Космическая шкатулка Ирис

Выбор сделан за нас

– Теперь, как будем решать с Ландышем? – Кук задумчиво покусывал губы.

– Чего с ней решать? – Радославу вовсе не хотелось после такого вот информационного водопада решать проблему Ландыш. Он думал только одно, что выбора ему Кук и не даёт. Какой выбор у космического бомжа? Погибель или, какая-никакая, крыша-атмосфера над головой. А тут нате вам. Дача или квартира, пусть и в неведомом пока, а в около столичном граде. И база со звездолётом на необитаемом острове, и межконтинентальный челнок для путешествий по планете. Кто бы и отказался? Да это подлинная награда за многолетнюю службу, каковой на родной планете не предвидится. Но Кук же напирал на то, что от Земли та жизнь почти не отличимая.

На Паралею ему и самому было тягостно возвращаться. Всегда было чувство, что Паралея – навсегда ушедшее. Лезть туда, как в могиле жить. Пусть и прекрасная она, голубовато-сиреневая и сказочно цветущая, наполненная «феями – колокольчиками». И прочими «розанчиками» в обозначении Кука. Как и бесчисленными домами яств, а также ничуть не разобранными свалками их жизнеустройства. Не хотелось туда категорически. А на Земле оставаться было уже нельзя. Как и служить под началом как бы родного дедушки Вайса, никогда не запоминающего ни своих детей, ни внуков в лицо, день ото дня становилось невыносимее. Если ты знаешь, что подчинён преступнику, невозможно скользкому и рассчитавшему на несколько ходов вперёд любой твой шаг, да и шаг любого, поскольку он начал уже перелезать за третье столетие, то выход был один. Помочь ему перелезть уже в семейный склеп окончательно.

И удивительное дело, Куку он верил. Верил и всё. Словно бы, рассказывая ему сию повесть, Кук делился не словами, а образами того, о чём и шла речь. Он не лгал ни единым словом, ни единым явленным образом. Это был не тот Кук, кто приставал к Пелагее в открытую, кто развращал её дочь – переросшую давно подростковый период девушку с сознанием подростка. С кем сам Радослав вступал в перепалку, находясь в «Бусинке». Не тот Кук, кто буйствовал в любовном соединении с Пелагеей, не считаясь с общепринятыми этическими нормами поведения в тесном звездолёте. Сидящий перед ним Кук был подобен тому самому безупречному монументу, который он изображал в звездолёте Пелагеи. Монумент хрустальной чести и неоспоримого величия, поскольку светопроницаем, без пятен, без выбоин. Белояр Кук являл предельную открытость его глазам и его душе, и каким-то образом заставлял себе верить.

– Ты для кого затеял клоунаду в звездолёте Пелагеи? Я же сразу понял. Человек, встретивший меня в преддверии моего «постскриптум» существования, так скажем, и тот, кто изображал из себя выживающего из ума старикана – это же две несовместимости.

– Для Пелагеи и была сия комедь а ля «Дедушкин сон». Она слишком уж глубоко норовила меня просканировать. И как ни дурил я её, нечто учуяла. Ты думаешь, она просто так, из остаточной похоти увядшей бывшей красавицы ко мне пришла? Нырнуть хотела в мои бессознательные уровни, пробиться, так сказать через моё, старческим сексом одурманенное, сознание. А не вышло. Там такая защита у меня стоит, что куда ей. И не старик я. Вот в чём дело. Она и сама вылетела из своей мнимо старческой роли. Видел, как набелилась, насурьмилась перед расставанием? Мечтала, что я ослаб в её объятиях и к ней в её райскую закисшую заводь нырну до скончания жизни. Хе-хе-хе, – Кук на миг надел на себя уже сброшенную маску старого сатира. – Она учуяла! То, что я смогу её обогатить тем, чего у неё нет. Потому и дочку подсунула. Не через себя, так через дочку хотела заполучить нечто себе ценное. Не хотела меня отпускать. «Чего ты забыл на той Паралее? Она – проект Разумова, он с тобой властью не поделится. А ты подчиняться никому не умеешь». Да. Она так и думала, что ты стареющего Разумова там заменишь, по-хорошему, понятно. Оттеснишь по-тихому. Для того и дочку свою притащила на Землю, чтобы тебе вручить и царицей Паралеи её потом через тебя сделать. Какая там царица души? Из такой-то дурочки? Для такого мужика как ты! Она точно мою Ксению не видела, если думала, что ты сможешь после такой женщины любить её чахлый Ландыш.

– Она её видела.

– Хочешь сказать, что она увидела, что ты жену свою не любил? Но почему так произошло? Ты же любил её в своей юности безумно, а она? Она же через разлуку с тобою больной стала.

– Не надо было тебе сорок лет назад посылать меня на Трол.

– Не я посылал! Вайс приказ такой дал.

– Вайс? Да он и знать меня в те годы не знал, мальчишку-выпускника Академии…

– Он отлично был о тебе осведомлён. Когда Разумов прислал свой запрос на молодого выпускника Академии, желательно отличника, он тебя и запулил к нему. Не был бы ты с Ритой знаком, так и не знал бы он о тебе. Заслал бы тогда того же Каменобродского. Тот же превосходил тебя по многим параметрам. Исключая разве что ум. А изюминка-то и не в этом оказалась! Не посылал Разумов никакого запроса. Ну, а когда прибыл ты туда, он и не отказался от такого щедрого подарка как выученный мною распрекрасный космодесантник.

– Кто же послал запрос?

– Так и не выяснил я. Может, и сбой какой был в искусственном интеллекте.

– Не сбой. Вторжение чужого интеллекта. Вот что это было. Им, тем из условного «Созвездия Рай», был нужен молодой землянин с определёнными, мне не понятными до сих пор, параметрами. Им не каждый подходил. Не знаю уж почему. Мы с Арсением Рахмановым подошли им идеально. Но я «приз», назначенный Арсению в условленном ему месте, перехватил, сам того не зная. И «призом» тем едва не подавился с фатальным для себя исходом. Потом уж я Нэю встретил как собственное незаслуженное исцеление… – Радослав, сам не ожидая от себя такой откровенности, стал говорить о том, о чём ни с кем и никогда не говорил. – Совсем недавно и уже на Земле я понял, что не твоя дочь была причиной, по которой Нэя ушла в тот Зелёный Луч. Рита думала, что увидев на мрачном рабочем спутнике новоизданную юную Ксению, светлую и розовую как земное утро, я сойду с ума чисто по-юношески. А! Да так и было вначале. Остановить себя было уже невозможно. Только не в том была причина её бегства. Нэя разлюбила меня сама! Она умышленно ушла в своё материнство, даже теряя остатки здоровья, лишь бы спастись в детях от меня, разлюбленного постылого мужа. Она так и не нашла на спутнике «Гелия» того, кого утратила на Земле. Она мечтала всякий день, всякую ночь, когда не спала, о своей Паралее. О человеке, который так и остался на той Паралее. На Земле же, как ей казалось, подсунули кого-то не того. Я не раз видел уже на спутнике, как она бледной сомнамбулой тыкалась в стены нашей спальни, желая проникнуть сквозь них в тот покинутый мир, чьим голографическим изображением и была украшена наша спальня. Убегая, она сожалела только о детях, и нисколько не обо мне. Она любила прошлого Рудольфа Венда и тяготилась настоящим. Вот какова была моя семейная жизнь на том спутнике в момент прибытия туда Ксении, несущей в себе неизжитую страсть ко мне. И наша с Ксенией любовь вспыхнула вновь. И вот ведь подлость! Но кого, чего? Натуры, какой-то там непонятной судьбы? Я не чувствовал ни малейшей вины перед семьёй. А я был на тот момент отцом четырёх детей! Я жил как бы двумя жизнями одновременно, и каждая из них была параллелью другой. Не пересекающейся параллелью.

Нэя знать о том не знала, будто и впрямь жила в какой-то своей Паралее. Она не хотела вылезать из своего аутизма, по сути-то, из своего воображаемого мира, а меня всё устраивало. Ксения не испытывала к ней ни грамма ревности, столь свойственной женщинам в такой вот геометрической конфигурации. И ушла она не потому, что не вынесла подлой реальности, хохочущей ей в лицо, а потому, что за нею прибыл посланец из того самого условного «Созвездия Рай». И она с лёгкостью оставила мне детей и свою аватарку по имени Нэя Венд. Но бездыханную, безжизненную. – Точно так же, как Кук, Радослав сделал шумный затяжной выдох и замолчал.

– Пей! – Кук протянул бокал с гранатовым соком. – Надо бы систему искусственной атмосферы отрегулировать. А то мы что-то часто вздыхаем. Чего теперь о прошлом. Давай о будущем. Так я ответа не получил от тебя по поводу нашей феи Ландыш.

– Какого ответа ты ждёшь? Сам же сказал, что дашь ей свободу выбора. Может, она сама выберет себе какого-нибудь меднолицего или златолицего в твоём царстве-государстве.

– Не думаю, что они придутся ей по вкусу. Она уже выбрала мужчину в зрелых летах, но со статью Аполлона «полведерского». Не помнишь такой сказ о Левше? Как простые люди обзывали Аполлона Бельведерского Полведерским? Вроде как Аполлон – полведра. Ты и есть такое вот полведра. Одна половина уже выпита. Вторая же – полнёхонькая и не растраченная. Пей, не хочу. Пусть Ландыш и пьёт, как цветку без воды-любви не прожить. На её женский век тебя хватит. А там чего загадывать? Загад не бывает богат, как говорил мой дедушка.

– Она весенний цветок, что и соответствует её имени. А я в предзимней спячке какой-то.

– Опять же процитирую дедушку своего, – «у зимы рот большой». То есть прожорливый. Сам ты как? Девочка-то в тебя влюбилась с первого взгляда. Я такие вещи считываю мгновенно. Может потому, что в меня вот так с налёта никто и никогда не влюблялся.

Кук встал и подошёл к фальшивому окну, вглядываясь в несуществующий за окном мир, – Как тянет туда выскочить, в ту аллею, – сознался он, – а попробуй. Там, за стеной моего звездолёта, только стылая враждебность. Не скрою, я увлечён Ландышем. Но скорее чувственно, чем душой. И уж никак не умом. Она глупа. Наверное, Пелагея выбрала глуповатого красавчика ей в отцы. Да тебе зачем её ум? Ты же не планируешь вести с нею философские диспуты ночами?

– Спаси и сохрани! – засмеялся Радослав. – Была у меня некогда такая вот любительница чужой философии. Невыносимо было, если честно.

– Невыносимо потому, что не любил. А молчала бы, так и притерпелся бы. Стерпится – слюбится это не ерунда, а правда предков, только правда бытовая. Рассуди сам. Мужчина-говорун не нуждается в птице-говорунье рядом. А молчальник тем более не терпит нескончаемого многословия. По любому девушка земная в чужом мире, когда она рядом, да ещё девушка-цветок, – это благо. Для меня лично это так. Но если не только сама девочка, но и ты ответно захочешь выбрать её на роль новой жены, я не буду мешать вам. Вот уж нет! У меня там целая планета разноцветных красавиц. Устрой там конкурс красоты, она и в финал не пройдёт. А тебе, я думаю, нужна земная, женская душа рядом. Ты в личностном кризисе, и тебе одному нельзя. Разовьёшь её как-нибудь, воспитаешь, в чём мать её запустила. Ей и лет-то ничего всего. Ты сейчас-то не брыкайся. Понятно, что устал от всего. Отдохнёшь, а там и решишь сам. А что это за штучка скуластая и с глазами раскосыми с тобою увязалась? Врач Вероника?

– Со мной? Вот уж насмешил. Я и сам удивился, как её встретил у Пелагеи. Она же к мужу собралась на Паралею. Зачем её не оставили на «Бусинке»? Да ещё с мальчиком-сыном.

– Нельзя было давать Пелагее повод для подозрений и раздумий. Она умная. А так, – «Исчезни мы, а миру хоть бы что»… Как там у Омара Хайяма? «Уйдём во мрак, а он сиял и будет». Или вру? Сколько таких, как мы, пропадают? И что? Кто ищет? Да и где искать-то? Всё равно что на том свете. Так Космос он и есть тот свет. Что ей муж, Вике этой? Поди не первый уже, если исходить из её биологического возраста. А я душу её сразу учуял. Не молода она. Так что другого и найдёт у меня в царстве Кощеевом. Но это я шучу так. Ведь где Кощей жил, как тайн себе накопал? В изнанке мира. Да и показалось мне, что нечто её связывает с нашим Андреем – скворушкой – молчальником. Нет?