Образ Беатриче

И все же очень важно, каким языком пользуется Данте для описания этой встречи. Особенно характерен фрагмент, где описано состояние Данте после приветствия Беатриче. Он хотел сохранить свои чувства к Беатриче в тайне — это вполне в духе «куртуазной любви», но в то же время это довольно распространенная реакция, точно так же как и стремление говорить о любимом человеке при любой возможности: литературные приемы (несмотря на мнение некоторых критиков) зачастую все же «психологически» обоснованны. И вот поэт, чтобы вернее скрыть свои чувства, притворился «внимательным» к другой молодой женщине, а после того как она покинула Флоренцию, нашел для себя третий объект мнимого интереса. Об этой третьей леди и Данте было много сплетен; худшие дошли до Беатриче. И случилась катастрофа: «Благороднейшая, будучи разрушительницей всех пороков и королевой добродетели, проходя, отказала мне в своем пресладостном привете, в котором заключалось все мое блаженство».

Он объясняет, что он подразумевает под блаженством, и нам кажется, что он имел в виду счастье. Он пишет: «Я говорю, что, когда она появлялась где-либо, благодаря надежде на ее чудесное приветствие у меня не было больше врагов, но пламя милосердия охватывало меня, заставляя прощать всем меня оскорбившим. И если кто-либо о чем-либо спрашивал меня, ответ мой был единственным: "Любовь", а на лице моем отражалось смирение». Вид Беатриче наполнил его милосердием и смирением; на мгновение он стал идеалом доброй воли. Ни одна из этих великих добродетелей не может быть взращена в себе путем самоанализа. Появление этой воплощенной славы Господней на улицах Флоренции освобождает поэта от всех признаков самости. «... дух любви, ниспровергая всех других духов чувств, изгонял ослабевших духов зрения, говоря им: "Идите оказать честь вашей даме", а сам занимал их место». Любовь замещает все его существо без остатка. Душа поэта была права, восклицая: «Вот бог сильнее меня, кто, придя, получит власть надо мной» и трепетала, а его разум был прав, когда сказал: «Вот уже появилось ваше блаженство», и даже его плоть все прекрасно «понимала», когда говорила: «Горе мне, ибо впредь часто я буду встречать помехи!», как у Мэлори, «смертная плоть содрогается при встрече с божественным». Эта любовь, конечно, не исключает физических реакций; тело поэта, по его словам, было настолько отягощено переживанием, как избытком сладости, что казалось тяжелым и безжизненным; приветствие Беатриче оказало на него чрезмерное воздействие так, что оно «переполнило мои возможности». Это важно, если помнить, как в «Раю» говорится о теле, «святом в новой славе» (Рай. XIV, 43); там свет, красота и любовь святых душ будут возрастать в их телах, и они будут полнее видеть Бога. В это состояние он впал при встрече с Беатриче, так как на мгновение в его душе не осталось ничего, кроме смирения и милосердия — это было всё и столько, сколько смогла вместить его душа на тот момент.

И вот она проходит и делает вид, что не замечает его! Равнодушная улыбка, холодный отстраненный взгляд ударили бы многих молодых людей. Данте был молод, он жил в средневековой Италии, поэтому он ушел и заплакал. Ему не приходило в голову стыдиться своих эмоций; он плакал и спал — «я заснул в слезах, как побитый ребенок», и во сне ему явился Амор — Любовь[27]. Возможно, а скорее всего, так и было, это его воображение воплощалось в образах в попытке объяснить это качество Любви. Любовь представилась ему в белых одеждах, сидящей в глубокой задумчивости. Амор долго смотрел на него, а потом произнес со вздохом: «Сын мой, пришел срок расстаться с нашими ложными подобьями», и сам заплакал. ‘Я сказал:«Владыка благородства, почему плачешь ты?» Он ответил: “Ego tamquam centrum circuli, cui simili modose habent circumferentiae partes; tu autem non sic.” («Я подобен центру круга, от которого равно отстоят окружающие его части; ты же не таков» (лат.)). «Я раздумывал над его словами, и мне показалось, что говорит он очень непонятно. Заставив себя заговорить, я сказал ему: "Почему, владыка, речи твои столь темны?" Он обратился тогда ко мне на народном языке: "Не спрашивай больше, чем следует"». После этого они начинают обсуждать прискорбное невнимание Беатриче, и Амор предлагает Данте написать стихи, дабы объясниться и привести в порядок их отношения.

Но что имел в виду Амор, когда говорил на канонической латыни? «Я подобен центру круга...». Эти слова имеют отношение к состоянию поэта, пораженного невниманием Беатриче. Данте не похож на Амора; он не центр круга. Пора отказаться от ранних аллегорий, следует говорить правду, а правда в том, что Данте — это не Амор. Поэт словно движется по окружности; он меняется в зависимости от положения, которое занимает, а любовь неизменна. На нее не влияет приветствие или отсутствие приветствия, Любовь это Любовь.

Любовь не есть любовь,
Когда она при каждом колебанье
То исчезает, то приходит вновь[28].

Но Данте, несмотря на снизошедшие на него милосердие и смирение, еще не может постичь Любовь так глубоко.

Примерно в то же время святой Бонавентура[29] высказал мысль, аналогичную утверждению Амора у Данте: «Бог — это круг, центр которого везде, а окружность нигде». Эти две формулы охватывают почти весь Путь образов — и Путь Утверждения и Путь Отрицания. Данте находится не в центре; он испытывает сильные эмоции, и только некоторые из них можно назвать положительными. Но для Любви как центра все части равны; не имеет значения, успешен влюбленный или нет, счастлив он или нет. Чтобы быть таким — «ты же не таков» — нужны милосердие и смирение; причем источником их не обязательно служит только радость. Человеку надлежит привести себя в такое состояние, когда Любовь связана не только с чем-то в его душе (в этом случае она не Любовь); в том состоянии, о котором я говорю, милосердие и смирение существуют не только по отношению к какому-то другому образу; они всегда, везде и для всех.

Таким образом, в случае с приветствием Данте познает полноту Любви практически случайно, познание его хотя и благодатно, но ему не предшествовало никакое озарение, он не прилагал к этому никаких усилий, а следовательно на Пути Образов он не найдет в себе никакого специального знания о полноте Любви до самого последнего своего возвышения в конце «Рая», где Град Божий покажет ему это знание во всей полноте.

Но пока до этого еще далеко, поэтому можно предположить, что отказ в приветствии — вторая стадия пути, и она продолжается на празднике по случаю свадебного пира, в котором принимали участие многие дамы. Данте отправился туда в компании со своим другом. Он узнал (как он говорит) о присутствии Беатриче еще до того, как увидел ее; сердце дрогнуло и слабость охватила его. Он увидел ее и перестал осознавать себя. Молодые дамы улыбались ему и посмеивались над ним вместе с Беатриче, но его друг, заметив неладное, отвел его в сторону и спросил, что с ним приключилось. И «я сказал моему другу: "Ноги мои находились в той части жизни, за пределами которой нельзя идти дальше с надеждою возвратиться"».

Смысл девиза, начертанного над вратами Ада — Lasciate ogni speranza, voi ch 'entrate[30] — и то состояние, в котором пребывал поэт — не одно и то же. Но у них есть кое-что общее, а именно — полная окончательность. Ничто уже никогда не будет прежним; поэт никогда не будет прежним, если он сделает еще один шаг. Перед ним лежит мучительный выбор и сейчас таково свойство любви. Для него нестерпимо видеть Беатриче, равно как нестерпима мысль о том, что он не сможет видеть ее. Момент подобен временной смерти и вполне узнаваем, как одно из самых распространенных переживаний. Он пишет в сонете:

Все в памяти смущенной умирает —
Я вижу вас в сиянии зари,
И в этот миг мне Бог любви вещает:
«Беги отсель иль в пламени сгори!»
Лицо мое цвет сердца отражает.
Ищу опоры, потрясен внутри;
И опьяненье трепет порождает.
Мне камни, кажется, кричат: «Умри!» («Новая жизнь», XV)

Красота и радость для него слишком велики; они оказывают такое воздействие на все существо поэта, что приводят к страшному выводу: либо бегство, либо смерть.

Но что станет с ним после такой смерти? Ведь теперь для него открылся новый центр мироздания — Любовь. Мне думается, что с этого момента Данте воспринимает Любовь по-новому. Он принял к сведению слова Амора, и теперь пишет свою знаменитую канцону «Donne, ch 'aveteintelletto d' amore»[31], и именно об этом стихотворении он думал в «Чистилище». Он вспомнил о нем и убедился в своей правоте; он осознал не только цену своей юности, но и весомость зрелости, ценность чистоты и значение своего восхищения. Кольридж был прав — Данте не возносит наши мысли, он делает их более глубокими. Если мы признаем гений Данте-поэта, то мы обязаны обратить самое пристальное внимание на эту канцону, адресованную всем, кто готов подходить к Любви со стороны разума.

Припоминая содержание канцоны, прежде всего, стоит обратить внимание на то, кому она адресована — только тем дамам, которые обладают разумом в любви, с прочими же говорить об этом бесполезно. Далее:

Пред разумом Божественным воззвал
Нежданно ангел: «О Творец Вселенной,
Вот чудо на земле явилось бренной;
Сиянием пронзает небосвод
Душа прекрасной...
...
Ее узреть чертог небесный рад».

Но Бог решает, что Беатриче пока должна оставаться на земле, потому что там есть некто, кому надлежит поведать в Аду проклятым: «Я видел упование блаженных».

И узревший ее преобразится
Или погибнет для грядущих дней.
Достойный видеть — видит все ясней,
В смиренье он обиды забывает.
...
Так милость Бога праведно судила:
Спасется тот, с кем дама говорила.
...
Амор воскликнул в полном изумленье:
"Клянусь, Господь в ней новое явил".
Сравнится с ней жемчужина лишь та,
Чей нежный цвет достоин восхищенья.
Она пример для всякого сравненья,
В ее красе — предел природных сил,
В ее очах — сияние светил,
Они незримых духов порождают,
Людские взоры духи поражают,
И все сердца их лик воспламенил.

Далее Данте, обращаясь к своей собственной канцоне, добавляет:

Воспитанная мной, иди же смело,
Амора дочь, пребудешь молодой.
И тем скажи, кого ты посетишь:
"Путь укажите мне, чтоб у предела
Стремления хвалить я даму смела".
...
Откройся тем, кто чужд забаве праздной,
К ним поспеши дорогой куртуазной.
Тебя немедля приведут в покой,
Где госпожа твоя и твой вожатый,
Замолвить слово обо мне должна ты. («Новая жизнь», XIX)

Данте написал это, когда был молод; подтвердил, когда вступил в пору зрелости; он сделал это основой очищения души. Он должен был понимать, что говорит не только о смысле Любви, он говорит о святости. Думаю, со мной согласится любой из тех, кто признает Данте великим поэтом. Некоторые полагают, что ослепленный любовью поэт считал Беатриче редчайшим исключением и примером для всех молодых женщин Флоренции, способных любить не безрассудно, а разумно. Но особенность его любви состояла в том, что он ощущал, как через его возлюбленную проявляется слава небесная. Стоит ли соглашаться с исключительностью Беатриче? Возможно, и тысячи других молодых влюбленных считают своих избранниц идеалом. Что же до проявления в предмете обожания славы небесной, то стоит ли относиться к этому столь же серьезно, как относился Данте? Верить Данте? Почему? Не верить? Почему?