Любовница. Леди и дезертир

А после трапезы, решил принц, все отправятся в гостиную, отделанную розовым атласом, где дисгармония между его яркой формой и розовыми стенами сначала шокирует взгляд. Но это лишь придаст возбуждения. Он будет наслаждаться своим великолепием, выделяясь на фоне замысловатой глазури китайского фарфора или контрастных оттенков имперской ткани.

Он как раз обдумывал наклон шпаги, когда ему напомнили, что полковник Кул ждет уже больше часа.

Принц нахмурился.

— Проводите его в кабинет.

Когда дело дошло до волос, он хотел соблазниться военным стилем, но это потребовало бы много времени, пришлось бы пожертвовать их длиной. Принц удовлетворился долгим взглядом на свой профиль, отраженный в ручном зеркале. «Подбородок, — подумал он, — говорит о решительности».

Снова нахмурившись, с мыслью о том, что полковник тоже может быть в форме, принц направился в кабинет. Но тут же вспомнил о том, что Кул уже больше не служит в армии. Фактически его официальное возвращение к гражданской жизни было частью некоторого плана.

Для осуществления этого плана был произведен тщательный отбор британских секретных агентов в послевоенное время. При обычных обстоятельствах это дело не дошло бы до принца, но имелось основание считать его делом особой секретности, когда могли бы быть затронуты интересы царственной особы. Существовали определенные подозрения, касающиеся исчезновения некоторых офицеров с поля боя, основанные на предположении о том, что враг мог знать больше, чем должен был. Если это было действительно так, источник информации еще предстояло обнаружить. Если же подобное происходило в войсках, это необходимо было искоренить, и в мирное время появились такие возможности. Ни один из офицеров высшего ранга не мог быть огражден от расследования. Когда принцу впервые было предложено произвести секретную проверку его собственного военного штата в Лондоне и Брайтоне» он отнесся к этому, как к личному оскорблению. Но чем больше аргументов ему приводили в пользу необходимости подобных действий, тем более встревоженным и зачарованным он становился. Принц оговорил в качестве особого условия, что он должен сам посмотреть на человека, которому будет поручено это задание, хотя весьма смутно представлял, что он сделает, если тот не понравится ему. В конце концов, тот был рекомендован сэром Генри Гардинджем, а сэр Генри Гардиндж являлся главой разведки герцога Веллингтонского.

Перед тем как войти в кабинет, принц понял, что хотя он сам настоял на том, чтобы увидеть Кула, у него не было никакого представления, о чем они должны разговаривать. Упоминать о самом плане не было никакой необходимости и даже, возможно, было неблагоразумно. Все, чего он действительно хотел, это увидеть, подходит ли этот человек для секретного задания.

Как оказалось, полковник Кул являл собою образец элегантности. Его глубокий поклон и приветственные слова были так же безупречны, как покрой его одежды. Во время беседы, касающейся недавнего возвращения полковника из Индии, принц изучал его. Ростом не выше его самого, но с завидной длины ногами и стройной фигурой, на которой не было ни унции лишней плоти. Смуглая ирландская красота. Гладкие волосы, зачесанные назад, подчеркивали ясность больших светло-зеленых глаз, обрамленных густыми, как у женщины, ресницами. Тем не менее это была абсолютно мужская красота, смягченная какой-то животной грацией, которая напомнила о репутации полковника как прекрасного фехтовальщика.

Принц не стал садиться — это разрушило бы впечатление общего руководства своими делами, которое он хотел произвести.

— Мы несколько требовательны к вам, полковник. Вы уже внесли свой вклад в безопасность государства, а здесь мы просим вас о дополнительной услуге, которая может так никогда и не получить признания.

— Тем не менее эта услуга с готовностью будет оказана, ваше королевское высочество. — Это было сказано без рисовки, хорошо поставленным голосом.

— Нет необходимости подробно останавливаться на важности того, чем вы займетесь…

В ответ полковник слегка улыбнулся.

— Или вообще выражать это словами, — продолжил фразу принц.

Красивый рот впервые изогнулся.

— Это деликатное дело, конечно. Но выполнимое, слава Богу.

У него был очень легкий ирландский акцент, довольно привлекательный.

— Я хотел бы воспользоваться возможностью, — искренне сказал принц, — и выразить вам свою признательность прямо сейчас, поскольку любой контакт в дальнейшем может помешать нашему делу. Нет смысла рисковать.

Полковник отметил это, но воспринял сказанное нормально, просто слегка сжал губы и ничего не ответил. Принц чувствовал себя обязанным продолжить и спросил.

— Вы уже устроились? Сняли дом в Лондоне?

— Да. Но некоторое время я буду за городом. У меня есть поместье в Суссексе, которое я не видел с тех пор, как был ребенком. Оно перешло ко мне не очень давно, после смерти родственника.

— Суссекс весной очарователен, — сказал принц задумчиво. — Мы полагаемся на вас, полковник. И полностью доверяем вам.

— Постараюсь оправдать доверие, ваше королевское высочество.

Принц выпрямился во весь рост, ожидая, что Кул отдаст честь, но тот не двинулся с места. Может быть, он должен отдать честь сам? Полковник, по крайней мере, будет знать.

Возможно, в зеленых глазах мелькнула искра изумления, но полковник скрыл ее, отвешивая поклон точно положенной глубины.

Принц сказал:

— Желаю вам приятной поездки в Суссекс. Если бы на то была моя воля, я бывал бы в Брайтоне чаще, но в настоящее время, с текущим состоянием дел в Лондоне, — он вздохнул и вяло развел руки, — я не могу себе этого позволить.

Он наблюдал, как Кула проводили, отмечая, что его походка, при всей ее грации, безошибочно принадлежала подтянутому обученному военному человеку. Принц подумал, что хорошо бы повторить точно такую же походку, когда он будет входить в гостиную позднее, но, краем глаза увидев себя в зеркале над письменным столом, усмехнулся своему собственному розовому отражению. Пожалуй, это было бы чересчур.

Жак мерил шагами камеру, его ноги без ботинок не издавали звуков, опускаясь на каменные плиты. Он мог слышать многое из того, что происходило рядом в бараках, но ничто из услышанного не вселяло надежды: успокаивающий шепот нескольких офицеров, выкуривающих последнюю трубку в темном внутреннем дворе, целеустремленные шаги вверх и вниз по лестнице людей, выполняющих последние служебные обязанности вечера и готовящихся к отбою, когда погасят свет. Он был один, как волк в клетке, и тот факт, что его оставили в одиночестве, заставил его задуматься.

Наконец он узнал, почему его арестовали. Офицер морской пехоты сообщил ему об этом в то время, когда ему накладывали повязку на рану на плече. Им было строго приказано оставить француза живым и здоровым до военного трибунала; Десернею предоставили три дня на то, чтобы подготовить свою защиту. Значит, его будут судить в субботу.

Жак остановился посреди камеры и посмотрел вверх через маленькое зарешеченное окно в поисках звезды на ясном небе. До сих пор он не просил о встрече с кем-либо. Невозможно было решить, что делать, до тех пор пока ему не станет известно немного больше об этом деле. Он мог написать письмо, но кому мог он доверить его доставку? Если его перехватят, это может только испортить дело в дальнейшем.

Боль в плече отдавалась в ключицу. Он вспомнил, что слышал о казни над двадцатью стрелками после Бедаджоз. Кое-кто пытался сделать его казнь не столь публичной, но не менее позорной. Кто-то делал из него козла отпущения. Но кто?

Мэри понравился вечер в Карлтон-Хаус, особенно из-за Софии, чье присутствие Эллвуд с легкостью организовал.

Их появление было столь же театральным, как и сцена из спектакля в «Друри-Лейн», даже лучше, ибо единственный член публики, на которого это было направлено, в тот момент как раз стоял в одиночестве напротив двери. Мэри не слышала, как их объявляли, она была слишком занята тем, что наблюдала за принцем. На его круглом лице, слегка зардевшемся в теплой комнате, застыло выражение удивления, смешанного с любопытством, когда он заметил Софию. Затем его полные яркие губы изогнулись, и он выпрямился во весь рост.

Принц доброжелательно посмотрел на Эллвуда; они прошли вперед, и представление наконец свершилось. София присела в изящном реверансе. Принц допытывался, почему он никогда не видел ее в Сент-Джеймсе — он бы обязательно запомнил такое «видение»; она же объяснила это своей уединенной жизнью за городом, своим ранним замужеством и редкими визитами в Лондон. Сначала он наклонялся к ней, чтобы услышать ее слишком тихий голос, но вскоре он выпрямился, обретя свое волнующее качество, которое Мэри так любила.

Общий разговор возобновился, и в течение некоторого времени внимание Мэри было отвлечено другими гостями. Среди них был и Шеридан, автор «Школы злословия». Драматург был ужасно пьян. Судя по запаху, он начал вечер с бренди: привычка, от которой его вряд ли могло излечить даже общество принца. Однако он был забавным. Еще она заметила элегантную пару из Парижа — эмигранты, находящиеся в близком родстве с Людовиком XVIII, они обменялись вопросительными взглядами друг с другом по поводу поведения Шерри.

Позже, когда подавали кофе, Мэри смогла наблюдать за принцем. Он и София уединились, сидя вдвоем на диване, который стоял в центре комнаты — признак благосклонности для нового гостя. Они говорили о времени, проведенном Софией в Новом Южном Уэльсе, но Мэри могла поклясться, что принц на самом деле не слушал ее, а просто любовался красивой леди. Мэри довольно часто раздражалась на мужа, когда он называл Софию «английской розой». Хотя в чем-то он был прав: кожа Софии, чудесным образом сохранившаяся безукоризненной под австралийским солнцем и во время ее путешествия домой через тропики, была настолько тонкой, что казалась такой же полупрозрачной, как и жемчужное ожерелье, украшавшее ее шею. Испытующий взгляд принца вызвал на ее лице легкий румянец, придававший Софии еще больше шарма.

Она испытывала удовольствие от того, что разговаривала с принцем, ведь она впервые находилась в такой близости к августейшей особе. София была прекрасно воспитана и могла вести себя безупречно в подобной компании. Просто ей не нравилось находиться в толпе. Все эти светские разговоры казались поверхностными или неискренними (даже когда Мэри настаивала, что они были утонченными и умными!), кроме того, она часто ловила себя на том, что ей было нечего к ним добавить. София знала, что ее считали слишком замкнутой, но, так или иначе, она ничего не могла с этим поделать. Она так и не смогла превратиться в светскую львицу. Только с одним человеком ей удавалось выражать то, что она действительно чувствовала или думала. И это делало ее брак очень ценным для нее: именно ее муж был тем самым человеком, тем близким другом, которому она могла доверять.

Сегодняшней целью ее визита было желание поговорить с принцем о влиянии, которое он мог бы использовать, чтобы в Европе воцарился мир. София была почти уверена, что принц скептически отнесется к ее мнению, но, по крайней мере, пусть он просто выслушает ее. София считала это своим долгом, данью памяти Эндрю. Она должна найти возможность и заставить себя говорить.