Ледышка или Снежная Королева для рокера

- Не терпит сослагательных наклонений, да, - я вздохнула и потёрла переносицу, пытаясь собрать в единое целое саму себя. Я могла быть стойкой, бесстрастной и совершенно равнодушной когда угодно, но не в этот день. У меня просто не получалось.

И в очередной раз потерпев сокрушительную неудачу я тихо, едва слышно произнесла:

- Только жаль, что можно научиться с этим дальше жить… А вот пережить так и не получается.

Димыч промолчал, не став ничего говорить в ответ. Лишь обменялся понимающими взглядами с Венькой, продолжая следить за дорогой. Они прекрасно знали, что мне плохо, что 6ночью вновь приснился кошмар, и проснувшись в два часа ночи я так и не смогла больше заставить себя уснуть.

Они знали об этом всё, от и до, и разбирались в вывертах моей изрядно потрёпанной психики лучше, чем знакомый психолог, когда-то попытавшийся работать со мной. И именно поэтому большую часть времени просто молчали, иногда одёргивая и насильно вытаскивая меня из дебрей самокопания.

Понимая, что именно такая поддержка мне нужна больше всего.

Из машины, остановившейся у центральных воротя вышла одна. Ни Димыч, ни Веня никогда не ходили вместе со мной. Нет, они бы хотели, они даже однажды попытались… Но после поняли, что одной мне с этим справится чуточку легче. И теперь просто стояли у машины, опираясь на неё спиной и ждали, когда я вернусь. А я…

Я медленно шагала по центральной аллее. Бездумно скользя взглядом по могилам, то роскошным и чисто убранным, то забытым и заросшим травой. Пальцы нервно сжимали скромный букет, а ноги сами несли меня в нужном направлении, по отпечатавшейся в памяти до последнего поворота тропе. И остановиться я смогла, лишь оказавшись перед небольшой, скромной могилой и памятником на ней из чёрного мрамора.

Искусной резьбой по которому было выгравировано симпатичное, юное лицо, с весёлой улыбкой, вздёрнутым, курносым носом и короткими, вьющимися волосами.

Лицо, столько раз за эти годы снившееся мне в кошмарах другим. Бледным. Окровавленным. Чужим…

- Здравствуй, - губы беззвучно шевельнулись, произнося привычные слова. Я медленно опустилась на невысокую деревянную скамейку рядом с невысокой оградкой, увитой плющом. – Здравствуй, Марин. Ты меня не помнишь. Ты даже не знаешь, как меня зовут… Но я пришла, да. Как и всегда приходила…

Замолкаю, стискивая зубы. Я не знаю о чём мне говорить, никогда не знаю. Могу заготовить сотни речей, прочитать десяток умных книг и подобрать точные, колкие или же полные мягкого укора и сожаления фразы. Но стоит оказаться здесь, и я просто молчу.

Потому что действительно не знаю, что могу сказать этому человеку.

Наверное, именно по этой причине я сижу, сжимая в подрагивающих пальцах несчастные цвету, и просто смотрю. На её улыбку. Такую смешливую. На ласковые глаза, смотревшие на всех с толикой лукавства. На короткие волосы, обрамлявшие круглое лицо…

И на надпись, после двух безликих дат. «Ты всегда будешь с нами». И она действительно всегда оставалась со мной. Только вот я её запомнила другой. Той, что теперь так часто приходит ко мне в кошмарах, не давая и шанса когда-нибудь прекратить эту пытку.

- Десять лет, Марин, - непослушные губы с трудом удаётся разлепить, но я тихо вздыхаю. И ссутулившись, опускаю взгляд, опираясь на колени локтями. По щекам текут горячие слёзы, но мне до этого нет никакого дела.

Как и до холодного ветра, трепавшего полы расстёгнутого пиджака. Едва заметно поведя плечами, я скупо усмехнулась, проведя рукой по волосам:

- Десять лет… И восемь из них не жизнь, а затянувшаяся зима. Знаешь, когда-то давно самым страшным мне казалось о ком-то забыть… Имя человека, его лицо, забыть о самом существовании кого-то – это ведь было почти что убийство для меня. А сейчас… - я безразлично пожала плечами. – А сейчас я бы очень хотела не помнить. О том, что было, о том что случилось… О том, что я сделала. Я бы очень хотела не помнить… Но не получается, Марин. Просто… Не получается.

Где-то над головой затрещала сорока. Едва заметно вздрогнув, я подняла взгляд на яркое, почти что летнее небо. И, криво усмехнувшись, поднялась, подойдя к могиле поближе. Склонившись, положила цветы у основания памятника, коснувшись портрета рукой. Провела кончиками пальцев, прослеживая контуры рисунка и впервые за всё это время по-настоящему ощущая холод от прикосновения обнажённой кожи к твёрдому камню.

- Здравствуй, Марина, - выдохнула, прикусив губу и смаргивая навернувшиеся слёзы. – Здравствуй. И прости…

Резко разверзнувшись, я направилась обратно, к братьям, так и оставшимся ждать меня у машины. Димыч и Веня никогда не ходили за мной следом, но и не отпускали сюда совсем одну, справедливо полагая, что ещё немного, ещё чуть-чуть и я просто сорвусь. Потому, что нельзя постоянно жить в таком напряжении, сдерживая собственные эмоции, подавляя и скрывая их ото всех. И лишь дважды в год, переживая вновь самые страшные события в своей жизни, позволять себе чувствовать…

Нельзя, да. Но ведь не невозможно, верно?

Тихо вздохнув, я засунула руки в карманы брюк, спокойно шагая в сторону Димкиной машины. Накрапывающий дождь моросил не смотря на яркое солнце. От которого, впрочем, я не чувствовала никакого тепла, непроизвольно ёжась от слишком сильных порывов ледяного ветра.

И от внимания моих братьев это не укрылось. Димка, заметивший первым, стянул с себя куртку. Стоило мне подойти поближе, как он, не спрашивая, укутал меня в неё, после чего бесцеремонно усадил на заднее сиденье. Венька так же молча протянул крышку от термоса, полную горячего, крепкого чая. А я, глядя на эту спокойную, уверенную, привычную для них и для меня заботу, вздохнула ещё раз. И прошептала, едва слышно, грея замёрзшие пальцы о горячую импровизированную кружку:

- Я вас люблю…

Нисколько не обидевшись на то, что так и не услышала ответ. Иногда дела говорят куда громче слов. И уж точно намного, намного правильнее и правдивее.

Правда, если мои вредные, но всё же обожаемые братья знали, когда меня стоит оставить в покое и не лезли с задушевными разговорами, то мой телефон, увы, такими данными не обладал. И стоило нам тронуться с места, как он тут же разразился противной трелью звонка, привлекая к себе внимание.

- Твою мать, - отстранённо заметила, вытаскивая настырно вибрирующий аппарат из кармана пиджака. Отвечать на звонок у меня не было ни сил, ни желания. Хотелось открыть окно и выкинуть несчастный сотовый как можно дальше в поле.

Вот только глянув на имя абонента, я на мгновение прикрыла глаза…

И приняла вызов, спокойным тоном приветствуя собеседника:

- Слушаю.

- Эльзик, а ты где? – несколько заискивающе поинтересовалось Рыжее Чудище, шёпотом велев кому-то слишком громкому заткнуться и не пытаться вспугнуть будущую жертву двойного рыжего произвола.

Где-то в глубине души вяло шевельнулось любопытство, пытающееся озадачиться вопросом, куда умудрились вляпаться мои подопечные, включая моё непосредственное начальство. Нет, я в способностях сотрудников и руководства не сомневалась совершенно, но хотелось бы заранее оценить перспективы грядущих неприятностей и успеть хоть немного к ним подготовится.

Хотя бы морально, что ли… И не взирая на то, что меньше всего мне сейчас хотелось с кем-то разговаривать, что-то выяснять и улаживать чужие проблемы.

- В машине, - лаконично ответила, допивая чай и откидываясь на спинку сиденья.

Молчание на том конце провода было очень красноречивым, однако и упрекнуть меня было не в чем. Я отвечала на поставленный вопрос, а вот то, что трактовка его могла быть любой, так это не мои проблемы. Зато, как бы грубо это не было по отношению к друзьям, есть шанс, что меня всё-таки оставят в покое…

Очень несущественный шанс.

- А где машина? – всё же отступила Анька, периодически отвлекаясь на чьи-то вопросы.

О чём шла речь я не слышала, но судя по тону, Рыж не знала то ли ей смеяться, то ли рычать и крыть матом. Причём всё это – одновременно.

- На дороге, - так же флегматично откликнулась, мимоходом бросив взгляд на прыснувшего Веньку.

Сжавший грудь обруч неприятных воспоминаний медленно отпускал, намекая, что в чай был добавлен неучтённый рецептурой коньяк. Но злиться на Вениамина у меня не получалось, к тому же это помогло хоть немного расслабиться. И даже дышать стало чуточку легче и проще.

- А дорога… - тут Солнцева всё же запнулась, вздохнула и сердито поинтересовалась. – Эльза ты что, издеваешься там что ли?

- Нет, - я слегка пожала плечами, не обращая внимания на весёлое фырканье со стороны братьев. – Я просто отвечаю на поставленный вопрос. Кто ж вам виноват, что вы его так формулируете…

- Издеваешься, - утвердительно протянула Рыж.

- Возможно, - я не стала спорить с этим утверждением, не собираясь ничего объяснять. И уже куда теплее спросила, продолжая бездумно смотреть в окно. – Что случилось? Харлею снова предъявляют отцовство, а он заинтересованно изучает список кандидаток, успевших побывать в его страстных объятиях без его ведома? Если да, то пожалуйста, вызови скорую заранее, принеси новоявленному отцу виски… И убери кактус от дверей подальше. А ещё лучше спрячь. Боюсь, на растения алкогольная интоксикация действует куда хуже, значительно уменьшая их жизненный цикл.

Не смотря на звучавшую в голосе насмешку, особых эмоций я не испытывала, краем глаза отмечая как меняется пейзаж за окном.

Поэтому не сразу сообразила, что в трубке уже пару минут царит звенящая тишина, а спустя мгновение Рыж тихо хрюкнула, выдав:

- Я даже спрашивать боюсь, что это за история с отцовством и какое к ней отношение имеет этот чёртов кактус. Но в одном ты точно права. Мороз мой любимый. Помощь понадобилась нашему славному рыжебороду! И в кои-то веки не от него спасать надо, а его! И именно такой очаровательной девушке как ты, во всём своём неотразимом, вечно холодном великолепии!

Я ничего не имела против Харлея. Я ничего не имела против Аньки и даже её любила, искренне беспокоясь и заботясь о ней настолько, насколько она позволяла. Но время, выбранное для просьбы, было несколько неудачным. И лишь каким-то чудом я умудрилась не сломать телефон, крепко сжав его в ладони так, что предательски хрустнул корпус.

Только сумев справиться с захлестнувшими меня эмоциями, я криво усмехнулась, прислонившись виском к холодному стеклу:

- Нет. У меня выходной. А спасительные операции для буйных рыжих голов я провожу исключительно в рабочее время, на своём рабочем месте и в хорошем расположении духа.

Язвила я скорее по привычке, чем действительно желая устроить пикировку. От того получалось грубее и несколько более прямолинейно, чем мне хотелось бы. Но как ни странно, Рыж не обиделась. Только вздохнула и призналась честно:

- Из всего вышеперечисленного я поняла только то, что у тебя выходной и паршивое настроение. Эльзик, льдинка моя сероглазая… Я бы с радостью, но без тебя никак не обойтись. Один знакомы нам питекантроп оказался в списке приглашённых на светское мероприятие… И приглашение то на двоих. И как бы этот товарищ не выёживался тут, намекая что справиться сам, я как-то сомневаюсь в его способностях держать себя в руках. Особенно, если рядом окажется что-то хоть немного содержащее алкоголь!