Побег от прошлого

Глава 4.

Все хорошее рано или поздно заканчивается. На сей раз - даже слишком рано.

Алик расстроился этому факту неожиданно сильно, сильнее, чем сам мог бы предположить. Он едва успел разговориться с Владом, только-только протянулись какие-то ломкие мостки между чужими друг другу людьми, совершенно случайно столкнувшимися в большом городе, и вот он вынужден бежать как Золушка с бала, и даже чертовой туфельки не может оставить, поскольку никому он не сдался, никто не примется его разыскивать. Мелькнула и исчезла бесследно идиотская мысль обменяться телефонами. Зачем? Очевидно же, что этот разговор значил для Алика в разы больше, чем для его случайного сотрапезника, и повторения не случится.

Влад не стал его удерживать и тоже засобирался на выход. Алик торопился и краснел пятнами, вынимая мятые сотни и полтинники, стараясь не смотреть ему в глаза. И едва не заскрежетал зубами от досады, когда, накрыв сухой горячей рукой его руки, терзающие кошелек, Влад молча вложил мелькнувшую красным купюру в кожаный кармашек со счетом и за локоть вывел парня на улицу, не слушая возражений. Там они и попрощались. Алик смаргивал с ресниц капли дождя, до пронзительной боли в челюсти закусив губу. Каким был Влад в тот момент, пока он лопотал слова прощания и благодарности за приятный разговор и вкусный чай – Алик не посмотрел, ему вообще стало ни до чего при мысли о коммунальном рае, гостеприимно распахнувшем ему двери в конце пути. Контраст резанул по нервам с особенной остротой. Расслышав предложение его подвезти, он отпрянул в ужасе, трусливо нырнув в дождь и невнятно отнекавшись. Ну уж нет! Продемонстрировать этому человеку убогий быт его жилища, засаленный халат Иры, висящую на шатких петлях дверь в его комнату и сто лет не убираемый хлам во дворе, от которого несло гниением и нищетой – нет, никогда! Это было уже за гранью простой вежливости, это было услугой, которую Алик не мог разрешить себе принять.

Всю дорогу домой, перепрыгивая через лужи, уворачиваясь от теней автомобилей и редких прохожих, Алик воображал, каково это – ехать в дожде по центру города, минуя запруженный машинами Невский в мреющем свете неоновых вывесок. И чем пахнет от приборной панели в этом шикарном авто. Что за радио предпочитает Влад, и кто ждет его… наверняка его кто-то ждет дома, сменив на месте жены. Владу бы подошла пепельная блондинка, миниатюрная и милая, смешливая, светлоглазая. Алик не сразу заметил, что на щеках горячие капли мешаются с холодными, и к дрожи от насквозь мокрой одежды прибавилась другая, постыдная, признаваться в которой ему было тошно. Это было глупо, стыдно, мерзко! И все равно… обидно до слез. Он впервые в жизни отчаянно мечтал стать кем-то еще, стать другим, прикоснуться к этому, неизвестному, незнакомому ему миру роскошной жизни, о котором часто вслух мечтала Ира, и к которому он всю жизнь был равнодушен… до сегодняшнего вечера. Да и то, какая-то часть его разума подсказывала, что абстрактная «роскошная жизнь» по-прежнему была ему безразлична, и речь шла лишь о жизни конкретного человека в дорогом иностранном автомобиле. Это было катастрофой, поскольку бледной моли, каковой вполне серьезно считал себя Алик, сроду не вспорхнуть в эти выси. А значит о том, чтобы еще хоть раз встретиться с Владом, не стоило и мечтать.

И все-таки ему еще раз повезло в этот вечер, когда по возвращении домой ванная оказалась свободной. Алик с порога нырнул под горячий душ и долго ожесточенно терзал себя жесткой мочалкой, смывая саму память о соленой воде на лице, сдирая с кожи запахи, звуки и ощущения вечера. А потом реальность окончательно взяла свое, обернувшись безобразным скандалом в исполнении Иры, что не сочла нужным скрывать свое мнение относительно его затянувшегося отсутствия, из-за которого ей пришлось самой забирать из садика детей. Самым обидным было то, что брат задерживался в командировке еще на сутки, и урезонить ее было некому. И удержать от хлестких слов и пощечин тоже было некому. Сережка с ревом бросился его защищать, Ира окрысилась, замахнулась на малыша, обнявшего ее колени. Алик укрыл его собой и гаркнул сквозь слезы, огрызнулся… дальше все стало совсем плохо.

***

Вновь заглянуть в то кафе Алику удалось не скоро, лишь через две недели.

Андрей вернулся, на некоторое время в семье воцарилось перемирие, а о происхождении свежей рваной раны на виске удалось что-то удачно соврать. Благо, они редко виделись и волосы Алика удачно отросли, если зачесать их немного иначе, то под ними и не видно ничего. О прочем брату он не собирался говорить тем более.

Новый год наступал все ближе, все явственнее. Уже появились в витринах магазинов первые гирлянды, уже начали монтировать праздничную иллюминацию.

Питер по своему обыкновению встречал зиму сумрачным серым небом и стылым дождем, о снеге Алик уже и не мечтал. Промозгло, сыро, голо. Вечные сумерки вовне и внутри него. Финансовое положение не улучшилось, премии в этом месяце его лишили, а разбираться было не с кем: зам по научной работе уехал во Францию на семинар, вероятно, что до начала сессии не объявится, а там уже и праздники… при мысли об этом наваливалась тоска. Впору было идти к брату на поклон, но против этого восставало все его существо. Андрей и без того пахал как проклятый, чтобы содержать семью, и капризы его брата-переростка, что обузой висел на шее и зря занимал место в родительской квартире, были последним, что должно было его волновать. По крайней мере, в этом была убеждена его жена.

В тот вечер, о котором Алик предпочитал теперь не вспоминать, она все это выкрикнула ему в лицо, прежде чем он провалился в обморок, заливая линолеум кровью из рассеченного виска. Неудачно упал, неудачно толкнула, бывает, да… Сережка от страха начал заикаться и Ира сама водила его к логопеду, покупала игрушки и сладости, с видом мученицы водила детей в садик и обратно, изолировав их от дяди. У Алика появилось больше свободного времени на чтение и возню с телефоном, которые, впрочем, ему были противопоказаны из-за травмы. На прогулки по вечерам, которые он также не практиковал, на то были свои причины.

На телевизор… Он стоял в зале, и вечерами Алик подолгу лежал в постели, слушая голоса за стенкой, по звукам определяя программу, которую смотрел Андрей и его семья. И иногда, просыпаясь среди ночи, сухо рыдал в подушку, зажимая уши, чтобы не слышать приглушенных ритмичных стонов и сопения брата. Тот лишь радовался тому, что Алик стал больше времени заниматься своими делами.

Тревожить его покой в планы младшего не входило.

Еще один выходной в обществе снохи – это было невыносимо даже представить, и Алик с раннего утра ушел на работу. Благо, за время его отсутствия дел накопилось немало. Он уже совершенно поправился, о случившемся напоминала лишь запекшаяся ранка на виске, схватившаяся плотной корочкой, если не присматриваться специально – не заметишь под волосами. Коллеги не донимали разговорами, должников среди студентов в этом семестре было мало, так что вскоре с накопившимися долгами удалось покончить. Но привычная эйфория от прекрасно выполненной работы наступать не спешила. Алик чувствовал необъяснимую тоску и тревогу. Ноги сами принесли его в кафе, раньше, чем он успел осознать, где он очутился, раньше, чем смог задуматься о том, что он станет здесь делать. Стол, за которым они тогда сидели, оказался занят. Алик сел за соседний, ближе к окну, наклонился за упавшей сумкой... Организм отреагировал немедленно: перед глазами замелькали мошки, его затошнило, правый висок отозвался болью, пульсирующей в такт бешеному биению сердца. Алик со стоном уронил голову на руки. Все было плохо, так, что он хотел закричать. С отуплением человека, уставшего ото всего, что приготовила ему судьба, Алик вяло подумал о том, как хорошо, что он один теперь и никому до него нет дела. Пожалуй, если бы вдруг сейчас здесь оказался Влад, он наговорил бы ему лишнего. Того, чего совсем не собирался говорить. Того, чего не стоило рассказывать никому, никогда! И все же…

Когда он поднял голову, ребром ладони утирая заслезившиеся от внезапной боли глаза, за окном шел снег. Уже смеркалось, свет фонарей пробивался сквозь серые сумерки, и в оранжевом свечении крупные хлопья были особенно восхитительны. Алик шмыгнул носом и неуверенно улыбнулся. Муть отступала, от входа вместе с входящими посетителями потянуло дивным морозным запахом, и снова хотелось плакать, но уже – от восторга, беспричинной детской радости, предвкушения праздника и чистого беспримесного волшебства родом из детства.

В воздухе пахло праздником, и часть его билась в солнечном сплетении.

- Знаешь, - на прощание произнес Алик, не открывая глаз. – Я никогда не думал, что в моей жизни будет такой вечер. Жаль его провожать и… - открыв глаза, он взглянул мужчине в лицо с немного грустной улыбкой. – Я за него очень тебе благодарен. Не пойми меня плохо только. Правда. Спасибо тебе.

Впереди был еще один вечер в глухом одиночестве, и предстояло жизнерадостно улыбаться брату и лгать, что поел в городе, и на работе все отлично, и он слишком устал, чтобы разговаривать, так что лучше он не станет смотреть с ними кино, да, доброй ночи. Еще одна ночь, еще один день, а там дальше, возможно, Ира отойдет, и все еще будет хорошо. В это сегодня особенно сильно хотелось верить.