Трудно быть немцем. Часть 1

Когда его соседа Андрея Павловича Караванченко исключили из партии только за то, что скрыл, как при НЭПе был хозяином сапожной мастерской, Байбары в городе не было. Из ссылки вернулся уже перед войной, собрал информацию. Именно потому, что считал соседа обиженным на партию, надеялся привлечь к себе на Биржу в качестве доверенного человека. Андрей Павлович был спокойным и рассудительным человеком. Но, неожиданно для Семена, не оценил его широкий жест — смотрел настороженно.

— Спасибо на добром слове, Семен, и за доверие, конечно, благодарю. Я всё же к сапожному ремеслу как-то ближе, не обессудь. Вернусь к тому, что всегда прокормит. Да и дома трудиться как-то спокойнее. Артельщики мои бывшие уцелели не все, к сожалению, но вот Лука Ципура точно здесь. Его в конце лета списали по ранению, повезло мужику, в ногу ранило. В нашем деле сапожном главное — руки.

К сапожнику Луке приезжали даже из области, его сапоги были отменного качества. Жена София не сомневалась, выжила только благодаря мастерству мужа, а младшая сестра Настя уехала в Кронштадт вместе с женихом ещё в 1929. Как они там? Старшие сестры Ульяна и Галина давно вышли замуж и уехали. Братья оказались на Соловках.

Байбара покивал, а сам подумал:

"Ну-ну, посмотрим, кто, чем дышит. Всех выведу на чистую воду и перед немцами репутацию заслужу. Ещё проситься придёт ко мне. К моим талантам хозяина ещё бы знание немецкого. Даже коммунячий вождь смог договориться с немцами благодаря маминому воспитанию. Жаль, у него не было такой дальновидной мамочки.

Кстати, кто-то ему говорил недавно о невестке Новиковых. Вот уж, где знания языка зазря пропадают!

Но первому к ней идти не годится, не по чину. Ещё возомнит о себе! Надо присмотреться, разузнать, где муженек, воюет, небось, где-то. Говорили детей трое. Такая зависимая от детей помощница ему бы точно не помешала".

Он давно ее видел, не запомнил. Виктор привозил её знакомиться со своей родней. Байбара тогда жил на Хуторах. Рыжеватая, невысокая девица — никакая.

Байбара любил всё основательное, в том числе и баб. Милицейский писарь Канавкин потешался над ним: "Каноны женской красоты, привитые кулацким воспитанием".

Семён сплюнул: "Сморчок! А хоть бы и так, лучше кулацкое воспитание, чем пролетарское. Ехидный был мужик, меньше бы пил, может и уцелел бы. Всё памятью своей бахвалился, дурак: " У меня феноменальная память, мозги не чета вашим!" За феноменальную память и грохнули. Кретин! Даже не додумался сделать вид, что уехал в эвакуацию, как было приказано. Заперся дома и запил. А надо было не пить, а записать все списочки дома, да и принести немцам готовенькие. А то явился таким павлином красноносым прямо в комендатуру. Так его и ждали! Увидели пропитую морду да и вытурили. Немцы порядок любят, зачем им пьянь вонючая. Герру коменданту вникать в его лепет было некогда, вот и велели ему, дураку: "Завтра приходи".

А до завтра дожить ему и не дали, смекнули те, кому надо, зачем он в комендатуру припёрся. Эх, мудак, и себя угробил, и мне не помог всю эту нечисть красную к ногтю прижать. Цены бы его памяти не было, если бы мозги не пропил. Ему, Байдаре, тоже было тяжко жить в этой "советской действительности", но ничего не спился, сумел себя соблюсти. Ладно, пусть затихарились они до времени, всех вычистим".

С удовольствием посмотрел на свои новые сверкающие сапоги:

"Знает своё дело мастер Лука — сапожник от Бога. Грех такие руки было в окопах сгубить. Сапожники павлоградские всегда славились, не зря ещё при НЭПе в артель скантовались.

А это мысль! Надо немцам эту идею подать: организую мастеров в сапожную артель. И себе копеечку заработаю и благодетелем выступлю. Кто им кроме немцев заказы обеспечит? Надо на кожевенном заводе пошарить. Хотя вряд ли что- то уцелело: что при отступлении не пожгли, то мужички растащили. Ну, ничего, жрать захотят — достанут запасы. Хороший товар на юфтевые сапоги при любой власти востребован, а уж когда немчура посмотрит на наш "квалитат" … свой товар предоставят".

Это слово Байбары выучил одно из первых. Немцы то и дело тыкали ему в нос своё "немецкое качество".

Байбара вздохнул:

"Умеют собаки работать, что тут скажешь, да и то на них сейчас пол-Европы ишачит. Свояк из Запорожья рассказывал ещё перед войной: колонисты немецкие пашут как звери, и ханку не пьют, как наши. Пиво своё варят к праздникам. Одно слово — высшая раса. Вот только где они теперь…

Кстати, о колонистах, невестка Новиковых кажется из колонистов. Добросовестная значит, старательная — арийское воспитание. Надо бы намекнуть старухе Давыдовне, что могу помочь невестке с работой.

Слишком нос задирает переводчик коменданта, с каждой бумажкой к нему не пойдешь, а понять, что начальство хочет важно вовремя. Надо внушить им со старухой мысль, что это не она мне нужна, а я им отец и благодетель".

Вот только обитают они на Хуторах, а повода туда явиться у Семена не было.

***

Фронт всё дальше отодвигался на восток, писем от Виктора ждать не приходилось. Клара надеялась, что, как экспедитор военторга, муж вряд ли окажется на передовой, но в условиях тяжелейших боёв возможно всё.

Первое время люди ей сочувствовали, те, кто хорошо знал семью Новиковых, но после августовского указа о переселении немцев, Клара почувствовала некоторое отчуждение знакомых и родных свекрови. Подозрительность к немке была "узаконена" правительством. Не имело значения, что Клара родилась и выросла здесь. Это было горько.

По соседству жили Индюковы — многочисленная трудолюбивая семья в родстве с Новиковыми.

Изредка женщины вместе выбиралась на обмен в окрестные села, менять уже было нечего, в ход пошли вещи Александры Давыдовны. Да и оставить детей надолго было страшно.

Страшно было ходить через площадь на рынок, где до сих пор висели приговоренные фашистами активисты завода.

Активный характер Прибера не давал усидеть ему дома, толкаясь на рынке, чутко прислушивался к городским новостям и слухам. Кроме немцев и румын, в городе дислоцировалась итальянская часть, Степан с интересом наблюдал, с каким азартом они торгуются, бурно жестикулируют, в отличие от сдержанных тевтонов. Чем-то напоминали кавказцев, которых Степан видел в Крыму. По рынку были расклеены приказы оккупационных властей о добровольной сдаче оружия и регистрации на Бирже труда.

Все распоряжения заканчивались угрозой расстрела:

— за укрывательство раненных — расстрел

— за сокрытие коммунистов и их семей — расстрел…

Новый порядок проявился даже в переименовании улиц. Оккупационные власти вернули многие дореволюционные названия, особенно в центре города, где и разместили свои учреждения, сосредоточенные у Соборной площади (площади Ленина). Ортс-комендатура расположилась на Дворянской улице (бывшей Советской), по другую сторону — резиденция Гебитскомиссара Циммермана — Der Gebietskommissar Kreislandwirt Pavlograd заняла двухэтажное здание райисполкома, неподалёку — электростанция. В старинном здании почты на Соборной площади разместилась Городская Управа, внизу — Биржа труда. Ближе к Харьковской улице — немецкий госпиталь и склады гарнизона.

***