Медосбор

И вот, когда колокола трех башен королевского дворца начали своей унылый ежевечерний перезвон, возвещающий о том, что с этой минуты и до самого утра никто во всем королевстве не сможет защитить тех, кто случайно оказался на улице, Александр в последний раз взглянул на свои карманные часы, оправленные в белую платину, столь тяжело достающуюся королевству, меняющего содержащую ее руду гаунам на молодых девственниц, исключительно рыжих, до которых столь охочи эти смуглолицые охотники степей, и, удовлетворенно улыбнувшись, устремил свой ястребиный взгляд на двери кабинета, которые в этот же момент распахнулись.

На пороге стояло трое — бледные юноша с девушкой, ужасно друг на друга похожие и донельзя испуганные, и знакомая нам уже балерина-свонг.

— Входите, дорогуши, не топчитесь, как неродные, на пороге-то, не в гостях ведь, — почти ласково пропел Александр, слегка приподнимаясь над столом в знак приветствия, теперь вроде все в сборе, я так понимаю…

Бледные близнецы, поддерживая под руки балерину, приблизились к столу. Теперь, когда они оказались совсем близко, ужас, охвативший их, был виден и слышен, а ещё он пах — чем-то странным и едким, так пахнет пот человека, идущего на эшафот, так пахнет куница, попавшая в капкан, так пахнет цыплёнок, сдыхающий в лисьей пасти. Близнецы усадили балерину рядом с Виром, а сами, пряча глаза, сели поближе к двери. Александр, разгадав этот манёвр, широко улыбнулся, это была плохая улыбка, очень плохая, даже Вир и балерина почувствовали, что это плохая улыбка и их тоже заколотило. Всё это выглядело на первый взгляд даже забавно, сидит себе какой-то плюгавенький человечек, а перед ним дрожат четверо… хм, двое… не считая свонгов. Но на самом деле мы уверяем тебя, о, неискушённый читатель, в том, что в небольшом кабинете на Красной половине таверны было вовсе не радостно, вовсе не смешно…

Выдержав долгую паузу, которой позавидовал бы даже сам маэстро Кэйдж, Александр оглушительно щёлкнул пальцами и сказал, обращаясь к близнецам:

— А что это, ребята вы дрожите так? Нетоплено? Так вы прикажите истопить, как-никак вы тут хозяева. А то так же нельзя, вон, свонги совсем у вас помёрзли, трясёт их вовсю. А вы ещё у самой двери уселись… Просквозит ведь… Так и помереть недолго. Давайте-ка, поближе и ты, Сандрочка и Алик, давайте, вот возле вазы место есть. Вирочку подвиньте, и будет в самый раз…

Когда близнецы пересели, снова воцарилась тишина. Александр потягивал кальян и внимательно рассматривал каждого из сидящих. Временами его взор затуманивался, тогда становилось вовсе жутко, потому что казалось, что глазами Александра на присутствующих смотрел кто-то другой, о ком не хотелось бы знать, а отлучившийся Александр такое знакомство вполне мог бы устроить.

Молчание прервал скрип открываемой двери. В проёме показалось сумасшедшее чернобровое лицо коменданта верхних кварталов. Лицо икнуло и заискивающим жалостливым фальцетом поинтересовалось:

— Эта… е?.. нет ли тут моей розывой конфэтки… моёй… е?….пусечки… е?

Александр мгновенно пришёл в себя, он уставился на чернобровое и усатое, а потом, откинув голову назад, заразительно загоготал, показывая на двери пальцем и причитая то и дело:

— Ха-ха, смейтесь с него, пацаны, ха-ха, это же кретин упаленный, ха-ха-ха, смейтесь с него, пацаны…

"Пацанам" было не до смеху, равно как и обладателю чернобрового лица, который, узнав Александра, тут же это своё великолепное лицо эвакуировал. Близнецы с тоской посмотрели на закрытую дверь. Александр внезапно перестал смеяться и хлопнул два раза в ладоши. Из-за ширмы тут же проворно выскользнул его безымянный слуга, вынося на широком позолоченном подносе четыре бокала — два пустых, а два наполненных превосходным альмейским вином. Слуга, виртуозно перемещаясь в тесноте кабинета, обнёс присутствующих бокалами. Пустые бокалы он поставил перед свонгами, а бокалы с вином — перед близнецами.

— Угощайтесь, дорогие мои, пейте. Я бы тоже с радостью, да не могу, при исполнении, понимаешь ли… Нельзя мне на службе…

Говоря это, Александр обхватил руки Вира и приложил его ладони к пустому бокалу, затем то же самое он проделал и с руками балерины. Потом, нахмурившись, он подвинулся к свонгам и произнёс громко и отчётливо:

— Раз. раз-два… раз… слышно что-нибудь, пожми плечами, Вирочка, если слышишь… раз… да не прижимай ты так ладони, легонько… раз… раз… ну, вот. Как говорили одни мои знакомые сорванцы, зверские, между прочим, ребята — good vibrations…

Теперь, при помощи этого нехитрого акустического устройства, даже свонги могли слышать, а вернее чувствовать кончиками пальцев, прикасаясь к вычурным тонким бокалам то, что говорил Александр. А говорил он вот что:

— Я вас собрал тут всех… и вот по какому делу… я человек занятой, часто приходится путешествовать по службе, хорошо, если по горизонтали, а ведь порой приходится и по вертикали… Вообще-то это не страшно. В любом другом мире. Но что касается вашего мирка… Впрочем, этот мир придуман не мной… Каждый раз, когда я путешествую по вертикали через ваш прекрасный мир, он трясётся. Другие не трясутся, а он, сволочь, трясётся. Небось, в детстве камешки кидали в воду, а? Так вот. Представьте, что я — такой камушек и каждый раз, когда я попадаю в ваш мир или покидаю его, на воде от этого делаются круги. Только вот в чём проблема — в нормальных лужах такие круги расходятся и всё тут. А в вашей луже они, однажды появившись, не пропадают, они так и остаются на поверхности мира, а самое неприятное, это то, что они медленно сходятся… А камню будет ой как нехорошо, когда они сойдутся-таки. Физика… начальная школа… хм. Понимаете, в чём дело, а? Угадайте-ка с трёх раз, кто же такие эти круги на воде, эти подлые ошибки природы, эти пасынки выродившегося мира?! Кто?! Что глаза прячете, сволочи? О вас речь, между прочим, о вас и о свонгах этих. С вами, близняшки вы мои, мне ещё повезло — вы родились братом и сестрой, в кровосмесительных увлечениях не замечены… Хоть имена и располагали, воспитание родители вам дали хорошее, святые ведь люди, блокадники, можно сказать… Так что Александра из Алика и Сандры не вышло бы. Потому я вас не трогал, хоть, признаю, были моменты, когда я одно время уже думал покончить с вами, чтобы поспокойнее было, но жалко вас стало, молодые специалисты, семейный бизнес… живите, думаю. Но эти-, Александр указал на свонгов, судорожно сжимавших в ладонях бокалы, — эти падлы мне проблем полон воз подкинули. А ведь предупреждал, во снах, ненавязчиво, по-отечески, по-матерински, можно сказать, не надо вам лежать-дружить… Так нет! Любовь-морковь у них! Мало того! Мы тут, видите ли, сложные натуры… Начитанные! Эх, Зорен, Зорен, Вирушка ты мой… зачем тебе столько имён, у тебя, небось, и ещё несколько есть… да все равно — смотришь в книгу, а видишь фигу. И думаешь, что всё на свете тебе подвластно. Алик и Сандра вон тоже учёные, а сидят тише воды, ниже травы. И головы у них на месте… А ты?

Кто ограбил мой сейф третьего дня, а? Кто в моих бумагах носом свинским рыскал? Я всё терпел… Я добрый человек по натуре… на мне хоть воду вози. Я ж вас не истребил, я же вас в свонги определил, думал, хоть остынете, пораздумаете, я к вам по-человечески… Но когда мой шеф мне на вас снова жалуется… Что это, говорит, Саша, у тебя делается на рабочем месте, непрофессионально, говорит, премии за квартал лишу, говорит… Э?! Каково?! Я такого не потерплю. Для безголовых повторяю ещё раз — не потерплю и баста. Свонги, разумеется, бесплодны, но для того, чтобы круги обуяли камень… для этого мало того, чтобы вы не… хм… сожительствовали. Тут надо на корню сечь любовь. А это трудно, тем более что у балерины с Виром всё особенно крепко, будет фонить, даже если их умертвить. А такой фон посмертный это ещё хуже… Хотя есть и ещё один путь, на первый взгляд даже более трудный — узнать, почему ваш мир так хулигански эластичен, и попытаться это исправить. Как говорил один мой знакомый, отличный, кстати, повар — "не стоит прогибаться под изменчивый мир, пусть лучше он прогнётся под нас". А чтобы узнать об этом, вам надлежало бы отправится в очень долгое и опасное путешествие. Но не мне решать, что труднее, а что проще сделать. Вам решать. Так что я вас тут собрал… и вот по какому делу…

День 2.

Разве может быть более лёгкое задание, чем "поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что"? Всяческие иванушки-дурачки обычно шутя справлялись с таким заданием и после радостно овладевали прекрасными или мудрыми царевнами. Но то дурачки, на то они и дурачки. А Сандра и Алик, как, впрочем и оба влюблённых свонга были отнюдь не дурачками, впрочем и Александр не был взбалмошным царём-самодуром, потому ситуация была, прямо скажем, не весёлая. А самое неприятное заключалось в том, что и мир, в котором пребывали наши герои радикально отличался от лубочных тридевятых царств, тридесятых государств, в нём действовали иные законы, в нём бушевало иное беззаконие и иные страсти охватывали его. Поэтому-то предложение Александра было, мягко говоря, трудновыполнимым. Он и сам особо не понимал, что и как должны сделать наши герои, чтобы поправить ситуацию, а коль уж не знал он, вездесущий и всемогущий, то чего тут говорить об испуганных свонгах и молодых владельцах таверны.

Путешествия были уделом избранных, мало кого тянуло за стены города, разве что появлялся действительно серьезный повод, но и тогда горожане долго взвешивали все за и против, прежде чем отправится в дорогу. И чаще всего они никуда не отправлялись. Визит на похороны любимой тётушки, которая преставилась где-нибудь в дальней провинции, мог обернуться ещё парой-тройкой похорон, поэтому ради семейного благополучия, большинство безутешных родственников всё-таки предпочитало скорбеть дома.

Но были и такие, для которых без путешествий жизнь не имела бы смысла. Разумеется, прежде всего, это была разношёрстная армия купцов, которых неизменно сопровождали паломники. Караваны с товарами представляли собой эдакие передвижные крепости, ощетинившиеся копьями и цепами, эти крепости медленно кочевали день за днём, передвигаясь из королевства в королевство, из провинции в провинцию. Редкий день, а тем паче ночь в жизни караванщиков проходили без стычек с ужасными животными и не менее ужасными людьми. На караваны чаще всего нападали по ночам, но были и такие места, где враги осаждали караваны и средь бела дня. Самая опасная территория простиралась к югу от Одайи — опустошенной в давние времена страшным мором страны, где теперь царило зло. Нечего было и думать о том, чтобы ехать через саму Одайю, хотя, несмотря на запустение, дороги бывшего королевства находились в подозрительно идеальном состоянии. Даже пыль на них не оседала, даже листья с придорожных деревьев опадали не на саму дорогу, на обочину и чистые широкие дороги так и зазывали проехаться по ним, вместо того, чтобы болтаться по разъезженным грязным объездным путям. Разумеется, кое-кто пробовал ехать по этим дорогам, но больше об этих смельчаках никто не слышал.

Огибая южные границы Одайи, путешественники всегда сталкивались со странными существами и необъяснимыми явлениями. Истории известно несколько попыток систематизировать и каталогизировать неприятности тамошних земель и их богатейший бестиарий, самая знаменитая из таких попыток — книга "Одайский Кодекс или Привал По Дороге В Ад", написанная двумя поколениями альмейских пилигримов-путешественников. Насчитывающая сотни страниц книга была снабжена цветными иллюстрациями, при одном взгляде на которые каждому здравомыслящему человеку хотелось эту книгу поскорее отложить и больше никогда в жизни её не открывать. Кроме леденящих кровь в жилах рисунков, в книге содержалась масса полезной для путешественника информации. Можно было узнать, например, о том, как избежать внимания "бешеных хохотулек" или чем попотчевать навязчивых мертвяков, которые, однажды увидев живого, неуклонно следовали за ним, хоть бы на край света. Объяснялись в "Кодексе" также и пророчества "парящих гадалок", тех самых, что можно было встретить в степи в лунную ночь. Книга была вроде как пособием по выживанию, но на деле путешественнику она ничем не помогала. Ибо с каждым днём появлялись на проклятых одайских землях всё новые и новые твари, повадок которых ещё никто не знал, "бешеных хохотулек" сменяли "липкие гнусавки", "дьявольские ушастики" перерождались в "адских носопырок", а там, где вчера было поле, утром оказывалось непроходимое болото и путешественнику в такой ситуации "Кодекс" нужен был не больше, чем свонгу гребёнка.