Сердце Запада

Глава 9

— Это Клем Роджерс белый? — Саймон Ванн хмыкнул. — Он чероки, его мать Салли Ванн, мы с ним родня, хоть и дальняя.

— Никогда бы не подумал, — сказал Квинта. — Волосы русые, глаза голубые, усы — на индейца мало похож.

Мы коротали вечерок на веранде перед магазином Макферсона. Вообще-то на Западе роль мужских клубов традиционно выполнял салун — их обычно ставили из расчета один кабак на 25–50 мужских взрослых душ населения (если, конечно, в населенном пункте не действовали сухие или полусухие законы), но у нас на Пото-авеню оба салуна обслуживали людей случайных — проезжих или временных из лагеря переселенцев на ближнем лугу, а потому «свои люди» кучковались обычно у Джемми.

Этим вечером в число «своих» вписался и Квинта. Он снял комнату над столовой Шварцев и пришел к нам посидеть, отдохнуть от дел, поведать иногородние новости. Впрочем, по всему югу было примерно одно и то же, а северные новости нас касались мало. Так что разговор свернул на наезженную колею: обсуждали погоду, виды на урожай и проезжающих. Вот и Клем Роджерс проехал в компании барышников — чикасо и чероки, а Квинта удивился, с чего это белый к индейцам затесался.

Клемент Роджерс в юности. В момент действия романа ему 27 лет

Единственная сохранившаяся фотография Мэри Америки Шримшер

— Да нет, он чероки, причем его родители на Индейскую Территорию еще до Выселения переехали. Так что все свое добро из Джорджии перевезли, дом двухэтажный поставили. Хозяйство у них хорошее было, — рассказал Саймон Ванн. — Нечистокровные они, само собой, но кто у нас из верхушки племени чистокровный? Я тоже смешанных кровей. Ванны все пошли от какого-то торговца Ванна, белого, который женился на чероки еще в прошлом веке. Даже и не скажу, как его звали и откуда родом он был… не сохранилось в семье сведений. А Роджерсы пошли от Роберта Роджерса, не то шотландца, не то ирландца, который в самом начале века женился на метиске Люси Кордери — у нее мать чероки была, так что и Люси чероки считалась, и дети ее чероки считались — все по обычаю.

— А ты родословную всех чероки знаешь? — спросил я.

— А сколько там тех чероки? — пожал плечами Саймон. — Пятнадцать или двадцать тысяч?.. Не помню, сколько в прошлом году насчитали, после войны-то. Да и на самом деле всех не знаю, чаще только тех, кто из наших, цивилизованных, кто обамериканился. А с консерваторами, которые по-английски не говорят, с белыми не роднятся и жить хотят по-прежнему, как до Колумба было, мне вроде как и разговаривать не о чем. Они нас не любят, мы их не любим… У нас, кроме американской войны, и свои гражданские войны имеются, черокские. Вот когда Клему три года было, отца его и убили вот в такой политической заварушке. Его мать потом вышла замуж за Масгроува — ну, понятное дело, женщине одной с хозяйством не управиться. Этот Масгроув, говорят, Клему хорошим отчимом был — когда время пришло, в Талекуа отправил, в мужскую семинарию. У нас там оплата обучения и расходы студентов оплачивались племенем, а потому для поступления надо было выдержать двухдневный экзамен. Ну вот Клем хорошо подготовился, хотя учиться не очень-то хотел, поступил, стали мы с ним учиться вместе… не скажу, что дружили, скорее наоборот. За одной девушкой ухаживали, за Мэри Америкой Шримшер — она позже как раз за Клема и замуж вышла, у них, говорили, дочка родилась. Очень милая эта Мэри Америка была, петь любила и танцевать… не знаю, как сейчас, давно не видал.

— Эта Мэри Америка тоже чероки? — спросил Квинта.

— Да, конечно. Отец ее, правда, валлиец из Теннесси, но Мэри в мать удалась. Так о чем я? А, о Талекуа. Нас выпустили в пятьдесят шестом, но Клем раньше учиться бросил, пошел работать на ранчо к Джоэлу Брайену, а потом, помнится, пошел с ковбоями стадо перегонять в Канзас-Сити. В Канзас-сити стадо не продали, кому там пятьсот бычков надо — город небольшой, а железной дороги, чтобы мясо отправить, тогда не было. Ну что ж, пошли до Сент-Луиса… После того Клем решил, что и сам может ранчо завести — справится, особенно если мать ему двух негров отдаст, которые еще его отцу принадлежали. Ну и заодно попросил выделить десятка два коров, быка, несколько лошадей — чтобы было с чего хозяйство начинать. Ему сколько тогда было? — призадумался Саймон. — Да не больше восемнадцати, он ведь на год меня младше. Ну, начал понемногу разворачиваться, а тут война. Стадо всё джейхоукеры Канзас угнали, теперь ранчо с нуля восстанавливать.

— А в войну? — спросил Квинта. — Воевал?

Саймон безразлично пожал плечами:

— Да чтобы молодой чероки упустил случай повоевать…

— У Стэнд Вайти? — продолжал допытываться Квинта.

— Ну, допустим, — вяло ответил Саймон. — И что?

Кого угодно могла обмануть эта вялость Саймона, но я отлично знал, как он умеет притворяться, а Квинта явно что-то почуял, потому что, помолчав, он проговорил:

— Да ладно, это дело прошлое… А Рич Джо Ванн тоже вам родственник?

— А как же! — с готовностью отозвался Саймон. Про Ричи Джо он мог трепаться совершенно свободно. — У нас в семье поговаривают, что если б наследство Джеймса Ванна передали по нашему обычаю, а не по завещанию, так мы куда богаче бы были. А так почти все Ричи Джо получил… Джеймс Ванн — это вам не Роджерсы, это большие деньги по тем временам были. Поговаривали, что Джеймс в начале века был самым богатым человеком к востоку от Миссисипи — не самым богатым индейцем, нет. Просто — самым богатым. В молодости он, конечно, как тогда было принято, повоевал, но говорили, и тогда был человеком не жестоким. Когда вождь Кунокески, которого белые называют Джоном Уоттсом, повел индейцев на поселения вдоль реки Холстон, дядя Уоттса, Инкалатанга, призывал воинов убивать всех. Джеймс Ванн призывал убивать только мужчин. Попозже, когда отряд чероки и криков напал на одну деревеньку, Джеймс затащил к себе в седло мальчишку, но Инкалатанга раскроил мальчику череп топором. После того Джеймс Инкалатангу иначе как детоубийцей не называл.

— Погоди, — нахмурился Джемми. — Это вроде он Даблхэда он так называл, разве нет?

— Ну да, Даблхэд по-вашему, Инкалатанга по-нашему, — согласился Саймон.

— Откуда ж богатство? — спросил Квинта. — Неужели на Холстон-ривер такая богатая добыча была?

— Да нет, — усмехнулся Саймон. — Походы в Теннесси — это, скорее, молодежные развлечения и политические игры. А вот когда правительство США затеяло провести Федеральную дорогу через земли чероки в Джорджии — вот тогда во время переговоров Джеймс и повернул как-то так, что отхватил немалый куш. У него были сотни акров земли, паромы в Джорджии, Алабаме и Теннесси — вы только представьте, сколько от них дохода, — торговые посты, магазины…

— И рабы, конечно, — дополнил Квинта.

— Ну да, рабы, — согласился Саймон. — Зачем все эти акры земли, если рабов нет? У него было не менее сотни рабов. Хозяином для рабов он был жестоким: одного негра, пойманного на краже, он приказал сжечь живьем. И он прямо в подвале своего дома устроил карцер.

— Во-во, о доме расскажи, — подсказал Джемми.

— Ну что — дом? — сказал Саймон. — Хороший дом. Не дворец, конечно, но в Джорджии тех времен таких домов мало было. Дерево со своих земель, кирпич тут же на плантации делали, петли, гвозди и всякое — в кузне, что принадлежала Ванну. На первом этаже три комнаты: холл и по бокам от него гостиная и столовая. на втором — холл и по бокам от него хозяйская и гостевая спальни. В подвале — винный погреб.

— И карцер, — напомнил Квинта.

— И карцер, — согласился Саймон. — И вокруг этого персиковый сад на тысячу деревьев, яблоневый намного поскромнее — на полторы сотни, шесть амбаров, пять коптилен, винокурня, магазин, дома для рабов, поля, огороды, конюшни, скотный двор, кузня, мельница, да еще под боком миссия моравских братьев. Миссия, само собой, поскромнее дома Ванна была: когда президент Монро в тех краях путешествовал, ему предложили в миссии остановиться, но он предпочел у Джо Ванна погостевать.

Дайамонд Хилл, поместье Ваннов на Территории Чероки (сейчас штат Джорджия)

— Хорошее хозяйство, — позавидовал Джемми.

— Неплохое, — поддакнул Саймон. — Ну, на самом деле, при жизни Джеймса оно малость поскромнее было, он ведь всего пять лет в новом доме пожил, однако было что оставлять в наследство, было. Только Джеймс стал уж очень много пить, и семью это очень беспокоило. Ну и я, пожалуй, в это не верю… — заявил Саймон дипломатично, — но ходили слухи, что его сестра позаботилась, чтобы он побыстрее помер, пока все не пропил да не проиграл. Да и с мужем другой сестры у Джеймса нехорошо получилось: дуэль у них была, и Джеймс зятя убил. Джон Фоллинг или Фаулинг? — задумался Саймон. — Не помню точно, как зятя звали, детей у них с Нэнни Ванн вроде не было… Так что, кто убил Джеймса — непонятно. А скорее всего, кто-то из недругов постарался: врагов у Джеймса было много, и пристрелить его в той таверне у Баффингтона много кто мог захотеть… да хотя бы Александр Сандерс, который за пару лет до того собирался вместе с Ванном и Майором Риджем убить Даблхэда, а потом Ванн с ним рассорился… Джеймс ведь очень несдержан был, и на язык, и на руку, врагов себе создавал легко. Там ведь и чисто личные счеты могли быть, и политические.

— И вот его пристрелили… — проговорил Квинта.

— Ага, — согласился Саймон. — Сидел он в таверне, в одной руке бутылка, в другой — стакан, вдруг приоткрывается дверь, просунулось ружье — бах! Кто выстрелил, никто и не заметил. Сыну его любимому в ту пору только одиннадцать исполнилось, но он его всюду с собой таскал, вот и в тот день Джо был там же, в таверне. Негр Джеймса, как увидел, что хозяина застрелили, мигом подобрал бумажник хозяина, подхватил сына — и бегом домой. А Джеймса там недалеко от таверны и похоронили.

— И все денежки перешли к Джо?

— Не сразу. Джеймс написал завещание, что все оставляет сыну Джозефу: и дом, и имущество, да только завещания — это всё придумки белых, а по нашим обычаям дом, в котором жена жила — остается жене, а прочее имущество делится между детьми. А жен у Джеймса много было — я о пяти знаю, и детей тоже хватало. По обычаю, вот этот дом Джеймса, о котором я рассказывал — он должен был Пегги Скотт достаться, она в нем жила. А матерью Джо была Нэнси Энн Браун, она Пегги сводной сестрой приходилась. Вот тут тоже чуть было гражданская война не началась — ну еще бы, такие деньжищи на кону. Но совет племени подумал, чью сторону держать выгоднее — и отдал основное наследство Джо, а прочим детям так, небольшие доли. Вот так он и стал — Богатеньким Джо Ванном («Rich Joe» Vann). Потом, уже много позже, как наследство поделили, из Теннесси еще одного парнишку привезли, тоже вроде как сын Джеймса, но ему ничего не досталось.

— Да, неплохое наследство, — согласился Квинта. — Сотня рабов, торговые посты, земля — кстати, сколько акров?

— Две тысячи, — ответил Саймон. — И еще в банке двести тысяч долларов.

Квинта присвистнул:

— Ого! Полвека назад это были хорошие деньги!

— Они и сейчас хорошие, — возразил Джемми.

— В свои одиннадцать лет, конечно, Ричи Джо не хозяйствовал, но как подрос — так взялся, — продолжил Саймон. — Дом немножко переоборудовал. Лестницу сделал… чудо, а не лестница, говорили: в воздухе висела, ни на что не опираясь. На самом-то деле, конечно, не висела, на консоль опиралась, но кого это волновало? Главное, ни у кого такого чуда не было. И комнат Джо больше понадобилось. У Джеймса на чердаке кладовые были, а Джо в детские комнаты переделал: чтобы, значит, для мальчиков большая комната была и для девочек поменьше.