Секреты Ватикана

Спустя всего пять месяцев после этого события Агриппина становится новоиспеченной женой Клавдия — неважно, что свершился очередной инцест, ибо император приходится братом ее отцу. Однако навязчивая идея Агриппины — Луций Домиций, причем вовсе не из-за нежной любви к своему почти уже подростку-сыну. Нет, она размышляет о целях, которых можно было бы достичь, воспользовавшись им. Агриппина знает, что, манипулируя Луцием, сможет добраться до высот, для нее, женщины, в римском обществе недоступных.

Одним из ее первых шагов было возвращение из долгой, изнуряющей ссылки Луция Аннея Сенеки, самого блистательного из круга римских философов, тут же назначенного воспитателем и наставником Нерона. Одновременно она заставляет своего супруга и дядю, императора Клавдия, усыновить Луция Домиция, обретшего в этом качестве имя Тиберий Клавдий Нерон Друз Германик. Вслед за тем предстояло обеспечить Нерону сообразную его положению брачную партию. Едва юноше исполнилось шестнадцать, выбор пал на двенадцатилетнюю Октавию, дочь никем не оплакиваемой Мессалины. Насколько мы знаем, нрав девочки был далек от распутства ее матери.

Однако на пути к вожделенному трону Агриппина видит препятствия, которые никак нельзя сбросить со счетов. Во-первых, Клавдий, отметивший шестидесятилетний юбилей и хвастающийся завидным здоровьем. Во-вторых, Британник, робкий, замкнутый интроверт, которого вхождение Нерона в «семью» сразу же отодвинуло на вторые роли. Надлежало действовать быстро и решительно. Клавдий был отравлен грибами, до которых он был большой охотник. 13 октября 54 года семнадцатилетний Нерон был провозглашен императором с помощью толпы римлян и принимавшей участие в заговоре преторианской гвардии. Тацит сообщает, что, когда вечером того же дня, согласно военному уставу, трибун обратился к Нерону с просьбой назвать пароль для часовых, ответом ему было: Optima mater, то есть «лучшая из матерей» (Анналы, XIII, 2). В императорском дворце несчастный Британник теперь был совсем одинок. Там же вскоре он и погиб от яда, повторив судьбу своего отца.

Несмотря на юный возраст, император ведет себя с примерной скромностью. Достаточно упомянуть нашумевший эпизод, когда, будучи вынужденным подписать смертный приговор, Нерон воскликнул с горечью: «Лучше бы я никогда не научился писать!» Он поддерживает отношения с сенатом (у прежних императоров достаточно напряженные) на уровне безупречной корректности. В своей дебютной речи (мастерски написанной Сенекой) он заверяет патрициев, что согласился взвалить на себя императорскую ношу не только по воле армии, но и потому, что она (власть) была освящена сенатским авторитетом; говорит, что его молодость не была омыта кровью гражданских войн и семейных склок, отчего никаких обид он не питает; добавляет с нажимом, что поставит заслон коррупции и интригам. Поистине, Нерона дней прекрасное начало.

Кроме того, наступивший в государстве мир благоприятствует торговле, способствует росту стоимости земли и недвижимости, обеспечивает солидные доходы предпринимателям, берущим подряды на большие общественные работы, снижает до минимума уровень безработицы.

Сильнейший кризис обрушивается на Рим после убийства бедного Британника. Поскольку труп юноши, быстро ставший свинцово-бледным, выдает пагубное действие отравы, Нерон заставляет своих приближенных распустить слух, будто причиной смерти стал один из эпилептических припадков Британника, и приказывает немедленно сжечь тело на Марсовом поле. На Сенеку, знающего правду, возложена особая миссия — он должен соблюсти приличия и объяснить сенату причину столь поспешных похорон. Выдающийся интеллектуал оказывается в очередной раз на высоте: «Традиция предков наших, — заявляет он, — скрыть как можно скорее от взоров скоропостижные смерти и не продлевать боль отбытия хвалебными некрологами и чрезмерно пышными похоронами».

Агриппина поражена лютым постановлением сына: убийство Британника было совершено на ее глазах, в том же зале, где она сама отравила Клавдия. Теперь она убедилась, что Нерон в состоянии принимать серьезные решения самостоятельно и более не нуждается в ее советах. Вдобавок ко всему Нерон, пренебрегавший своей женой Октавией, прельстился вольноотпущенницей Аттой, которая совратила его своими искусными эротическими трюками.

Буквально через пару месяцев вся эта ситуация становится нетерпимой как для сына, так и для матери. Император теперь больше прислушивается к требованиям народа, чем к мнению лучшей из матерей. Но Агриппина все никак не угомонится. Она организовала его восхождение на престол, отравила мужа, чтобы приблизить это мгновение, а теперь неблагодарный сын фактически пытается отодвинуть ее в сторону. Сначала она пробует организовать несколько заговоров, направленных на убийство Нерона; потом, увидев безуспешность всех козней, обращается к другим средствам: пользуясь собственным шармом, она пытается совратить молодого человека, ею же самой порожденного. В свои сорок лет она все еще привлекательна и желанна, слывет непревзойденной мастерицей в любовных утехах и, как отмечает Тацит, привычна к любому бесчестью (exercita ad omne flagitium):

Клувий передает, что, подстрекаемая неистовой жаждой во что бы то ни стало удержать за собою могущество, Агриппина дошла до того, что в разгар дня, и чаще всего в те часы, когда Нерон бывал разгорячен вином и обильною трапезой, представала перед ним разряженною и готовой к кровосмесительной связи: ее страстные поцелуи и предвещавшие преступное сожительство ласки стали подмечать приближенные (Анналы, XIV, 2)[2].

Сенека, обеспокоенный таким оборотом дел, советует Атте, официальной любовнице Нерона, предупредить императора, что солдаты не станут подчиняться нечестивому принцепсу, свершившему святотатство. Нерон мгновенно схватывает суть переданного ему послания — отныне само присутствие матери вызывает у него отвращение, а в голове крутятся вопросы, как лучше убить Агриппину: veneno an ferro vel qua alia vi — ядом, холодным оружием или с помощью какой-то иной формы насилия. Расклад, однако, совсем не так прост. Никогда еще выражение «любовь-ненависть» не было настолько насыщенным смыслами. В тот миг, когда Нерон отдаляет от себя мать и отказывается ее видеть, он продолжает испытывать к ней сексуальное влечение как к женщине.

Скорее всего, хитроумная идея убийства Агриппины пришла в голову Ани-кету, командующему флотом близ мыса Мизен. В марте 59 года ее приглашают на торжества в честь Минервы в Байю: вдали от Рима все будет гораздо проще. Агриппина предложение принимает и прибывает в город, где ее с радостным пылом встречает сын. Они вместе ужинают, и за столом Агриппине отведено почетное место по левую руку от императора. Закончив есть, они некоторое время беседуют на пустяковые темы, пока, наконец, женщина не просит разрешения отбыть на свой корабль. Проводив ее до трапа корабля, Нерон

долго, не отрываясь, смотрит ей в глаза и горячо прижимает ее к груди, то ли чтобы сохранить до конца притворство, то ли, быть может, потому, что прощание с обреченной им на смерть матерью тронуло его душу, сколь бы зверской она ни была (Анналы, XIV, 4)[3].

В ночи мерцают звезды, на море штиль, кругом спокойствие (Noctem sideribus inlustrem et placido mari quietam). Корабль, приводимый в движение каторжниками-гребцами, удаляется от берега, скользя по темной поверхности недвижных вод. Агриппина, сопровождаемая служанкой Ацеронией, вышла на корму и возлегла на роскошное ложе под балдахином, даже не подозревая, что на эту непрочную крышу давят несколько квинталов (центнеров) свинцовых брусков. По условному сигналу утяжеленная крыша обрушивается вниз, но в этот момент изголовье импровизированной кровати затормаживает ее падение, а резкое колебание судна сталкивает обеих жертв за борт, в море.

Рабыня Ацерония, не осознав, в какую драматическую игру она вовлечена, начинает звать на помощь, кричит, что здесь мать императора. В итоге ее забивают веслами и палками. Более хитрая Агриппина выбирает другой путь — она молча добирается вплавь через канал до озера Лукрино.

Последствия покушения незначительны: у Агриппины только царапина на спине. Большее беспокойство в сравнении с физическим состоянием внушает ей собственное положение, несмотря на то что, будучи искушенной притворщицей, она делает вид, будто не осознает происшедшего. Агриппина отправляет с нарочным вольноотпущенником послание Нерону, в котором сообщает, что благодаря милосердию богов ей удалось спастись после инцидента.

Император, ожидавший, разумеется, совсем другого исхода, со всей ясностью улавливает подтекст и всерьез начинает опасаться мести с ее стороны. Колеблясь и сомневаясь, Нерон вызывает к себе Сенеку и префекта преторианцев Бурра. Философ спрашивает Бурра, не стоит ли приказать солдатам сразу же убить женщину, однако тот отвечает, что его люди, преданные памяти Германика, вероятнее всего, не рискнут притронуться к его дочери. Он боится, что отказ преторианцев приведет к катастрофическим политическим последствиям, и предлагает иной вариант. Ведь это командующий флотом Аникет наломал дров? Вот пусть он все и уладит. Описание знаменитого матереубийства содержится в хронике Тацита:

Убийцы обступают тем временем ее ложе; первым ударил ее палкой по голове триерарх. И когда центурион стал обнажать меч, чтобы ее умертвить, она, подставив ему живот, воскликнула: «Поражай чрево!» — и тот прикончил ее, нанеся ей множество ран (Анналы, XIV, 8)[4].

Поговаривают, что, получив известие о смерти матери, Нерон воскликнул: «Только сегодня мне по-настоящему вручена власть». Правда это или ложь, но фраза в полной мере отражает весь гнет присутствия Агриппины, который ощущал на себе Нерон в первые пять лет своего принципата. Ныне с ним рядом оставался только Сенека — учитель, интеллектуал, философ, стремившийся удержать равновесие на тончайшей, словно лезвие ножа, нити нейтралитета. С одной стороны, он не перечит капризам молодого монарха, включая откровенно преступные; с другой — пытается увести устремления Нерона обратно — к общим благородным, далеким от подлости, идеалам. Сенека хорошо знает пути высокой нравственности: в одном из своих Диалогов — «О милосердии», — и прежде всего в своих ста двадцати четырех «Нравственных письмах к Луцилию», он на высочайшем уровне проводит анализ исторической этики, набрасывает концепцию философии, устремленной к поиску добродетели и к реализации человеческой свободы в мире, отталкиваясь от внутренней, духовной свободы. Сенека прямо-таки опережает свое время, постулируя уважение к каждому живому существу, сострадание ко всем обделенным и несчастным, включая рабов.

Но как объяснить, что столь талантливый человек, проникнутый гуманистическими идеями и великодушием, занимался презренным ростовщичеством, хоть оно и сводилось лишь к «банковским ссудам»? (Снова воспользуемся современным словосочетанием.) Что едко высмеивал недавно убитого императора Клавдия в своем труде Apokolokyntosis, который можно перевести как «Отыквление»[5]? Конечно, Клавдий имел репутацию глупца, что верно то верно, да и потом, именно он приговорил Сенеку к семи годам тягостного изгнания на Корсике, но издеваться над едва почившим принцепсом, так или иначе, подло. А чего стоило блестящее оправдание стремительной кремации бедняги Британника? Или поддержка, оказанная Нерону в деле убийства Агриппины? Если смотреть с императорской точки зрения, то всегда можно отыскать самому гнусному деянию подходящую политическую мотивацию. Остается только поручить эту работу величайшему (и самому озадачивающему) интеллектуалу, которым располагал в тот период Рим.