Шут, Маг, Цирк и его душа

* * *

Отец уже был дома, когда Ксения вошла в прихожую. Она старалась поменьше шуметь, чтобы не привлечь внимания, но Виктор ждал её возвращения, потому отреагировал на малейший шорох.

— Ксюшка, пешком шла? — спросил он.

В голосе отца она часто слышала смешинку, точно на какую бы тему они не разговаривали, он всегда улыбался про себя. В детстве это было приятно, Ксении казалось, что отец — добродушный весельчак, даже за неудачи в школе выговаривает шутя. Но когда она повзрослела, этот проскальзывающий временами оттенок несерьёзности начал её раздражать.

— Да, — откликнулась Ксения, разуваясь.

— Я там ужин сообразил, — Виктор вышел в прихожую.

На нём был белый фартук с чересчур ярким логотипом компании-производителя пиццы. Ксения не любила таких вещей, но всё никак не могла истребить их — отец как настоящий фокусник доставал их неизвестно откуда снова и снова.

— Ты опять этот ужасный фартук напялил, — Ксения прошла в ванну, чтобы вымыть руки и ополоснуть лицо. — Неужели нельзя дома без клоунады обойтись.

У неё это вырвалось совершенно непроизвольно, а вот Виктора полоснуло, как ножом по сердцу. Слишком часто в последнее время все разговоры сводились к тому, что быть клоуном в современные времена — позор. Виктор Анатольевич любил свою профессию, да и какая это была профессия? Нет, это было призвание. То, к чему его тянуло всегда, то, в чём он видел смысл жизни. Дарить смех, улыбки, разжигать в сердцах зрителей огонь радости — вот какому делу был всей душой предан Виктор. И он не мог не огорчаться, когда его собственная дочь отказывалась видеть эту сторону.

— Ужинать-то пойдём, — подавив вздох, позвал Виктор. — Стынет всё…

— Я не хочу, па, — дочь остановилась на пороге ванной, приглаженные влажной ладонью волосы чуть потемнели.

Виктор как бы между прочим заметил, что Ксения стала очень похожа на мать. Только в ней не было того, чем всегда отличалась Анастасия, Настенька, как звал её Виктор. Ксения, хоть и такая же красивая, большеглазая и светловолосая, всегда казалась немного отстранённой и холодной. А Настенька вся лучилась светом, будто у неё в груди кто-то разжёг солнце, и лучи его согревали всех окружающих.

— Пойдём, посидишь со мной, — предложил Виктор, подавив неуместные сейчас воспоминания. — Весь день тебя только урывками видел. Да и хотелось бы поговорить с тобой…

— О чём нам разговаривать? — Ксения стала раздражаться, у её губ наметилась горестная складка. — Знаю, ошиблась в номере.

— Я не об этом хотел сказать, — Виктор всё же прошёл на узкую, небольшую кухню, тяжело уселся на табурет у стола.

— А о чём тогда? — Ксения осталась стоять в дверях, сложив руки на груди. — О новом директоре? О новой программе?

— Почему бы и нет, как тебе Коткин? — Виктор ухватился за эту тему в надежде, что дочь просто начнёт говорить. Быть может, у них получится наладить отношения? Быть может, она расскажет, что её гложет?

— Дело говорил, — бросила Ксения задумчиво. — Да, отдача спонсорам нужна будет. И шоу люди любят… Но из нас Дю Солей вряд ли выйдет.

Её лицо стало печальным, отрешённым, как будто она задумалась о чём-то абсолютно несбыточном.

— Ты хочешь номер? — без труда догадался Виктор. Ксения порой говорила об этом, то в шутку, то всерьёз, но отец так и не знал, насколько сильно дочь хочет вырваться из-под гнёта чужого имени.

— Кому не хочется своего номера? — Ксения вновь посмотрела на отца и обхватила себя за плечи, точно ей было холодно. — Да. Хочу! Думаешь, я плохая гимнастка? С мамой, наверное, меня сравниваешь всё время. Она ведь была лучше, чем я, она гениальная была, да? — Ксения едва не разрыдалась. Она слишком устала, потому совершенно не могла уже различить, где её собственные домыслы, а где — слова отца.

— Ксюша, перестань, — попытался урезонить её Виктор. — Не сравниваю я тебя…

— Потому что бездарность с гением не сравнивают?! — взорвалась дочь.

— Да что за глупости у тебя в голове, — Виктор даже немного повысил голос, отчего Ксения только сильнее разозлилась.

— Знаю я, знаю, что все говорят за спиной, — выдохнула она зло. — Шепчутся, болтают, что я не могу выступать. Что не отдаюсь в полную силу, потому все номера с моим участием — как недоделанные. А мне, знаешь ли, и не хочется в чужом номере показывать всё, на что я способна. Я хочу сольную карьеру, а не в тени прятаться! — она уже почти кричала. — Если к Новому году сольник себе не выбью — брошу к чёрту этот цирк.

— И куда пойдёшь? — Виктор качнул головой, не понимая, что делать, что говорить. Он видел, дочь уже на грани истерики, но никогда не мог справляться с таким её состоянием.

— Мало ли, — Ксения отвернулась, чтобы не показывать слёз. — Мало ли, куда. Уеду из этой проклятой страны. Как мать уехала.

Виктор почувствовал, как в висок вонзилась ледяная игла боли. Дочь до сих пор не знала, что на самом деле произошло уже больше десяти лет назад. Всякий раз, когда он задумывался об этом, душу охватывало чувство вины. Может быть, стоило рассказать, объяснить, но с каждым годом Ксения всё отдалялась, и уверенность, что она поймёт всё правильно, таяла, как лёд под солнцем.

— Да, ты всегда молчишь, когда я о ней вспоминаю, — снова завелась Ксения. — Бросила она тебя ради больших денег и беззаботной жизни. Не цирковой, так ведь? Исчезла и забыла о тебе, как о дурном сне, — плечи Ксении сотрясались от рыданий. Её злые слова, наполненные, как понимал Виктор, в том числе и обидой на родителей, всё равно ударяли в самое сердце.

— Перестань, Ксюш, — он поднялся, чтобы прижать дочь к себе, обнять, успокоить. Но та лишь отшатнулась.

— Не тронь меня, — прошипела она и зарыдала сильнее. — Думаешь, что ты такой цирковой гуру. Судить меня смеешь, я же знаю. Лучше бы тебя вообще уволили, чтобы перестал считать себя такой уж важной персоной. За душой ни гроша, жизнь зря прожита, ничего после тебя не останется!

Она перевела дух, но Виктор знал, сейчас будет продолжение. Уже известное ему, но не ставшее от этого менее болезненным.

— Никому сейчас не нужна твоя клоунада. Времена изменились. Мать раньше поняла, ушла, и я уйду!

Ксения почти выбежала из кухни. Дверь её комнаты хлопнула, заглушая рыдания. Виктор налил себе стакан воды и выпил залпом, будто мог потушить пожар боли, разгоревшийся за грудиной.

Наспех приготовленный праздничный ужин остывал на столе. Виктор посмотрел на тарелки из «парадного» сервиза и только крепче сжал зубы.

— Не плачут клоуны, Витя, — сказал он сам себе и начал убирать продукты в холодильник. — Не разводи нюни.

Окно кухни было распахнуто настежь. Лёгкий ветерок колыхал занавески, приносил будоражащие ароматы цветов, свежей листвы. Виктор снова сел и закурил. Дурная привычка, давно пора было бросить, но чем чаще они ссорились с Ксенией, тем больше хотелось забыться, затягиваясь табачным дымом.

…В такой же точно майский вечер они, студенты циркового училища, собрались на набережной. Сидели, пели песни и травили анекдоты, перебрасывая друг другу початую бутылку вина. То ли у кого-то был день рождения, то ли повода и вовсе не было, просто всем было хорошо вместе.

Сейчас Виктор уже не помнил всех имён, всех лиц. Кто-то так и не доучился, кто-то уехал из страны. Из того потока теперь он близко общался только со Степаном, Стёпкой-Кочетом. Да и то, в этом больше была заслуга работы, цирка, который приютил их обоих. Остальные друзья растерялись во времени, исчезли, оставив о себе лишь воспоминания.

Среди той разношёрстной толпы, где клоуны мешались с акробатами и жонглёрами, стояла красивая девушка. Даже находясь в центре, она словно была немного в стороне, чем-то выделялась, как может выделяться один белый цветок среди пёстрой клумбы. Виктор не видел её раньше. Как потом узнал, она была первокурсницей, едва влившейся в семью студентов-циркачей. Невысокая, хрупкая и ладная, она заворожила Виктора, а он тогда ещё даже не представлял, как ухаживать, как подступиться к девушке.

Виктор прикрыл глаза, вспоминая тот день в деталях. Чуть влажный майский ветер, налетевший с реки, принёс обрывки картинок-воспоминаний, точно хранил их всё это время у себя.

Тогда именно Степан представил его Настеньке. Именно он помог начать разговор, а потом уже и само как-то пошло. Настя оказалась скромной и милой, но очень смешливой. В её улыбку Виктор тогда и влюбился.

Жаль, что Ксения, их дочь, так редко искренне улыбалась. У неё бы тоже возникали ямочки на щеках. Та улыбка, что она всякий раз демонстрировала на арене, выстраданная и отталкивающая. Какая-то неживая. Не поэтому ли все номера тоже казались искусственными, что ли?..

Мысли перескочили на другую тему, вспомнились обидные слова дочери. Виктор качнул головой, точно попытался отогнать их вместе с облачком дыма. Настеньке не казалось, что клоун — это плохой выбор. Она видела в этом призвание, уникальный дар. Так радовалась, когда Виктора пригласили работать в цирк, хотя он ещё и не закончил училища. Она никогда не укоряла его за отсутствие денег, не попрекала… Она радостно сказала «да», когда Виктор предложил ей пожениться.

Как он был тогда счастлив, как он радовался, когда у них родилась дочка! Знать не знал, сколько боли придётся пережить в дальнейшем. И не только пережить — запрятать глубоко в себя, чтобы никому не пришло в голову, будто клоуны умеют плакать. Нет уж, все знают, слёзы у клоунов ненастоящие, любые жизненные трудности они встречают с улыбкой.

Заныло сердце. Виктор привычно схватился за грудь, уговаривая, укачивая боль.

— Не время нам расклеиваться, — шептал он беззвучно. — Не время.

Скольким он хотел успеть поделиться с Ксенией до смерти, а вот теперь, если сердце будет так же болеть, может, не успеет вообще ничего. Виктор потушил недокуренную сигарету. Надо всё-таки бросить, надо перестать загонять себя в могилу раньше времени.

А мысли всё равно возвращались к словам дочери, и становилось так муторно, так грустно на душе, что даже майский ветер ничуть не спасал. Сердце болело, точно пронзённое ножом.