Ах, молодость, превратности любви...

– Нет, – теперь уже твердо сказала Гермиона. – Гарри, я понимаю, ты чувствуешь себя обязанным, но это не выход. Если я распылю противоядие на себя, и ты избавишься от чар, ты ничего не вспомнишь, и…

– Ты ведь все помнишь, так?

– Да, но это только потому, что на меня это не повлияло…

– На тебя это подействовало, – напомнил ей Гарри. - Снейп говорил. Разве ты не видела сияние на моей коже? Разве ты не чувствовала запах…

– Конечно, чувствовала, – воскликнула Гермиона, теперь уже расстроенно. – Но, Гарри, это совсем другое.

– Это не так, – успокоил ее Гарри. – Все будет точно так же.

Гермиона выглядела разбитой.

– Но, Гарри, что, если не получится? Что тогда?

И на этот раз она имела в виду не противоядие, а спросила о чем-то более важном, более глубоком. Он посмотрел на печальное, неуверенное выражение ее лица – в этот момент она была такой уязвимой, что он не смог смотреть на ее страдания. Гарри смело сделал шаг к ней и поднял правую руку, дотронувшись до ее лица. Он мягко погладил ее по щеке легкими успокаивающими касаниями и осторожно убрал за уши несколько выбившихся прядей. Ее лицо на ощупь было таким нежным. Он приблизил лицо к ее лицу так, что их носы почти соприкоснулись, и заметил, что Гермиона затаила дыхание.

– Ты мне доверяешь, так? – повторил он.

Ее глаза были так близко, что у Гарри возникли проблемы с фокусировкой, но он смог заметить, что ее взгляд был полон смелой решимости.

– Всегда, – ответила она.

Свободной рукой он поднял Odoratus Amabitur.

– Хочешь сделать это сама?

Гермиона кивнула. Гарри отступил на шаг, чтобы дать ей немного пространства, она взяла у него флакон и капнула одну маленькую каплю. Он увидел, как зелье попало на кожу, а в следующий момент кожа впитала жидкость. Гермиона сразу же засияла – но для Гарри она всегда была такой.

– И что? – спросила она. – Есть желание безумно накинуться на меня? Как я выгляжу?

Гарри улыбнулся.

– Ты Гермиона, – сказал он. – Может быть, чуть более сияющая, но все та же. Просто Гермиона.

– И… Это ведь хорошо, правда?

Он нежно улыбнулся ей, вспомнив их разговор в Визжащей Хижине.

– Поверь мне, Гермиона. Это самое лучшее.

Он снова приблизился к ней, наслаждаясь запахом, который был гораздо сильнее, чем обычно, тем знакомым запахом, который он почуял все эти недели назад. Может быть, из-за зелья, или, может быть, это было просто ее взгляд, но весь его нервяк испарился и освободил место совершенно другой эмоции – предвкушению. Одним движением он притянул ее в объятия, а в следующее мгновение почувствовал, как его губы коснулись ее губ. На мгновение он остановился, чувствуя, что это вот-вот произойдет, и насколько это его возбуждает. Он почувствовал мягкое дыхание Гермионы на своем лице и улыбнулся. Он хотел этого больше всего на свете.

Он прижался губами к ее губам – сначала мягко, и второй раз, более плотно, в восторге от того, как это приятно. Ее губы были мягкими, соблазнительными, божественными. Он таял рядом с ней, а их губы встречались снова и снова. Ощущение Гермионы рядом было таким правильным, таким естественным. Он запустил одну руку в ее каштановые кудри, другой рукой прижал ее за талию к себе, заставляя обоих покраснеть. Он осознал, что хочет попробовать ее вкус, и как только эта мысль пришла ему в голову, Гермиона предвосхитила его мысль, приоткрыв рот. Он тихо вздохнул в их объятиях, осторожно коснулся ее языком, пославшим искры по всему телу, когда они встретились. Ее запах медленно выветривался, но пока еще чувствовался, и он краем глаза заметил, что сияние, окружавшее ее, тоже начало тускнеть. Ему было все равно. Он хотел Гермиону всем своим существом, как не хотел еще ничего в жизни.

Они целовались еще и еще, пока у них не перехватило дыхание, а потом еще немного. Затем, внезапно, они начали хихикать, а потом рассмеялись. Еще один поцелуй – еще взрыв смеха, ее чудесный голос заполнил комнату. Он посмотрел на нее – свою лучшую подругу, пышноволосую, с большим мозгом, одетую в джемпер большого размера и слегка потертые джинсы. В этот момент, со слегка припухшими губами и еще более всклокоченными волосами, она не могла быть более совершенной.

– Гермиона, ты самое прекрасное, что я когда-либо видел, – тихо сказал он.

– Гарри… – начала она, но он не дал ей закончить. Он заткнул ее поцелуем, приоткрыв губы, медленно пробуя ее вкус языком, наслаждаясь близостью. Гермиона одобрительно хныкнула и взъерошила его волосы.

Когда они оторвались друг от друга, то всего на секунду смолкли, прежде чем снова расхохотаться. Гарри понял, что ему нравится ее смех, и он почувствовал, как счастье порывом ветра пронеслось сквозь него.

– Зелье еще действует? – спросила Гермиона. – Должно было прекратиться, я имею в виду, мы все-таки поцеловались… Я все еще свечусь?

– Ты всегда светишься, - лукаво сказал Гарри, за что получил шлепок по руке. Он изобразил боль и ухмыльнулся. – Ой, это способ отплатить мне?

– Безусловно, – сказала Гермиона строго, но с весельем на лице. – Ты заставил меня так нервничать с этой своей речью! Что, ты не мог просто поцеловать меня, как только мы вошли сюда, не используя флаконы?

– Я хотел сделать это как следует, – извинился Гарри. - И это было незабываемо, согласись? Настолько, что, возможно, нам следует…

Его слова прервались, когда Гермиона снова поцеловала его, а ее руки крепко обняли его за плечи. Он усмехнулся, целуя и притягивая ее ближе к себе, наслаждаясь теплом ее объятий. Он хотел навсегда остаться с ней в этой комнате. Когда они, наконец, отпустили друг друга, Гарри почувствовал невероятную гордость за себя. Они привели себя в порядок, поправив волосы и одежду, и обменялись счастливыми, понимающими улыбками.

– Ты должен завтра отдать эти флаконы профессору Снейпу, – сказала Гермиона, снова становясь властной. – И, хотя мне действительно понравилось, я должна напомнить тебе, что у нас через шесть недель СОВы, и…

Гарри довольно улыбнулся, слушая речь о строгом расписании занятий, и спрятал флаконы в карман. Затем он протянул руку, которую она взяла, и они вышли из Выручай-Комнаты, молча поблагодарив Невилла за его неуклюжесть.