Нанкинская резня

Международный военный трибунал для Дальнего Востока

Международный военный трибунал для Дальнего Востока (МВТДВ), известный также как Токийский трибунал по военным преступлениям, начался в столице Японии 3 мая 1946 года. Масштабы его были ошеломляющими. МВТДВ привлек свыше 200 тысяч зрителей и 419 свидетелей. Стенограмма суда занимает 49 тысяч страниц, содержащих 10 миллионов слов, и включает 779 свидетельских показаний и 4336 вещественных доказательств. Названный «процессом столетия», он продолжался два с половиной года – втрое дольше Нюрнбергского процесса. По сути, МВТДВ стал самым длинным судом над военными преступниками в истории человечества[456].

МВТДВ вызвал огромное внимание прессы и юристов, хотя в числе обвиняемых были лишь 28 японских военных и политических деятелей. Каждый день зал суда заполняли свыше 1000 человек, включая судей, адвокатов, иностранных корреспондентов, кинооператоров, юристов, членов парламента, стенографистов и переводчиков. Слева от секции прессы сидели на возвышении судьи от 11 союзных наций, справа – обвиняемые. Зрители сидели на балконах, в то время как адвокаты, помощники и служащие стояли внизу. Все были в наушниках, поскольку процесс велся как на английском, так и на японском.

«То, о чем стало известно на МВТДВ, может сравниться с тысячей Сонгми»[457], – писал Арнольд Бракман в своей книге «Другой Нюрнберг: нерассказанная история о Токийском процессе по военным преступлениям». Во время процесса сошлись воедино тысячи чудовищных подробностей о поведении японцев по всей Азии, в виде новостных репортажей, статистических отчетов и свидетельских показаний. МВТДВ не только создал надежную историю Нанкинской резни, но и доказал, что эта резня была лишь малой частью всех жестокостей, совершенных японцами во время войны. Обвинение узнало, в числе прочего, о медицинских экспериментах японцев над пленными, о маршах (наподобие печально знаменитого Батаанского марша смерти), во время которых тяжело больные и голодные пленные падали замертво от истощения, о жестоких условиях во время строительства железной дороги смерти Сиам-Бирма, о японской «обработке водой», когда в нос и рот жертвам закачивали воду или керосин, пока у тех не разрывались внутренности, о подвешивании пленных за запястья, руки или ноги, пока их кости в буквальном смысле не вырывало из суставов, о жертвах, которых заставляли стоять на коленях на острых инструментах, о мучительном вырывании ногтей, о пытке электротоком, о всех вообразимых видах избиений (у офицеров военной полиции любимый способ пытки состоял в том, чтобы привязать пленного к дереву, окружить его и забить ногами до смерти методом, который они называли «тройной атакой», или «схождением с трех сторон»), даже о вивисекции и каннибализме[458]. Позднее выяснилось, что в жестокости по отношению к пленным японцы превзошли даже немецких нацистов. Лишь каждый 25-й американский военнопленный умер в нацистском плену, в противоположность каждому третьему в японском[459].

Изнасилование Нанкина – вероятно, главный сюжет МВТДВ – послужило метафорой для поведения японцев на протяжении всей войны. Бракман, молодой репортер, освещавший процесс, отмечал: «Изнасилование Нанкина не было своего рода отдельным инцидентом, общим для всех войн. Это была преднамеренная политика, о которой знали в Токио. Именно потому о нем писали на первых полосах мировой прессы. И именно оно было главной составляющей МВТДВ»[460]. Представленные на суде доказательства ошеломили японскую защиту. Несколько членов Комитета Международной зоны безопасности прилетели в Токио, чтобы зачитать выдержки из своих дневников, представить результаты собственных исследований и ответить на вопросы о Нанкинской резне. Приговор МВТДВ недвусмысленно обвинял японцев в их преступлениях в Нанкине, цитируя заявление одного из наблюдателей, что японские солдаты «бесчинствовали, подобно орде оскверняющих город варваров»[461]. Трибунал также пришел к заключению, что японское правительство прекрасно знало о зверствах в Нанкине – в конце концов, преступления происходили прямо на виду у японского посольства. Международный комитет ежедневно посещал представителей японского министерства иностранных дел и японское посольство, докладывая о положении дел, а в первые шесть недель подавая даже по два протеста в день. Джозеф Грю, американский посол в Токио, проводил личные встречи с высокопоставленными японскими чиновниками, включая Хироту Коки, информируя их о творящихся жестокостях. Более того, Ито Нобуфумо, японский «министр без портфеля» в Китае в 1937–1938 годах, также отправлял доклады Хироте о бесчинствах японцев в Нанкине.

Основной груз вины за зверства в Нанкине был возложен на Мацуи Иванэ. Будучи командующим японским экспедиционным корпусом в Центральном Китае, Мацуи служил вполне очевидной цели: за месяц до вторжения в Нанкин он хвастался, что его миссия состоит в том, чтобы «покарать нанкинское правительство и мерзких китайцев»[462]. 17 декабря 1937 года он с большой помпой и торжеством въехал в город верхом на гнедом коне под приветственные крики солдат. Историки, однако, полагают, что Мацуи мог послужить в качестве козла отпущения за Нанкинскую резню[463]. Болезненного и хрупкого, страдающего от туберкулеза Мацуи даже не было в Нанкине, когда город пал.

Из-за отсутствия серьезных исследований и литературы на данную тему ответственность Мацуи за преступления в Нанкине остается предметом дальнейших обсуждений и споров. Имеются, однако, свидетельства того, что туберкулезный генерал страдал из-за чувства вины за то, что не смог поддерживать порядок в японской армии, после того как командование взял на себя Асака. Пытаясь искупить свои грехи за Нанкин, Мацуи построил храм покаяния на холме в своем родном городе Атами, пляжном курорте примерно в 50 милях вдоль побережья от Токио. Из глины, привезенной в мешках с берегов реки Янцзы, а затем смешанной с местной японской землей, была сделана статуя Каннон, буддистской богини милосердия. Перед этой статуей читала молитвы и оплакивала китайских жертв войны нанятая семьей Мацуи служительница.

Но одно дело – публичная демонстрация самобичевания, и совсем другое – готовность добиваться справедливости. Поведение Мацуи на МВТДВ до сегодняшнего дня ставит в тупик. Давая показания, он не стал полностью раскрывать историю случившегося в Нанкине, в которую была вовлечена и императорская семья. Вместо этого он колебался между ложью и периодическим самоуничижением. Он пытался найти оправдания зверствам в Нанкине, иногда полностью их отрицая, и раздражал обвинение запутанными мистическими рассуждениями о буддизме и природе китайско-японской дружбы. Но он ни разу ни в чем не обвинил императорский трон – скорее он обвинял себя самого в том, что не сумел наставить на истинный путь принца Асаку и императора, и заявил прокурорам, что его долгом было умереть за них обоих. «Я рад, что все закончилось именно так, – сказал он. – Я действительно готов умереть в любой момент»[464].

Его желание исполнилось. Трибунал пришел к заключению, что Нанкинская резня была следствием «либо тайного приказа, либо преднамеренных действий»[465], и приговорил Мацуи к смерти. Он был не единственным: семь японских военных преступников категории А, включая японского министра иностранных дел Хироту Коки, были признаны МВТДВ виновными и позднее повешены в тюрьме Сугамо в Токио.