Кассиопея

Большую часть времени Чонхо валялся где-то на полу и делал домашнее задание в школу, ничем Мингю не мешая, но иногда начинал носиться по всей его крохотной квартире и вопить, что хочет мороженого/сходить в «Лотте Ворлд»[4]/поиграть в компьютерные игры/нужное вставить, и если сначала Мингю шикал на него недовольно и грозился выставить за дверь, то спустя месяц молча доставал из морозилки мороженое и затыкал им Чонхо рот, а однажды потратил выходной на то, что водил мелкого в тот самый «Лотте Ворлд». Одним словом, обзавелся младшим братом, о котором никогда не просил. Переезжал потом не раз, но от брата непрошенного отвязаться так и не смог уже.

– Шел бы ты домой. – Мингю берет из чужих рук пакет.

– Мама опять на дежурстве в ночь.

– А тебе уже не восемь, чтобы бояться одному дома оставаться, – усмехается он и треплет Чонхо по волосам.

– Ну хватит, – отмахивается тот.

Чонхо уже двенадцать, он учится лучше всех своих сверстников, обыгрывает Мингю во все игры, но все равно на голову ниже него. А еще он раздражается, когда с ним обращаются как с маленьким. Мило же.

– Мама сказала, чтобы я заносил тебе поесть, – семенит он следом за Мингю на кухню, – а то ты так с голоду помрешь.

Мингю замирает с кимпапом руках, сжимает слегка фольгу, в которую тот обернут, и бросает быстрый взгляд на Чонхо. Мельком совсем, не хочет долго смотреть на его взволнованное лицо, не нужно ему беспокойство чужое через себя пропускать, ни к чему оно ему. Ни к чему, но он все равно его получает. Вот только встает оно комом в горле, и сглатывать совсем не получается.

Он молча жует кимпап и краем уха слушает чужое восторженное щебетание – на лабораторной по биологии Чонхо поставили в пару с самой красивой девочкой в классе. Мингю иногда прерывается, чтобы отхлебнуть воды из стакана, и жует все медленнее, с беззвучным внутренним вздохом думая о том, что сам не прочь опять стать школьником и быть счастливым от какой-нибудь ерунды вроде красивых одноклассниц.

Но одноклассницы уже все замуж вышли давно и детей нарожали, а Мингю сидит на крохотной кухне чужого дома, ест приготовленный не его мамой кимпап и слушает двенадцатилетнего мальчишку, который не его брат. У кого-то за плечами блестяще оконченный университет, карьера в двух шагах от своего пика, брак и, может, даже развод. А у Мингю только друг детства Санхён со старыми домами на задворках Синчхона, голосистый школьник Чонхо, чья мама вкусно готовит, да бывший одноклассник Тэён с ворохом неуместных шуточек и порой абсурдным поведением. Мингю просто король этого мира, не иначе.

– Ух ты! – слышит он чужой восторженный возглас со стороны кладовки, когда моет кружку в раковине.

– Что такое?

– Ты вообще видел это зеркало? – кричит ему Чонхо. – Иди сюда!

– Да видел я его, – ворчит Мингю, ставя кружку в сушилку, но все равно идет на знакомый голос. – Хватит копаться в чужом хламе, лучше пойдем фильм посмотрим, если ты все еще не собираешься домой топать.

Чонхо мотает головой и продолжает с ярким восхищением в глазах ощупывать деревянную раму зеркала, об которое Мингю часом ранее чуть не убил свой ни в чем не повинный мизинец. Он выдыхает шумно и цокает языком, все-таки переводя взгляд на огромное зеркало. Наверное, оно и вправду красивое – Мингю не может сказать точно, ибо не ценитель антиквариата совсем, да и зеркала не особо любит. Тем более огромные такие. Тэён как-то сказал ему, что это потому, что он просто отвергает себя и отказывается принимать реальность. Возможно, прав он был, но точно не во всем – реальность Мингю принял давно уже. А вот себя, кажется, так и не вышло.

У зеркала резная рама из дерева красноватого оттенка; витиеватые узоры складываются по бокам в причудливые цветы, чуть выше – в ветви деревьев, на которых сидят птицы. Чонхо осторожно ощупывает раму, чуть надавливая пальцами на лепестки деревянных цветов; от его дыхания запотевает поверхность зеркала. Он поворачивается к Мингю, блестит глазами своими и просит:

– Поставь его у себя в спальне.

– Что? Еще чего, ни за что, – мотает головой Мингю и собирается уже выйти из кладовки, но его хватают за рукав футболки.

– Хён, – тянет Чонхо, – ну пожалуйста. Оно же красивое такое, ты посмотри, – продолжает уговаривать. – Если совсем не понравится, то уберешь потом. А? Ну давай, – делает щенячьи глаза.

– Тебе от этого что будет? – хмурится Мингю.

– Может, начнешь наконец замечать, когда глаза криво подводишь.

– Вот шкет. – Он отвешивает мальчишке подзатыльник.

– Поставишь? – Чонхо будто даже не замечает, продолжая настаивать на своем.

Наверное, не стоило сдаваться так быстро, но эта мелочь зубастая всегда умела надавить куда надо своим просящим взглядом, поэтому уже через минуту Мингю с легким изумлением ловит себя на том, что тащит треклятое зеркало через маленький коридор в спальню. А оно тяжелое настолько, что потеряешь равновесие – навалится сверху, опрокинет на пол и раздавит насмерть. Чонхо помогает с другой стороны, но помощь, конечно, такая себе – они тратят на это откровенно бесполезное занятие около десяти минут, и когда Мингю все-таки прислоняет зеркало к стене рядом со шкафом, Чонхо радостно подпрыгивает и садится на пол, подпирая лицо обеими ладонями. Глядя на чужую улыбку, Мингю вдруг понимает, что готов и потерпеть немного зеркало это дурацкое.

Они смотрят какой-то боевик по старому телевизору, который явно принадлежал не Санхёну, а одному из предыдущих съемщиков, и когда время приближается к десяти, Мингю начинает бухтеть усерднее, потому что Чонхо домой не собирается, наоборот – ходит по дому туда-сюда и будто присматривает, куда бы ему пристроить свое тело на ближайшую ночь.

– Я тебя провожать не буду, – предпринимает последнюю попытку Мингю, надеясь, что непрошенные гости самоликвидируются с его территории по собственному желанию.

– И не надо. Я у тебя останусь. С утра сразу в школу поеду. – Чонхо валится на кровать (на ту самую, на которой сам Мингю еще поспать не успел), задирает ноги на стену и свешивает голову, смотря на него снизу вверх.

– Пиздец, вот где я просил об этом.

К полуночи за окном начинается дождь; от звука ударяющих по карнизу капель вопреки ожиданиям не получается расслабиться. Мингю обреченно смотрит на Чонхо, развалившегося на небольшой кровати морской звездой, и разворачивается обратно к ноутбуку. Снова и снова мониторит разные сайты, просматривает открытые вакансии, вздыхает с каждой минутой все тяжелее. Дождь перерастает в ливень, который бьет по стеклу осуждающе будто: высунешь лицо – отхлещет по щекам наотмашь. Но Мингю пощечин и так уже достаточно получил, не нужно ему новых.

Чонхо позади что-то мычит во сне и переворачивается на другой бок; Мингю трет переносицу и отводит взгляд от монитора, проклиная про себя сезон дождей. Черт его знает, в чем была причина его глубокой неприязни к этому явлению природы: в перманентно плохом самочувствии из-за резко падающего давления, да настолько, что плинтус пробивало, или же в самом дожде как факте. И этом отвратительно влажном воздухе, которым так тяжело дышится. Год сменял последующий, но Мингю как не любил лето с глубокого детства, так не любит и сейчас.

Он настолько увлекается созерцанием медленно ползущей секундной стрелки на настенных часах, что не сразу замечает шевеление сбоку. Мысленно уже здоровается с тараканом, который наверняка приполз похрустеть столетними кукурузными хлопьями, уже давно валяющимися в мусорном пакете у входа, но понимает, что движение это совсем другого рода. Он поворачивает голову, и взгляд его упирается точно в зеркало. Мингю смотрит на свое отчего-то размытое отражение, будто зрение резко упало с единицы до минус двух, и не может отделаться от крайне склизкого ощущения, что оттуда на него кто-то смотрит. Не стоило поддаваться на уговоры Чонхо – это зеркало еще при свете дня не внушало Мингю доверия, а в потемках дождливой ночи оно и вовсе выглядит как-то непозволительно крипово.

Он встает со стула, мажет взглядом вскользь по спящему Чонхо и подходит к зеркалу ближе, пытаясь вспомнить, куда забросил ту тяжелую ткань, под которой оно было спрятано в кладовке. Неплохо бы накинуть обратно, потому что все это чересчур. Равно как и пялиться на себя посреди ночи, зачем-то вспоминая сюжет ужастика, который они с Тэёном вместе посмотрели пару лет назад. Мингю чуть внимательнее изучает взглядом резную раму: цветы вырезаны слишком реалистично, и, если бы не легкая потертость на лепестках, он бы принял их за настоящие даже притом, что они вообще-то из дерева и цвета темно-коричневого. Птицы на ветках сверху смотрят на Мингю пустыми взглядами, но он кожей чувствует укол, и ему совсем не нравится это чувство – странное какое-то и неприятное. Будто осуждают вслед за ливнем за окном, вторят его укорам, тянутся к лицу, чтобы отвесить пощечину.

Мингю отводит взгляд и опускает его в пол, замечает то, чего не видел раньше: два скрещенных круга внизу рамы, заключенных в третий круг, образованных из переплетающихся стеблей. Либо у создателя зеркала была предельно богатая фантазия, либо подобная перенасыщенность деталями стала следствием воспаленного ума. В принципе, Мингю как-то без разницы и думать об этом нет желания – только отыскать ткань и спрятать за ним второго себя в клетке из резных цветов.

Зеркало будто слышит его. По отражению проходит легкая рябь; едва заметная взгляду волна прокатывается по поверхности, искажает лицо Мингю на мгновение, заставляя его отшатнуться и оглянуться назад. Поворачиваться к зеркалу обратно не хочется совсем. Либо у него едет крыша на фоне стресса, либо просто нужно поспать немного. Он в несколько шагов преодолевает расстояние, отделяющее его от кровати, спихивает Чонхо ближе к стене, ложится рядом и крепко зажмуривает глаза. Хочется опять взглянуть на зеркало и убедиться в том, что ему показалось, что в отражении просто комната, что ничего не искажается, все как обычно, но Мингю переворачивается на другой бок, избавляя себя от соблазна. Только не от напряжения внутри, накатывающего волнами.

Одна минута, вторая. Мингю почти сдается и открывает глаза, чтобы все-таки посмотреть, как Чонхо рядом громко всхрапывает во сне и что-то бормочет. Момент разрушен, напряжение мгновенно рассеивается, а Мингю тихо смеется, закрывая глаза обратно.

Посмотрит. Но не сегодня точно.

Он готовится к приходу Тэёна основательно: застилает кровать пледом, убирает со стола пустые кружки, успевшие скопиться на нем за два дня, плотно закрывает контейнеры с едой, прячет единственную упаковку печенья на самую верхнюю полку кухонного шкафа. Для верности, конечно, стоило просто в очередной раз сменить место жительства, но Мингю знает, что Тэён найдет его даже в каком-нибудь вигваме в самой глуши Америки (в чем-то они слишком похожи с Чонхо), поэтому мысли о смене адреса шуточные скорее и слегка отдают приятной горчинкой – как-никак все еще есть люди, готовые искать его. И находить. И неважно, в каком виде или состоянии: сломленным ли, пустым ли.

Тэён приходит вечером. В дом они не сразу заходят – сначала стоят на крыльце и курят минут десять. За это время они не произносят ни слова, но чувство такое, что сказано уже все, что можно и что нельзя, а у Тэёна лицо словно проясняется и морщина меж бровей разглаживается. Мингю смотрит на него и понимает: «Волновался». Мингю взгляд переводит на тлеющую в руках сигарету и думает: «Зря». Не потому, что причин на то не было, а потому что… зачем? Зачем переживать, когда все в порядке. Не сейчас, так в будущем будет, пусть и далеком. Мингю не верит в это, но знает, что верят другие: Санхён, Чонхо, Тэён. А если верят они, то этого достаточно. Этого даже много слишком – накрывает с головой, всего заполняет.