Колыбель времени

Глава 7. Пора домой

Красный Бард оторвался от задумчивого созерцания моря и посмотрел на Эверилд, качающую на руках младенца.

— Из тебя бы получилась отличная жена и мать. Но не разбойница. Ты так расцвела, что впору на твоем лице высаживать цветы счастья.

Эверилд засмеялась мелодичным перезвоном колокольчиков.

— Из меня мать, как из тигра балерина, — парировала она.

— Зря ты так, думаю, из тигра получится отличная балерина, — усмехнулся Пират.

Он любовался ее красивыми чертами лица: прямой греческий нос, ярко-голубые глаза, как небо в ясный день. Он, наверно, женился бы на ней. Ее красота и непосредственность поражали, а с этим младенцем на руках она смотрелась по-домашнему, словно с мужем отправилась в плавание. Отважная была бы жена.

— Ты не задумывалась о семье?

— Что тебя потянуло на романтику? Нет, не задумывалась, — и всё-таки он ей импонировал: жесткий властный взгляд, прямая осанка — за этим мужчиной будешь как за каменной стеной, он никому тебя в обиду не даст.

Если бы не все эти правила, Эверилд переспала бы с ним, так ей хотелось на себе ощутить его сильные руки, шершавую от мозолей кожу. Если бы не правила… А так приходится играть в скромницу, хотя кому стесняться? Ей? Пиратке, вампиру, у которого давно не осталось никаких принципов? Да и как он воспримет, если Эверилд возьмет и прямо сейчас затащит его в постель. «И всё-таки какой мужчина!»

— Пленники сильно испугались? — неожиданно спросил Красный Бард.

— Думаю, в штаны наложили от страха. Держу пари, они сейчас сидят, дрожат в трюме и молятся своим богам или духам. Кстати, пора спрашивать об их вере. Знаешь, Красный Бард, я мечтаю написать книгу об обычаях и традициях разных народов. Я столько видела за свою долгую жизнь, что бумаги всего мира не хватит, чтобы пересказать все события, произошедшие со мной, — Эверилд опустила плечи.

— Устала? Давай я подержу ребенка, а ты пока сходишь в каюту и отдохнешь. Ведь ты весь день не расстаешься с младенцем и из рук его не выпускаешь. Не стоит его так баловать. Тем более ты сама говоришь, что они очень быстро растут. Значит, и мир осознают быстрее.

— Да, устала, но, скорее, морально. Знаешь, когда живешь вечно, в один прекрасный день ты теряешь смысл своей жизни. Ты не знаешь, чем себя занять. Ты думаешь: «Я пошла в пираты, потому что наслушалась романтических историй?» Нет, я пошла в корсары от безысходности. Мой муж умер тридцать лет назад, дочь — десять. Да, и не смотри на меня такими глазами. У меня была дочь. Такая же смертная, как ты, она умерла в восемьдесят лет. Знаешь, я иногда жалею, что я не могу на себя наложить руки. Я устала от этого мира, от людей, пьянок, секса. Я устала от всего, как древняя старуха, коей я и являюсь, и этот ребенок, которого ты советовал убить, вдохнул в меня смысл жизни. Понимаешь? Я захотела жить снова, хоть ради этого крохи, увидеть, как он начнет ходить, скажет первые слова, как будет учиться грамоте, знакомиться с мальчишками и играть в разбойников, и я готова жизнь за него отдать, всю себя. Мне даже не страшно, что Совет может меня запереть в казематах. Поверь, он за мной рано или поздно придет, как просочатся слухи, что Эверилд Тревелз обзавелась новым ребенком, и он дампир. Знаешь, было время, когда эти дети нас ненавидели, вели охоту на детей ночи — и весьма успешно. Тогда дети ночи испугались и потребовали от Совета уничтожить всех детей, рожденных от вампира и смертной женщины. Дампиры нас ненавидят за наше бессмертие, а мы завидуем им и людям. Они хоть могут уйти из жизни, а мы обречены вечно скитаться в пустом холодном мире. Мы очень одиноки и поэтому время от времени заводим семьи или ненавидим всех. Ну, что-то я разоткровенничалась с тобой. Знаешь, ты первый человек, которому хочется рассказать всю правду, поделиться своей болью, переживаниями. Ты вызываешь доверие, и тебе хочется открыть полностью каждый потаенный уголок души. Хотя я умом понимаю, что это опасно. Потому что ты негодяй, как, впрочем, все на корабле. Думаю, нам пора вернуться на остров, у нас слишком много убитых и еще десять человек ранены. Из восьмидесяти человек осталось сорок боеспособных. Да и корабль не мешало бы подлатать как следует. Хоть мы пробоину закрыли. Нам бы по пути захватить судно с рабами, чтобы пополнить наши ряды. Они нам будут благодарны за подаренную им свободу, и какая-то часть вступит в пираты. И да, еще: можно мою долю серебра мне выдать золотом? Я терпеть не могу серебро.

— Не переживай, этот вопрос мы решим. Я знаю о слабости вампиров. А по поводу захвата торгового судна с рабами — идея хорошая. Часть вступит в наши ряды, а остальных мы продадим в рабство. Сможем кучу денег вручить.

— При таком раскладе все предпочтут стать пиратами, — усмехнулась Эверилд.

— А я не против, вот только пиратами могут стать только мужчины, ты — единственное исключение из правил. А вот женщин можно продать за хорошую цену, — Красный Бард потер руки.

— Ну, тоже правильно. Я, наверно, всё-таки пойду прилягу. Знаешь, чувствую какую-то внутреннюю опустошенность. Хотя это сказывается усталость от жизни. Хочешь, могу ляльку оставить тебе? — она протянула ребенка Красному Барду.

— Боюсь, пираты этого не оценят. Капитан пиратов сюсюкается с младенцем — вот смеху будет! Но ради тебя я готов потешить своих подчиненных. Надеюсь, он кусаться не будет.

— Думаю, нет, максимум, что произойдет, он срыгнет кровь, потому что он сегодня обожрался, а не просто наелся. Надеюсь, ему не холодно в этой шкуре льва. Надо будет раздобыть что-нибудь поприличнее, — заметила Эверилд и передала ребенка пирату.

— Рупи, встань за штурвал, а я пока отдохну в каюте! — приказал капитан и, перехватив ребенка поудобнее, отправился вслед за Эверилд в каюту.

Он планировал этот вечер провести с Эверилд и ее новоиспеченным дитя. Его безумно тянуло к ней, хотелось быть рядом и защищать — очень странное чувство. Такое он последний раз испытывал, когда баюкал сестренку на руках.

Они вошли в каюту Эверилд, та прилегла на кровать и бессмысленно смотрела в потолок. Глаза щипало и хотелось реветь, вот только непонятно — отчего? Она уже давно привыкла к сосущему чувству пустоты, что изменилось сейчас? То, что у нее опять появилась цель уберечь ребенка-дампира от Совета, позволить ему жить, дышать, радоваться жизни. Сможет ли Эверилд его защитить от властей? Пока она не задавалась таким вопросом, но точно знала, что за ней придут. Она сама не заметила, как погрузилась в транс, а затем в летаргический сон, успев в последний момент дать мозгу команду проснуться через два часа, а больше ей не надо. Это единственный способ сбежать от жестокого мира, скрыться в глубинах своего сознания и раствориться в нём.

Красный Бард баюкал ребенка и любовался спящей Эверилд. Хотя, если долго на нее смотреть, сложится впечатление, что она мертва: ее грудь не вздымается при вдохе, ресницы не дрожат, не слышно сердцебиения. Он мог бы сейчас избавиться от ребенка, пока Эверилд спит, но как он это себе позволит после такого откровения. Пират не сможет причинить ей боль, как однажды не смог причинить боль Лилит. Он любил ее до безумия. И почему его так тянет на женщин смерти, наверно, потому что они такие же одинокие и несчастные, как он. Ведь в пиратство идут не от хорошей жизни. Родители давно умерли, сестра от него отказалась, как узнала, что он пират. Лилит его бросила и теперь мертва. Так ей и надо.

Вдруг пирата охватила злость: она предала его ради денег, продажная сука! Но гнев схлынул так же быстро, как появился. Эверилд ее назвала малолеткой. А теперь она, такая пленительная, красивая и несчастная до глубины души, лежит перед ним, ни живая, ни мертвая. Чем она лучше Лилит? Наверняка такая же беспринципная сука, которая не знает, что такое честь, верность и любовь. Как она сказала, вампиры не умеют любить — воистину правда. Как он этого не замечал тогда, когда жил с Лили. Он ради нее пошел в пираты, чтобы обеспечить ей красивую жизнь, а она всё равно его предала, и эта предаст. Все дети ночи — это павшие женщины, которые не гнушаются случайными связями. Все они ничем не лучше шлюх.

Но что тогда его в них притягивает? Пленительная красота, медоточивый голос. Многие мужчины их бы посчитали слишком бледными, чтобы называться красивыми, но они всё равно умудряются очаровывать. Может, его привлекла их грация хищниц, с ними никогда нельзя быть уверенным в завтрашнем дне. Опасность, которую хочется ощутить на кончике языка. Как они далеко готовы зайти в своих грязных играх? Да и как вампира может привлекать еда? Но почему ему кажется, что Эверилд не такая, как все? Чище, искреннее многих других вампиров и женщин в целом. Хотя что он мог знать о детях ночи? Только то, что пирату рассказывала Лилит и поведала Эверилд.

Она любит детей — это поразительно, Лилит их терпеть не могла. И она точно ни за что бы не повесила на себя чужого ребенка. Скорее его бы прикончила. Она ни за что бы не пошла против Совета, как это сделала Эверилд. Как хочется верить, что он на этот раз не ошибается, что она другая! Что у них может быть с ней светлое будущее.

Вдруг младенец заворочался на руках, и Красный Бард напрягся — вдруг он укусит. А мальчонка тем временем потянулся и открыл свои черные глазенки, и пират вздрогнул. Столько мрака в них было. Он смотрел на него как на очередную добычу, инстинкты кричали: «Брось этого ребенка и беги, он опасен!» Красный Бард видел это в глазах напротив. Его внутренне потряхивало, но он силой воли не разрывал зрительного контакта с ребенком. И тот моргнул, удивился и покорно опустил глаза, признав в нём вожака. Господи, о чём он думает?! Но это было так. Малыш завозился и что-то залепетал. Пират смотрел растерянно, не зная, что делать с ребенком, и сказал:

— Тебе надо придумать имя, — и малыш закивал, Красный Бард не поверил своим глазам. — Ты понимаешь, что я говорю? — изумился вслух пират, и малыш опять закивал. «Да быть такого не может!» — Давай подождем, пока мама проснется, и придумаем тебе подходящее имя, — пообещал пират.

Малыш снова кивнул и потянулся к столу, каким-то чудом перевернувшись на живот. Красный Бард его едва не выронил от неожиданности. Его спасло только то, что он сидел. А малыш тянул ручки к сережкам Эверилд, которые она сняла перед тем, как погрузиться в летаргический сон.

Сережки были из чистого золота, с крупным жемчугом в виде цветка. Красный Бард подал ему сережки, сразу лицо младенца просияло, он сцапал игрушки и засмеялся. У пирата от его смеха по душе разлилась до сих пор не испытываемая нежность к ребенку, словно огонек в холодной душе зажегся.

Ребенок радостно вгрызся в жемчуг, откалывая кусочки. Пират попытался отобрать игрушку, но малыш зарычал, и Красного Барда пробрала дрожа. Настолько был грозный рык! Как говорят в народе: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало.

— Но я должен тебя предупредить, если ты съешь эти сережки, у тебя заболит живот. И будет бобо.

Пират чувствовал себя полным идиотом, пытающимся ребенку объяснить, что можно, а что нельзя, ведь он его наверняка не понимает. Всё равно, что говорить с тиграми. Он боялся это неземное существо и ничего не мог с этим поделать.