскрыл ей того, кем являлся, но поведал о последних годах своей никчемной жизни.