Курская битва. Огненная дуга

— Давай, комдив, выпьем «наркомовской»[3] по такому случаю. Есть у тебя эта горючка?

Козин вызвал своего адъютанта и велел накрыть стол.

— Неси сюда всё, что есть спиртного из наших запасов! — добавил он.

Пока Жуков закусывал бутербродами, список тех, кто особо отличился в боях, был подготовлен, и комдив вручил его маршалу.

— Теперь можно ехать в полки... — Жуков встал и направился к выходу, его машина стояла во дворе штаба. — И вы со мной, Нестор Дмитриевич, если желаете.

— Такой важный момент я упустить не хочу! — Козин быстро оделся и вышел следом за маршалом.

Позже Георгий Константинович вспоминал: «Многим воинам дивизии 20 марта я вручал боевые ордена».

— Пусть эти награды вдохновляют вас, товарищи бойцы и командиры, на новые подвиги во славу нашей Родины! — сказал он, поздравляя отличившихся в боях. — Враг жесток и коварен, он силён, понёс большие потери, но ещё не побеждён...

На другой день маршал Жуков встретился на Воронежском фронте с начальником Генштаба маршалом Василевским. Когда Георгий Константинович уехал на фронт, Сталин поручил ему вместе с Василевским и командующими фронтами «разработать и представить в Ставку соображения по плану дальнейших боевых действий на этом направлении». Этим оба маршала и стали заниматься. Всё было нацелено на то, чтобы остановить продвижение врага из Белгорода на север и северо-восток. Для этой цели они организовали прочную оборону по Северскому Донцу и далее через Гостищево, Выковку, Дмитриевку, Красную Яругу и Краснополье, прикрывая в основном направления на Обоянь и Корочу. 69-я армия Казакова отводилась на восточный берег Северского Донца, сюда же был подключён и танковый корпус Баданова.

21-я армия Чистякова усиливалась полками самоходной артиллерии, а танковый корпус Вовченко было решено вывести севернее и северо-западнее Белгорода, чтобы прикрыть дорогу на Обоянь и Томаровку. 40-я армия Москаленко отводилась на рубеж Дмитриевки и Красной Яруги встык 21-й армии Чистякова и 38-й армии Чибисова.

После долгой и утомительной работы в штабе Воронежского фронта маршал Жуков предложил Василевскому выехать в войска.

— Хочу ознакомиться с ситуацией в районе Белгорода, — сказал Георгий Константинович. — Надо помочь командирам организовать там надлежащую оборону, посмотреть, достаточно ли у них артиллерии против танков.

— А когда доложим Верховному намеченный нами план передислокации войск? — спросил Василевский.

— Когда вернёмся в штаб фронта из войск, — пояснил Жуков. — Это будет к вечеру, а вечером и связь лучше, меньше всяких помех. — Он долго созерцал карту, потом взглянул на своего коллегу. — Я вот о чём подумал, Александр Михайлович, — продолжал Жуков, стоя у карты. — Линия фронта в районе Обояни стабилизировалась. Попытки немцев прорвать нашу оборону на этих рубежах успеха не имели. Так что у нас есть время выбрать слабину, если такая есть в соединениях войск.

— А когда её не было? — ответил не без иронии Василевский. — Приходится и с этим считаться.

День клонился к вечеру. Небо поблекло, ветер гнал на запад косяки туч. Солнце спряталось за горизонтом, его острые лучи, словно клинки, сверкали вдали. В сопровождении охраны оба маршала, усталые, но довольные проделанной работой, вернулись в штаб фронта. Их встретил генерал Голиков.

— Что, утомились, Георгий Константинович? — спросил командующий.

— Есть немного, — усмехнулся Жуков.

— А я даже чуток озяб, — признался Василевский.

Голиков приоткрыл дверь и окликнул своего адъютанта. Тот подскочил к нему.

— Давай сюда почётным гостям горячий чай и бутерброды, — распорядился генерал.

— И ты, Филипп Иванович, садись с нами чаёвничать. — Жуков кивнул ему на стоявший рядом стул.

Они ужинали, и само собой зашёл разговор о событиях на фронтах. Жуков сказал, что, хотя сейчас враг упорно стремится взять реванш за поражение под Сталинградом, у него ничего не получится. Красная армия уже не та, что была в сорок первом. Она обогатилась боевым опытом, а её бойцы и командиры хлебнули немало дыма и огня, они закалились в боях, пережили и горечи и радости, но духом не упали.

— А что главное в любом бойце? — спросил Георгий Константинович и сам же ответил: — Боевой дух! Он основа любого подвига, совершаемого на поле брани. Не помню, кто это сказал, но сказал умно: душа, как бриллиант, ценится по чистоте.

— Когда тебе, Георгий, было особенно тяжело? — поинтересовался Василевский.

— Во время сражения под Москвой. — Жуков отпил из стакана чай. — Всё помню до мелочей... Я находился на правом крыле 16-й армии у генерала Рокоссовского, когда неожиданно позвонил Сталин и суровым, растерянным голосом вдруг спросил, уверен ли я, что мы удержим Москву? «Я спрашиваю это с болью в душе, — продолжал Верховный. — Говорите честно, как коммунист».

— Небось, Георгий, ты растерялся от такого вопроса? — обронил Василевский.

— Тут можно речи лишиться, услышав такое от самого Сталина, — подал голос генерал Голиков.

— А я, братцы, ничуть не растерялся, — признался Жуков. — Я сразу ему ответил, что Москву, безусловно, удержим, но мне нужно ещё не менее двух армий и сотни две танков. Он заверил меня, что армии будут, а танков пока нет.

В напряжённом взгляде Василевского была сосредоточенность, он заметил, что хорошо помнит, как Сталин вызвал его в Ставку и приказал 1-ю ударную армию, которая как раз формировалась, сосредоточить в районе Яхромы, а 10-ю в районе Рязани.

— Велел мне лично проследить выполнение приказа и добавил: «На фронте Жуков ждёт эти две армии, он рассчитывает, что они помогут ему нанести удары по зарвавшемуся врагу». Я, разумеется, всё исполнил, как полагалось, о чём тотчас же доложил Сталину, а чуть позже позвонил Жукову. Помнишь, Георгий?

— Ещё бы не помнить, — качнул головой маршал. — Тогда под Москвой создалась критическая ситуация. Немцы прорвали оборону на рубеже 30-й армии Калининского фронта и на правом фланге 16-й армии. Враг нёс огромные потери, но с этим он не считался, а полз вперёд, как многоголовый змей, и всё уничтожал на своём пути, лез напролом, стремясь любой ценой прорваться к Москве своими танковыми группами. Пожалуй, в моей военной жизни это были самые тяжкие дни. Кстати, тогда же Сталин сообщил мне о том, о чём ещё никто из его соратников не знал.

— Что ты имеешь в виду? — поинтересовался Василевский.

А Голиков даже перестал есть и навострил уши.

— После того как Верховный пообещал мне дать две армии из резерва, я спросил его, уедет ли он из Москвы. Она в то время была похожа на огромный растревоженный улей, шла эвакуация правительства, важных госучреждений, дипломатического корпуса в Куйбышев. Какое-то время Сталин молчал, — продолжал Жуков, — и я слышал, как тяжело, с хрипотцой он дышал в телефонную трубку. Наконец я услышал его твёрдый голос: «Я остаюсь в Кремле, товарищ Жуков! — И, передохнув, уже тише добавил: — Прошу вас об этом никому ни слова».

— Разрешите, товарищи?

В комнату вошёл улыбающийся член Военного совета фронта Хрущёв.

— Проходи, Никита Сергеевич! — Жуков тепло пожал ему руку. — А мы вот вернулись с Василевским из войск. Настрой у людей боевой, правда, жалуются, что у них мало танков.

— Факт, мало, — поддакнул генерал Голиков. — Но мы будем сражаться до последнего!

— Мы с Василевским наметили план по передислокации войск, так что ваш Воронежский фронт будет прилично укреплён. — Жуков поставил на стол стакан из-под чая, вытер губы платком. — Воевать, когда у тебя много танков, легче, чем воевать без них. Так что надо проявлять хитрость, пытаться первыми нанести по врагу удары. Словом, воевать так, как учил нас наш батюшка Суворов: не числом, а умением!

— А ваш план товарищ Сталин одобрит? — засомневался генерал Голиков.

— Одобрит, — вместо Жукова ответил начальник Генштаба Василевский. — Мы всё рассчитали до мелочей. Сталин силён в вопросах тактики, он оценит нашу работу.

— И умён Сталин, — добавил Жуков. — Вспомним ноябрь сорок первого года. Под Москвой стояли немецкие танковые дивизии, готовые вновь ринуться в атаку на столицу, а 7 ноября Сталин проводит военный парад на Красной площади! Даже Молотов был против этого, и Калинин тоже, а Иосиф Виссарионович не внял их голосам. И что же? Он оказался мудрее всех.

А время между тем бежало. Василевский выходил во двор штаба перекурить, свежий ветер щекотал его усталое лицо, а он уже думал о том, что завтра побывает в тех частях Воронежского фронта, которые примут на себя главный удар противника. То и дело слышались отдалённые глухие взрывы, наверное, где-то «юнкерсы» бомбили наши рубежи, небо вспыхивало от горящих ракет, на какое-то время становилось так светло, что во дворе штаба хоть иголки собирай. Невольно подумалось: «Мечутся фрицы, почуяли недоброе, вот и палят в небо от страха». На западе всё небо было закрыто чёрно-пепельными тучами, похоже, прольётся дождь, и тех, кто сидит сейчас в окопах, это не очень обрадует. Докурив папиросу, Василевский вернулся в штаб. Жуков колдовал над оперативной картой, потом вскинул вихрастую голову.

— Как там погода, Александр? — спросил он, убирая со стола свои бумаги.

— Наверное, будет дождь, — отозвался Александр Михайлович.

— Похоже на то, — усмехнулся Георгий Константинович, глядя в окно. Он хотел закурить, даже вынул из кармана папиросы, но раздумал и положил их обратно. — Пойду к аппарату ВЧ, пора потревожить Верховного. А ты побудь здесь, если потребуешься ему, я дам тебе знать.

— Ты по должности его заместитель, тебе и докладывать Верховному, — небрежно бросил Василевский.

Связь ВЧ находилась в соседней комнате, где дежурили фронтовые связисты. Едва Москва соединила Жукова со Ставкой, как он услышал слегка картавый голос Верховного:

— Я давно жду вашего звонка, товарищ Жуков. Где вы там затерялись?

«Уже недоволен, как будто я сижу тут без дела», — выругался в душе Георгий Константинович, а вслух заговорил:

— Всё это время мы с маршалом Василевским провели в войсках Воронежского фронта, встречались с командирами всех степеней, потом сели составлять план. У нас он готов...

— Тогда выезжайте в Ставку, — прервал его Сталин, — тут всё и обсудим.

Обычно, когда Жуков возвращался с фронта, он приезжал в наркомат обороны, где у него был специальный кабинет, и оттуда звонил Поскрёбышеву, чтобы узнать, какая обстановка в Ставке и сможет ли Сталин принять его. Так он поступил и в этот раз. Трубку с аппарата снял Поскрёбышев.

— Александр Николаевич, Жуков говорит. Хозяин у себя? — спросил Георгий Константинович.

— У него находится Молотов, но вас он ждёт, так что приезжайте.

— Понял, еду...

В приёмной маршал Жуков увидел наркома Военно-морского флота адмирала Кузнецова и протянул ему свою жилистую руку.

— Привет, моряк! Ты тоже к Верховному?

— Я только что был у него, там сейчас Вячеслав Михайлович.

В это время из кабинета вышел нарком иностранных дел Молотов. Он поздоровался с Жуковым и спросил, глядя на него из-под очков:

— Вы с фронта?

— С Воронежского, Вячеслав Михайлович. По заданию Верховного работал там вместе с Василевским. Он ещё на фронте, а меня вызвали в Ставку.