Перераспределение

3

Пять часов после полуночи. Путь к башне звездочета. До перераспределения осталось три часа.

Обычно перед какими-нибудь важными событиями мой друг проводит время на смотровой площадке, что расположена на горном плато, практически у самого подножья башни звездочета, возвысившейся не только над городом, а словно над миром. Быть может, и сейчас он не спит, вопреки своим словам?! Быть может, он сидит там с чашей вина и ждёт перераспределения, тихо созерцая наш небольшой белый город, наполненный чиновниками, мудрецами, исследователями, учёными, менестрелями, рабочими и безработными… разными слоями и прослойками… отличающимися взглядами и предпочтениями… непохожими людьми — всеми теми, кто ждёт перераспределения, что очень скоро расставит часть из нас — живущих здесь — на новые места.

Учёный покидает библиотеку, думая о разговоре с другом, и отправляется на его поиски в то самое место, где встречал его чаще всего. По этой причине мужчина, чей статус в канцелярии всевеликого Флюида — «ученый», тот, кто пытается найти ответ на свой вопрос, быстро шагает по ступенькам вверх. Он чувствует даже не усталость, а изнурение и полное истощение, как внутреннее — морально-эмоциональное, так и внешнее, которое завязано на мышцах и костях. Он полностью посвящает себя подъёму и с каждым шагом чувствует, как его переполняет надежда на встречу. При себе у него небольшая записная книжка, холщовая сумка, которая бережно хранит в себе аккуратно выведенные записи, и там, между плотно исписанными кривым от вечной спешки почерком листами, лежит то, что заставляет его искать старого доброго друга — рисунок клейма или оттиска старого издательского дома.

— Я надеюсь, что он, так же как и я, переживает о правильности своего выбора, который не только будет сделан — который будет озвучен перед безликим всевеликим Флюидом. Ведь не может же быть так, что книга о нашем «всём» составлена «никем»?! Не может же быть так, что единственная книга, которую никто не желает брать в руки, потому что знает наизусть, в том самом варианте была издана всего один раз… или издается всего раз в какой-то период и всего в одном экземпляре, причем неизвестно кем и даже непонятно ради чего?! Хотя, может, и было бы понятно сейчас, если бы я несколько месяцев назад взял ее в руки и попробовал изучить… прочесть, познать и понять тот посыл, который скрыт в ней! В тех странных стихах, что не дают мне покоя.

Учёный старается следить за дыханием и не обращает внимания ни на что вокруг. Он думает лишь о сожалении. Том самом, что переполняет его с момента, когда им была открыта «История всевеликого Флюида», но несмотря на это, он продолжает идти, поднимаясь по длинной лестнице в поисках ответа на вопрос: «Правильный ли выбор он хочет сделать?! Что будет, когда он произнесет или не произнесет и этим огласит смысл своего слова?! Быть может, кто-то до него уже совершал подобное?..»

Несколько раз учёный практически срывается на бег и начинает перескакивать через ступеньку, две, три, и каждый раз замедляется, понимая, что не в его силах так быстро подниматься по ступенькам. Он понимает, что лучшая тактика, что ему доступна, и она же самая верная, — степенное следование вверх, которое сейчас напоминает поиски ответа на вопрос: «Стоит ли произносить выбранное мной слово?».

— Я слишком сильно зациклился… вместо того чтобы сейчас смотреть на такой большой белый прекрасный город подо мной, я думаю о вечном и, возможно, глупом… а на него не обращаю внимания. Ведь такова человеческая сущность — мелочность. Фокусироваться на мелочах, а после не понимать, как можно было пропустить так много, находясь на расстоянии вытянутой руки… а ведь подо мной такой большой и прекрасный мир! Подо мной целый город белого цвета, наполненный людьми, их профессиями, интригами, закулисными мыслями и жизнью как таковой! Но он, этот самый город со всем его наполнением, не имеет никакого смысла тогда, когда до завершения одного временного этапа осталось совсем немного. Даже небо, что раскинулось надо мной, над всеми нами, теперь не имеет смысла, потому что я и сам это небо… как и остальные жители… как всевеликий Флюид, что и есть суть неба…

Пот уже перерос стадию капель и превратился в сплошные потоки, покрывшие лицо длинными реками. Изредка учёный проводит шершавой от работы ладонью по коже, царапает её тугими плотными мозолями, совершая таким простым движением акт уничтожения одних водоемов и давая возможность новым пролечь по похожим маршрутам, выбрав трещинки на коже как шаблон движения. Время от времени учёный играет в Бога на собственном лице, как бы абсурдно это ни звучало… И продолжает идти к смотровой площадке.

Наконец перед глазами его возникает рукотворное плато, с которого так четко видно всё то, что находится внизу. Здесь есть скамейки для отдыха и перила, что должны служить для безопасности и что в основном принимают на себя участь последней опоры перед прыжком в вечность. Здесь нет никого, и лишь ветер потихоньку шуршит и посвистывает, словно спит и готовится к новому дню и встрече солнца, что поднимется из-за края, чтобы выпустить на улицы десятки тысяч жителей, часть из которых готовы к перераспределению, а другая часть к зрелищу.

— Увы…

Учёный тяжело вздыхает и направляется в самый центр площади. Здесь он останавливается и некоторое время просто стоит, смотря на башню звездочета, с которой не только город — будто бы весь мир на ладони, и можно увидеть сокрытую от глаз сторону света, которая, словно стеснительное отражение нечисти, не показывается никому, существуя где-то в параллельности, в бескрайней тишине того, что окружает планеты.

Постояв немного в центре, учёный направляется к стальным перилам и кладёт на них ладони. Кажется, этот холод должен обжигать и заставлять человека думать о том, что перед ним непреодолимая преграда, но он слегка подпрыгивает, чтобы перекинуть сначала одну ногу, а потом и другую… чтобы перенести себя, своё тело по ту сторону от безопасности.

Учёный крепко держится за перила и подаётся всем хрупким организмом вперёд. Смотрит вниз и начинает нервно смеяться. Он смотрит вниз и чувствует ту свободу, которая ощутима только тогда, когда в голове нет мыслей, когда наступает момент благозвучной тишины. Он поднимает одну ногу и выставляет её вперёд. Приятное чувство приближающейся свободы внезапно заставляет учёного забыть о той загадке, ответ на которую он старательно ищет. На несколько секунд он забывает о друге-чиновнике и рисунке издательства, что выпустило самую тяжёлую, самую неинтересную, но самую важную в жизни и для жителей города, всех городов, книгу.

— Нет. Это того не стоит.

Сказав это, учёный так же спокойно возвращает ногу на опору, после чего откидывается назад, и если до этого он держался ладонями, то сейчас опускает руки ниже, касается поручней предплечьями и накрепко фиксируется биологическими заломами локтевых суставов.

Почувствовав свободу перед бесконечностью окончания жизни, учёный понял, что эта свобода и та, которая наступит в любом случае после перераспределения, — это две принципиально разных свободы, между которыми можно выбрать всего один раз.

— Эй! Флюид! Я думаю, ты со мной согласишься! Ведь шагнуть вперёд сейчас — слишком глупо для учёного? Если бы я был музыкантом или, скажем, поэтом, в чьей душе демоны и в чьём шкафу скелеты, это ещё можно было бы оправдать терзаниями невидимыми и оттого губительными, но я — учёный, и такой выбор прямо перед перераспределением — глупость! Ведь так, всевеликий?! Пусть это тоже выбор, в своём роде… так же как и то слово, которое я намерен произнести.

Учёный ещё раз смотрит вниз, после чего ловко разворачивается и делает прыжок вперёд, поджимая колени к груди. Он летит всего миг, но этого хватает, чтобы придумать трагическую случайность в виде внезапного и сильного порыва ветра, буквально выбрасывающего его в пропасть. Но это лишь мимолетная фантазия.

Стопы касаются твёрдой земли, а это значит — пора идти обратно. Но вот куда «обратно», учёный ещё не решил. С одной стороны, он понимает, что у него хватает времени, чтобы вернуться домой, но домой он возвращаться уже не хочет. С другой стороны, он готов вернуться в лабораторию, но там ему тоже делать больше нечего. С третьей стороны — он может отправиться домой к другу-чиновнику, но так поступать не принято, да и вряд ли его кто-нибудь пустит рано утром на привилегированную территорию для чиновников… а здесь, на смотровой площадке, под башней звездочета, пусть и можно остаться, но сидеть нет никакого смысла.

— Ладно… я все равно должен надеть парадную форму, чтобы появиться перед всевеликим Флюидом. Конечно, я и в этом не вижу никакого смысла, особенно перед перераспределением, но кто я такой, чтобы нарушать древнюю традицию? Никто… всего лишь никто, просидевший в лаборатории много лет и, кажется, понявший суть нашего существования прямо перед ключевым событием…

Учёный смотрит по сторонам, затем вниз, на прекрасную панораму города, потом туда, где должна появиться яркая и тёплая звезда; на небо; на башню звездочета, вокруг которой спиралью поднимается лестница с перилами. Учёный смотрит на всё это и выбирает, несмотря ни на что, тот вариант, что подразумевает возвращение домой. Подходит к лестнице, что пирамидоподобной ломаной линией привела его сюда, и думает о двух вещах: сколько ступенек вниз ему придётся пройти и о мудрости звездочёта, который придумал пристроить лестницу к башне снаружи, чтобы была возможность любоваться прекрасными видами, и библиотеку с исследовательскими залами внутри, где собраны тома и бесчисленные рукописные исследования небесных тел.

— А как бы здорово было, если бы была возможность двигаться по заранее известному маршруту, как движется всё то, что находится на бескрайней высоте.

Об этом он думает, в последний раз бросив скорый и даже немного смущённый, как улыбка прелестницы, взгляд на башню, после чего делает первые шаги вниз вместе с первыми подсчётами ступенек.

Где-то на двадцать третьей учёный начинает сравнивать себя с планетой, которую населяют жители-мысли, и понимает, что для всевеликого Флюида он действительно является таким же телом, что движется от точки «А» до перераспределения, а после вновь начинает преодолевать появившуюся дорогу с точно такой же точки «А». Эта мысль влечёт за собой длинную череду вопросов к самому себе с ещё более протяжённой чередой ответов… а всё потому, что на один вопрос он пытается ответить так, чтобы рассмотреть его с разных сторон, ракурсов, углов и прочих пространственных интенций. Чтобы изучить так, как несмышленый ребёнок может изучать на кончике указательного пальца божью коровку или со стороны наблюдать за устроившимся на травинке кузнечиком. При этом он не перестаёт считать и так достигает двух-, трёх-, четырёхсот ступенек, что не желают — отказываются — заканчиваться, так же как от этого отказываются его мысли о перераспределении и предстоящем ему, пускай уже выбранном, но выборе, что предстоит озвучить перед Флюидом.

Учёный бежит вниз по ступенькам, останавливается на самой последней и смотрит под ноги. В этот момент сердце его вздрагивает и будто бы проделывает тот же самый путь, по подобным ступенькам, считая их в отдельности и в целом, и оно тоже останавливается на самой последней. Времени, которое ушло на это путешествие сердца и на подсчет проделаннго пути, даже не хватит, чтобы моргнуть, но вполне достаточно, чтобы на задумчивом лице появилась улыбка. Неподдельная, скоротечная, мгновенная.