Париж – это всегда отличная идея

Глава первая

Я женюсь.

– А?

– Мы уже выбрали наши свадебные цвета: розовый и серый.

– М-м-м… розовый и какой?

– Серый. Что думаешь, Челси? Только честно. Не слишком ли старомодно?

Я уставилась на своего отца, вдовца средних лет. Мы стояли в свадебном салоне в центре Бостона на углу Бойлстон-стрит и Беркли-стрит, и он говорил со мной о цветовом оформлении свадьбы. Его свадьбы!

– Извини, дай мне секунду, – я подняла руку и прикрыла глаза, пытаясь понять, что, черт возьми, происходит.

Я примчалась из своей квартиры в Кембридже, получив сообщение от отца с просьбой встретить его тут, срочно. Я была готова обсуждать операцию на сердце, но никак не цвета для свадьбы!

Внезапно мне стало нечем дышать. Я с трудом сняла стягивающий шею шерстяной шарф, сорвала с головы шапку и рассовала их по карманам. Я потерла пальцами виски в надежде, что к голове прильет кровь. Но это не помогло. «Давай, Челси, – настраивала я себя, – возьми себя в руки». Я расстегнула пуховую куртку, чтобы немного остыть, и сосредоточилась на отце.

– Что ты сказал? – спросила я.

– Розовый и серый – не чересчур старомодно? – спросил Глен Мартин, он же мой папа. Он сдвинул на нос очки в проволочной оправе и посмотрел на меня так, словно задавал вполне уместный вопрос.

– Нет, до этого, – я сделала круговое движение рукой, показывая, что нам нужно вернуться к самому началу нашего разговора.

– Я женюсь! – он повысил голос, когда произносил это.

– Ты в порядке, пап? – спросила я. И поинтересовалась я не просто так – насколько мне было известно, он даже ни с кем не встречался, не говоря уже о женитьбе. – Ты недавно поскользнулся на льду и ударился головой, да? Я спрашиваю, потому что ты, наверное, не в себе.

– Прости, – отец протянул руку и порывисто обнял меня – еще один признак того, что передо мной был не тот известный мне математик с консервативными взглядами. – Я просто… Я просто так счастлив. Что ты думаешь о том, чтобы быть цветочницей[1] на моей свадьбе?

– М-м-м… мне почти тридцать, – я старалась не выдать своего замешательства. Что же здесь происходит?

– У нас будет все, как полагается: шафер, подружки невесты, – и вы с сестрой смотрелись бы очень мило в одинаковых платьях. Может быть, что-то с блестками?

– Одинаковые платья? С блестками? – повторила я. Я изо всех сил пыталась понять смысл его слов, но не могла. Все ясно. Мой отец сошел с ума. Наверное, мне стоит позвонить сестре.

Я внимательно изучала его лицо, пытаясь определить, насколько именно он не в себе. Такие же карие глаза я видела в зеркале каждое утро, но если мои были тусклыми и унылыми, то его радостно сияли. Отец действительно выглядел счастливым.

– Ты серьезно? – вздохнула я и оглядела забитый пышными белыми платьями свадебный салон. Все вокруг казалось бессмысленным, и все же я находилась именно здесь. – Ты действительно не разыгрываешь меня?

– Нет, – вновь усмехнулся он. – Поздравь меня, орешек. Я женюсь!

Мне казалось, что моя грудная клетка начала сжиматься. Никогда, ни разу за последние семь лет я не думала о том, что мой отец снова женится.

– На ком? – спросила я. Этого не может быть… нет. Это же просто безумие.

– Челси? – папа выпрямился. Улыбка сползла с его лица, и он склонил голову набок – это был взгляд разочарованного родителя.

В жизни мне нечасто приходилось видеть этот взгляд, в отличие от моей младшей сестры Аннабель. Обычно он действовал на меня мгновенно, но не сегодня.

– Шери? Ты женишься на Шери? – я пыталась сохранить невозмутимость в голосе. И вот неудача: сделав шаг назад, я наступила на волочащийся конец своего шарфа и неуклюже шлепнулась на один из обтянутых бархатом стульев, часть этого оч-ч-чень дамского интерьера. Я подумала, что это даже хорошо, что я сижу, потому что, если отец ответит утвердительно, я могу упасть в обморок.

– Да, я сделал ей предложение, и она, к моей радости, согласилась, – еще одна счастливая, глупая улыбка появилась на его губах, как будто он просто не мог ничего с собой поделать.

– Но… но… она выиграла тебя на «Аукционе холостяков» две недели назад! – вскричала я. Я закрыла рот, чтобы не сказать большего. Например, что это решение выглядело поспешным до крайности.

К нам повернулась швея, которая помогала невесте подняться на подиум перед огромным трехстворчатым зеркалом. Ее темные волосы были собраны в хвост на макушке, а лицо было идеально очерчено. На ее фоне я почувствовала себя чучелом, так как на моем воскресном лице не было ни грамма косметики. В свою защиту могу сказать, что моей вины в этом не было, поскольку, когда я вышла из дома, чтобы встретиться с отцом, я понятия не имела, что по адресу, который он прислал, располагался свадебный салон. Я ожидала, что мы встретимся в неотложке (на самом деле я до сих пор сомневалась, что медицинская помощь нам не понадобится).

Глен Мартин, математик из Гарварда и всезнающий отец-ботаник, под натиском моей сестры Аннабель принял участие в «Аукционе холостяков» для лучшего бостонского общества, чтобы собрать деньги для Бостонской детской больницы. Я тоже поехала туда, чтобы поддержать сестру и отца, но скука там была смертная.

Все оживились, когда две светские львицы начали торговаться за хирурга, и проигравшая ударила победительницу по лицу своей картонной аукционной табличкой. Хорошо, что этот парень был пластическим хирургом, потому что после пореза бумагой определенно требовалась какая-то косметическая процедура.

Но мой отец и близко не пользовался такой популярностью среди дам. Никому не нужен был математик. Никому. После того как ведущий попытался продать папину кандидатуру, упирая на его академические заслуги, наступила мучительная тишина, и я уже собиралась сделать ставку на него сама, как вдруг Шери, миниатюрная брюнетка, подняла свою табличку. Улыбка благодарности, которую папа послал Шери, была ослепительной, и следующее, что я помню, – это шквал поднявшихся табличек. Но Шери не отступала и в конце концов получила свой выигрыш за 435,50 доллара.

– Иногда двух недель достаточно, – сказал папа.

Он пожал плечами и протянул руки, как крупье за карточным столом, показывая, что у него нет скрытых карт, фишек или наличных денег.

Я уставилась на него взглядом, в котором, я уверена, в равной степени прослеживались и шок, и ужас.

– Я знаю, что это сюрприз для тебя, Челс, но когда… – начал он, но я его перебила:

– Пап, я не думаю, что «Аукцион холостяков» – это основа для стабильных, длительных отношений.

– Признай, что история из этого получится отличная, – сказал он.

– Хм… нет, – я пыталась говорить разумно, как будто передо мной была математическая задача о ше- стидесяти арбузах, которые нужно засунуть в одну маленькую машину. Я широко развела руки и спросила: – Что ты вообще знаешь о Шери? Какой у нее любимый цвет?

– Понятное дело – розовый, – он посмотрел на меня с выражением всезнайки, которое чаще встречается у подростка, чем у взрослого мужчины. Хм-м.

– Хорошо, кто ты и что ты сделал с моим отцом? – я захотела проверить, нет ли у него температуры – возможно, у него грипп и он бредит.

– Это все еще я, Челс, – сказал он, ласково посмотрев на меня. – Я просто счастлив, для разнообразия.

Так ли это было? Так вот что в нем было такого необычного! Он был счастлив! Как он может быть счастлив с женщиной, которую едва знает? Возможно… О боже. Мой отец после смерти мамы жил затворником. Может быть, он наконец-то занялся «кое-чем» и перепутал это с любовью? О боже, как я должна была говорить с ним об этом?!

Я закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Все родители это делают. Конечно же я справлюсь с этим. Черт возьми, это будет отличная репетиция на случай, если я когда-нибудь заведу собственного ребенка. Я открыла глаза. В дальнем углу стояли три женщины в самых уродливых платьях цвета шартрез[2], какие я когда-либо видела. Очевидно, это были подружки невесты, которая их ненавидела. На их месте могу оказаться и я, в блестящем розовом или сером платье, если не положу конец этому безумию.

– Присядь, папа, – сказала я. – Думаю, нам нужно поговорить.

Он сел рядом и посмотрел на меня с тем же терпением, с каким учил завязывать шнурки. Я отвела взгляд. Фу, это было еще более неловко, чем прием у гинеколога. Сосредоточься, Челси!

– Я знаю, что ты уже несколько лет живешь один, – прокашлялась я, – и полагаю, у тебя были некоторые неудовлетворенные потребности.

– Челс, нет… – сказал он. – Дело не в этом.

Я проигнорировала его слова и продолжила говорить, избегая зрительного контакта, потому что просто не могла иначе разговаривать с ним на эту тему.

– И я понимаю, что после длительного периода «за- сухи» ты можешь запутаться в своих чувствах, и это нормально, – сказала я. Бог ты мой, это было похоже на разговор о сексе в телепередаче с Фредом Роджерсом. – Дело в том, что ты не обязан жениться на первой же женщине, с которой переспишь.

Ну вот, я ему это сказала. Но мои мудрые советы и наставления были встречены полным молчанием. Я ждала, что отец вздохнет с облегчением, услышав, что ему не придется жениться. И я стала ждать. Наконец я взглянула на отца, но он смотрел на меня так же, как и тогда, когда я обнаружила, что на самом деле зубная фея – это он. С огорчением.

– Шери не первая, – сказал он.

– Не первая? – я была потрясена. Более того, я была шокирована.

– Нет.

– Но ты никогда ни о ком мне не рассказывал, – произнесла я.

– Тебе и не нужно было знать, – ответил он. – Это были просто партнерши, ничего серьезного.

– Их было много?! – закричала я неожиданно для самой себя. Швея снова взглянула на меня с укоризной, и я закашлялась, пытаясь собраться с мыслями.

Папа поерзал на стуле, послав мне легкую понимающую улыбку.

– Возможно, я неудачно выбрал место для встречи. Я думал, ты будешь рада помочь спланировать свадьбу, но, возможно, ты еще не готова.

– Конечно, я не готова, – сказала я. – Но и ты тоже.

– Я готов.

– Да неужели? Ответь мне: Шери больше любит собак или кошек?

– Я не знаю… – заморгал он.

– Да, потому что прошло всего две недели. Ты помнишь, как у тебя выросла шишка на лбу? Ты биопсию делал дольше, чем вы с Шери знакомы, а ты уже готов на ней жениться.

Мой голос становился все выше, и папа сделал жест, означавший «не так громко, пожалуйста». Я могла бы послушаться, но у меня было чувство, что мои доводы вот-вот прорвут его оборону. Я нанесла сокрушительный удар:

– Пап, а ты хотя бы в курсе, что она предпочитает: пироги или торты?

– Я… хм…

– Ты хоть понимаешь, что собираешься провести остаток своей жизни с человеком, который, возможно, предпочитает праздновать дни рождения с пирогом?

– Челс, я знаю, что все это обрушилось на тебя слишком быстро, – сказал он. – Я все это понимаю, но я не думаю, что любовь Шери к пирогам или тортам на самом деле имеет такое значение. Кто знает, возможно, она любит мороженое, а мороженое подходит ко всему.

– Мама любила торты, – произнесла я. Да. Я это сделала. Я привела самый весомый аргумент против всего этого брачного безумия. Мама.