Замок ледяной розы (дилогия)

Скольжу взглядом дальше, и вижу яркий, расшитый золотыми нитями штандарт, под которым высокий прямой старик на боевом коне, а рядом чернобородый плотный мужчина с грубыми, будто вытесанными из камня чертами лица. Их окружают явно неплохо обученные воины в одинаковых кирасах с длинными копьями, охраняют своих лордов. И в этом кольце мой взгляд натыкается на ещё одно знакомое лицо. Вот кого я тоже абсолютно точно не ожидала здесь увидеть! Я-то думала, она давно вернулась на Материк. Но, видимо, заранее прознала о планах своих родственничков и поменяла маршрут, успела с ними встретиться.

Аврора де Меритон, моя соседка по комнате в Эбердин. Даже отсюда мне видно, как она бледна, как плотно сжаты её губы, как сверкают болезненным блеском глаза. Плащ с капюшоном накинут на плечи, тёмные волосы убраны в тугую косу, под глазами тени. Она многое пережила за те дни, что мы не виделись. Негодяй Оскотт всего лишь использовал её и тут же отказался, как от вещи, как только об их отношениях стало всем известно.

Но тогда получается, люди, рядом с которыми она находится — те самые де Меритоны, в род которых влилась Мелинда Винтерстоун, младшая сестра Роланда. Эти-то что здесь делают? Неужели тоже точат зубы на наш Замок? Сколько же чужой зависти и ревности сплелось вокруг этого заколдованного места… А ведь Замку, как и нам с Роном, всего-то и нужно, что немного покоя и любви… много любви, если честно. Но как-то так получается, что если ты просто добрый, тебя считают слабым и пытаются уничтожить. Значит, надо быть добрым и сильным. Эллевин не смогла. Смогу ли я?

Дальше — суровый бурлящий океан шлемов и копий, кольчуг и щитов, и мне не хочется туда смотреть. Там не так много факелов, как в первых рядах, где знать, и вся эта часть поля сливается для меня в одно жуткое тёмное многоголовое чудовище.

Перевожу взгляд на левую сторону. О, там огней намного больше! А от яркости нарядов иных присутствующих слепит глаза.

Король по центру, для него места в первом ряду зрительного зала, разумеется. Почему, ну почему он не прекратил вовремя весь этот фарс? Неужели тоже надеется разрешить противостояние малой жертвой? Чужими руками, чужой кровью… Королям не привыкать, их престолы держатся на плечах подданных — и ничего, что иногда при этом спины ломаются от тяжести. Хотя — что я знаю о королях? Быть может, он сам сейчас сходит с ума от бессилия, потому что его положение тоже связывает его по рукам и ногам. На лице Хьюго по-прежнему ничего нельзя прочесть, даже в такой момент.

И кстати, ему действительно притащили откуда-то кресло с высокой спинкой — ему одному. Девушки, и те рядом стоят на ногах, как предписывает традиция. Сесиль — даже отсюда видно и слышно, что она снова трещит как сорока, не затыкаясь. Николь — напряжённая, прямая. Она не спряталась подальше от кровавого зрелища, как можно было бы ожидать, глядя на эту скромную нежную девушку. Нет — она в первых рядах. Быть может, моё первое впечатление было обманчиво, и за этой мягкой внешностью скрывается прочный стержень?

Вокруг плотной стеной придворные. Рядом — разряженная пестрая толпа гостей с Материка. Граф и графиня Винтерстоуны. Старая леди и Эмили. Чета Торнвудов — на мудром старом лице дворецкого понимание и философская невозмутимость, миссис Торнвуд вся белая как мел от страха. Мэри как всегда рядом с ними, что-то приговаривает, успокаивает. Мама, тётушка, близнецы. В кои-то веки стоят по струночке и молчат, только взирают на всё происходящее огромными, детскими в сущности ещё глазами. Пока мы говорили с графом Сильверстоуном, успел подойти и мой отец — вот он, один-единственный заметил безбилетного зрителя на этом спектакле. Смотрит на меня с дикой тревогой и жестикулирует, зовёт присоединиться к ним. Я не могу — прости меня, папа! Я хочу быть как можно ближе к нему, когда всё начнётся.

Позади гостей Замка тоже выстроились в несколько рядов воины. В форме с гербом Винтерстоунов, в кирасах королевских гвардейцев, в плащах с эмблемами воронов — те, которых привел Сильверстоун.

Напряжение на пределе. Два людских моря одинаково неспокойны, исходят рокотом волн, набегающих на скалы. Движения Генриха — всё более порывистые и резкие.

Здесь не хватает только одного, самого главного действующего лица.

И когда Рон, наконец, появляется, всякие разговоры замирают.

А у меня сердце рвётся из груди, и больше всего на свете я хочу, чтобы он меня увидел. И понять по глазам, о чём он думает сейчас. По-прежнему ли властны над ним злые чары? Но его лицо уже скрыто забралом.

На Роне стальные латы, полный доспех. Те самые, в которых Роланд Победитель Чудовищ пришёл под стены Замка ледяной розы много веков назад. Они, верно, хранились всё это время в оружейной Замка. И они идеально подходят ему по росту и размерам, конечно же.

Больше всего меня мучит одно — какого цвета у него сейчас глаза? Чёрные? Или синие? С такого расстояния не видно. А потом я снова стыжусь своего малодушия. Всё равно, какие. Лишь бы он ушёл живым с этого поля. А там пусть хоть вообще меня прогонит на все четыре стороны.

Завидев Рона, Генрих расплывается в широкой улыбке и прекращает, наконец, красоваться. Напяливает шлем. Быстрой спокойной походкой направляется к центру поля. Неужели этот человек ничего не боится? А вот Рон меня очень и очень сильно тревожит. Потому что я слишком хорошо его знаю, чтобы не заметить, как скованны его движения. Как замедлен шаг. Как будто он с трудом отрывает ноги от земли под собственной тяжестью. Небо, как же не вовремя на него всё свалилось! Пытаюсь представить, что у него сейчас творится в голове, и ужасаюсь. Откровения о прошлом, кровь Роланда, скорбящего о своей Эллевин, и все эти терзания предка, которые он будто впитал в себя с каждой строчкой письма, которое прочёл. Завещание «исправить самую большую ошибку его жизни» дополнительным грузом на плечи. Сильверстоун со своей отвратительной магией. Ведь они же все тянут его в противоположные стороны, раздирают на части! Кровь Роланда влечёт ко мне, наследнице Эллевин, магия Сильверстоуна пытается заставить ненавидеть… Как не сойти с ума в этом кошмаре? Как не потерять себя настоящего и не лишиться рассудка?

И ведь я прекрасно знаю, что Рон только с виду всегда казался непрошибаемым. Всё, что касалось меня, неизменно доставало его до самого сердца. Поэтому я убеждена, что тот разговор в башне для него такая же кровоточащая рана, как и для меня.

Рон доходит, наконец, до центра площадки, и останавливается напротив Ястреба.

— Граф, вы готовы здесь и сейчас решить наш маленький спор? — спрашивает Генрих небрежным тоном. — А то по вашему сонному виду не похоже.

Рон не отвечает. Почему он не отвечает?!

Нет, я не могу стоять так далеко. Мне нужно быть рядом.

И я начинаю судорожно искать спуск с вала, ставлю ноги практически наугад, рискуя кубарем скатиться и сломать себе шею в темноте. Чертыхаясь, зажигаю парочку огней и, придерживая подол своего жутко мешающего платья, добираюсь, наконец, до ровной поверхности. Видел бы меня сейчас Рон — кажется, я больше была похожа на горную козу, чем на черепаху!

Но оказывается, кое-кто меня всё же заметил. Генрих оборачивается в мою сторону и сверкает на меня белозубым оскалом из-под забрала.

— О, неужели это и есть та самая знаменитая «ледяная роза Винтерстоуна»? Прекрасная, но неприступная… Наслышан о вашей непревзойдённой красоте, но рассказ не передавал и малой её толики!

Эдди. Точно его работа. Убью гада.

Испуганно замираю, чувствуя, как сотни пар глаз обращаются на меня. Запоздало спохватываюсь и гашу огни, которыми освещала себе дорогу. Хоть бы только они сошли за обычные факелы! Авось никто не разберёт, что к чему… Всем же сейчас должно быть не до меня, правда?! Ну подумаешь, ещё один зритель добавился. Если бы только этот невыносимый принц помолчал хоть немного!

— Граф, вы успели уже сорвать этот прелестный цветок? Если нет, возможно у меня будет шанс лично выразить леди своё восхищение.

И тут я понимаю, зачем он ломает эту комедию. Чтобы вывести противника из себя и заставить сделать ошибку. За всей показной бравадой Генриха скрывается тонкий расчёт. Он опытный воин и опасный противник. Но Рон же не поведётся на всю эту ерунду?! Ему же ведь сейчас должно быть плевать на меня — после всего, что он наговорил там, в башне…

Рон всё так же молча поднимает меч, направляя его кончик на Генриха, и зачем-то перемещается по площадке. Становится так, что для того, чтобы встретить его, Ястреб вынужден повернуться спиной ко мне. Я испытываю облегчение — больше не надо видеть эту наглую физиономию, и он тоже не будет на меня пялиться… стоп, что?! Неужели Рон это специально…

Не успеваю додумать мысль, потому что Рон делает молниеносный бросок вперёд, и его меч едва не пробивает защиту противника, тот в последний момент успевает отклониться. И теперь ему, похоже, не до шуток. Теперь всё всерьёз.

А дальше я способна лишь как заворожённая следить за смертоносным танцем стали. На самом краю поля, одна последи широкого пространства, разделяющего две противоборствующие стороны.

Никаких картинных замахов, широких рубящих движений — каждый их жест филигранен, каждый отточен так же остро, как лезвие. Передо мной два мастера меча, годами шлифовавших своё искусство, и ни один не желает уступить другому.

Лязг металла о металл, свист стали в сгустившемся воздухе, что уже кажется раскалённым от концентрации эмоций…

Позади меня вспыхнула трава, но я погасила её одним движением руки, лишь потом запоздало понимая, что научилась лучше контролировать собственную магию, даже не заметив.

Каждый раз, когда смертоносное лезвие устремляется в змеином броске к моему любимому, моё сердце останавливается, будто это оно — та единственная точка, в которой завершится любой направленный на него удар.

Принц ниже ростом, чем Рон, но шире его в плечах, а ещё быстрее. Он атакует с азартом и какой-то совершенно безрассудной отвагой и постепенно теснит его к чужому краю площадки. И хотя все, даже самые хитрые броски и неожиданные удары встречают неизменный молниеносный отпор и ответный выпад, я чувствую смертельный ужас при мысли о том, что может быть сколько угодно отбитых, но достаточно всего одного пропущенного, чтобы всё закончилось.

И тут случается неожиданное — один из вражеских воинов подаётся вперёд и вытягивает перед собой древко копья. Рон запинается об него в своих тяжеленных и неповоротливых доспехах и падает на одно колено.

Вот сейчас меч противника завершит своё движение по хищной дуге, и…

Но Генрих отчего-то останавливает клинок в каких-то считанных дюймах, не спешит воспользоваться превосходством. Вместо этого откидывает на секунду забрало и выкрикивает в сторону шеренги людей с Материка.

— Меритон! Скажи своим щенкам — пусть не лезут, когда дерутся волкодавы. Иначе я укорочу их поганые хвосты!

А потом протягивает руку Рону.

— Прошу прощения, граф! Такое больше не повторится. Вы достойный противник, и я давно не получал такого искреннего удовольствия от сечи.

Я совершенно перестаю понимать этого странного принца. Но благодарна ему за этот жест.