За синими реками, за дальними горами

Только смеяться мне не хотелось. Хотелось плакать, кричать, топать ногами - всё, лишь бы этот мерзкий боров убрался подальше отсюда!

Полкан прищурился, разглядывая моё лицо, и я поняла, что на нём всё отразилось.

- Не серчай, царевна, - повторил он, - на то он и служивый, чтобы нести верную службу. Интересно ему стало - куда это моя ненаглядная Забавушка собралась с утра пораньше, вот и решил подумать над этим вместе со мной.

Я молчала, чувствуя, как на лице разгорается жаркий от гнева румянец. Провинившийся стрелец совсем спрятался за широкой спиной Полкана - здорово струхнул. Остальные двое его товарищей молчали.

- Вот и я подумал, Забавушка, - меж тем, басил Полкан, придвигаясь ко мне. Я отпрянула, - зачем это ты сюда побежала? Али удумала чего? Не стесняйся, расскажи мне всё, тем более, совсем скоро моей станешь.

- Никогда! - выкрикнула я, не сдержавшись. - Пошёл прочь, вонючий пёс! Или не слыхал мои слова про летучий корабль? Да и какое твоё дело, что мне нужно здесь - это батюшкины палаты, и я в них хозяйка!

- Летучий корабль? - переспросил Полкан и переглянулся со стрельцами с такой ухмылочкой, от которой меня мороз по коже продрал. - А что касаемо палат - не буду спорить, царевна, но ведь ваш батюшка велел вам взаперти сидеть в тереме вашем. Отчего же вы не там? Знамо, надо эту ошибку исправить.

Он кивнул стрельцам, и те шагнули ко мне, протягивая руки. Перепугавшись не на шутку, я стала отступать, пока не натолкнулась спиной на колонну.

- Окружайте её! - брехливым псом гавкнул Полкан, и я завизжала, когда стрельцы похватали меня за руки. Я стала вырываться, но держали меня крепко, и один из стрельцов очень быстро перекинул меня через плечо. Не переставая кричать и звать на помощь, я забарахталась, стараясь пнуть ногой хоть кого-нибудь, но никто помогать мне не спешил.

- Спокойно, Забавушка, - улыбка Полкана была масленой, что твой блин, - сделай милость, не кричи, иначе придётся тебе твой рот тряпкой перевязать, а это тебе не очень понравится, верно?

И гаркнул стрельцам:

- Что встали? Тащите её в терем да на засов дубовый заприте!

- Стоять, ублюдки! - вдруг перекрыл его вопли зычный низкий голос, знакомый мне до дрожи в теле.

Тоши стоял в проёме распахнутой настежь двери красных покоев, сжимая узкий блестящий меч. Не сразу поняв, что из одежды на нём были только чёрные штаны, я ахнула и поспешно зажмурилась.

- Отпустите царевну, - медленно проговорил он, и я почувствовала, как руки державшего меня стрельца ослабли. - Если ещё раз хоть тронете её пальцем, будете иметь дело со мной!

Прохладный вихрь воздуха, встревоженный свистом меча, мягко коснулся моей пылающей щеки.

========== Глава 4. ==========

***

- Отпустите её, - медленно повторил Тоши, сдвинув к краю рта свою палочку заморскую, а сам меч узкий перед собой нацелил.

Стрельцы попятились, но Полкашка их удержал.

- Ты что же, басурманин, ума лишился? - спросил он, а у самого голос пророкотал, как рычание пса подзаборного. - Чего лезешь? Царевна эта из терема сбежала, куда её наш государь-батюшка заточил, за то, что слишком много вольностей себе позволяла! Так что опусти железку и не лезь не в своё дело.

- Ах ты, леший вонючий! - аж задохнулась я от негодования и закрутилась в руках у стрельца, как змея на солнце. Полкан и ухом не повел, а гость наш иноземный и впрямь оружие опустил, да пару шагов вперёд сделал.

- Разумеется, это не моё дело, - проговорил он, да так страшно его голос звучал, что на месте стрельцов я бы давно бы на край света убежала, - но нигде я не слышал о таком, чтобы слугам позволялось запросто хватать детей своих повелителей. Меня это самоуправство, честно признаюсь, бесит.

Говорил, а сам на Полкана наступал, медленно, неслышно, как кот, что на крысу охотится. Папенькин любимец супротив него смотрелся, как бочка пузатая супротив тростинки. Только бочка эта, кажется, испугалась и начала понемногу пятиться.

- Ты чего это, чужеземец? - пробормотал Полкан. - Чего задумал?

Лезвие со свистом прорезало воздух и уперлось в полканье пузо, проткнув исподнее. Плечо стрельца подо мной вздрогнуло, и я почуяла, как его затрясла мелкая дрожь.

- Вы отпустите царевну-сан, - глухо сказал Тоши, глядя Полкану прямо в глаза, - а я сам доведу её до комнаты…

- Терема, - просипел боярин, кося глазами на блестящую сталь.

- Неважно. Вы мне не нравитесь, да и ей, по-моему, тоже, поэтому так будет лучше для нас всех.

- Я…

- Лучше. Для всех, - с нажимом повторил Тоши, и я поняла, что трясусь сама. Уж не знаю, кто он такой в своей стране, но страху навести умеет, ой, как умеет!

Лицо Полкана сморщилось, будто он молока скисшего хлебнул. Папенькин любимец быстро закивал, и стрелец поставил меня на пол.

- Недолго тебе трепыхаться осталось, Забавушка, - с угрозой пробормотал Полкан, поглядывая поверх моего плеча на чужеземца, - ох, недолго, попомни мои слова!

- Недолго тебе осталось в любимцах у царя-батюшки форсить, - перебила я его, а сама почувствовала, как голос от злости захрипел. - Ты меня давеча спросил, зачем я сюда с утра пораньше прибежала, так я отвечу!

Уперла я руки в бока, как сенные девки делали, да повернулась так, чтобы и Тоши видеть, и Полкашку из виду не упускать. А тот заподозрил что-то и побелел, ровно сметана.

- Поведай-ка нам, Полкаша, - нараспев произнесла я, - о шкурках заячьих да о том, о чём вы с Тришкой толковали!

Глянул на меня Тоши искоса, а Полкан поперхнулся и пролаял:

- К-каких ещё шкурках?

И выложила я всё без утайки. И про планы его коварные, и про то, как оставить он всех в дураках хотел, а страну нашу опозорить на весь свет. Баю, а сама вижу, как вытягивается лицо у любимца папенькиного, да загорается в глазах у чужеземца огонь опасный.

- Это правда? - спросил он, когда я речи свои закончила. Полкан аж съёжился и заюлил:

- Да что вы, господин боярин басур…иноземный, как подумать-то такое могли! Забавушка всегда с фантазией была, мало ли, что ей там присниться могло! Не верьте вы байкам девичьим, молодая она да глупая…

Запрокинул чужеземец голову, втянул воздух с присвистом и прошипел:

- А об этом мы уже с твоим царём поговорим!

Захлопнул рот Полкан, опустил подбородок на грудь, не смея глаз поднять. Почуяла я - не видать ему золота иноземного, сорвалась его хитрая задумка. Только если и раньше мне несладко приходилось, то теперь вовсе узнаю, почём фунт лиха!

Подумала об этом - и вся храбрость ушла, как корова языком слизнула. Спрятала я лицо в ладони, и только услышала, как убрались Полкан со стрельцами прочь, бормоча что-то себе под нос.

- Смелая вы, Забава-сан, - услышала я голос Тоши, и щёки мои против воли вспыхнули. – Я сразу почувствовал, что этот… Как его зовут?

- Полкан, - тихонечко подсказала я, а сама чувствую - сдавило горло что-то.

- Хитрый этот ваш Полкан, от такого только и жди обмана. Попросим сегодня о встрече с вашим царём, но в ваших словах у меня сомнения нет. Думаю, сегодня же вечером отбудем обратно.

Отняла я ладони от лица и вдруг выпалила:

- Возьмите меня с собой!

Только с языка слетело, как меня в жар бросило от такой дерзости необыкновенной. Гляжу, а Тоши уставился на меня как на зверюшку диковинную.

- О чём это вы?

Я тяжело вздохнула. Отступать было некуда, ведь слово не воробей. Придётся полностью ответ держать.

- Сживёт меня Полкан со свету за то, что все планы его выведала и вам открыла, - горько поведала я. - Да и давненько его мне в женихи прочат, всё одно - нет мне в папенькиных палатах жизни спокойной!

Говорю, а сама в пол гляжу. Очень интересным он мне показался. Страшно глаза поднять, страшно взглядами с гостем чужеземным встретиться.

Долго молчал Тоши, так долго, что мне показалось, будто вечность минула.

- Не всё так просто, Забава-сан, - наконец, молвил он. - Представляете, чем чревато ваше исчезновение из страны? Будь вы обычной девушкой, всё бы обошлось, а так… Вы же не хотите войны?

Надежда, вспыхнувшая ярким пламенем, угасла, как лучина под дождём. Внезапная догадка осенила меня, но я заранее поняла, что она будет бесполезной.

- У вас есть летучий корабль, - сказала я, а сама чувствую: катятся, катятся жгучие слёзы по щекам, - коли вы поведаете об этом моему батюшке, он возражать не станет, уж поверьте мне!

Глубоко вздохнул чужестранец, а потом заговорил со мной, как с дитём малым, неразумным:

- Вам будет лучше в родной стране, царевна-сан. Наша страна - она для вас покажется непривычной, дикой и страшной, и сами горько пожалеете, что бросили родной дом. Я не знаю ваших порядков и нравов, но уверен в том, о чём говорю.

***

Вернулась я в хоромы, захлопнула дверь и кинулась на перину пуховую да зарыдала так горько, что, казалось, сердце разорвётся. Желанная свобода поманила крылом и исчезла в небе, как голубка белая.

И что меня за язык тянуло? Зряшная это была надежда, а я круглой дурой была, осмелилась речи такие вести. Опять при чужеземце опозорилась.

Но и он хорош!

Вытерла я слёзы и сжала кулаки, вспоминая.

Довел меня Тоши до терема, а сам ни словечка по дороге не проронил и на меня не взглянул. Не тронули его, видать, ни слёзы мои, ни мольбы. Ну, чистый сухарь! Вот и пусть катится в свою страну, пусть ему все мои горести припомнятся!

“А ведь прав он, Забава”, - прошептал внутри голосок тихий, - “что бы ты в его стране делала? Языка не знаешь, понятия о нравах тамошних не имеешь, вороной чёрной среди журавлей окажешься!”

- А я нашла бы выход! - возразила я и кулаком по перине стукнула, - всем назло бы нашла! Особенно этому… сухарю бесчувственному!

И встал перед глазами Тоши, как был - в костюме своём иноземном да с глазами узкими, обжигающими посильнее огня печного.

Подпрыгнуло моё сердце, зашлось в бешеной пляске.

- Сухарь бесчувственный, - сдавленно повторила я, - басурманин бессердечный…

Пыталась я мысли эти подальше от себя прогнать, но тщетно: опять и опять возникал гость иноземный перед глазами, говорил мне что-то, да только слов и не разобрать было. Пронзило все тело жаром, а губу болью - не заметила я, как прокусила её, мечась по кровати.

- Что же это творится-то, а, Забавушка? - жалобно спросила я сама у себя и сама же себе ответила:

- Влюбилась ты, царевна. Как пить дать влюбилась на свою же голову непутёвую.

***

Лишь только стоит понять что-то, как на душе легчает, а с плеч камень тяжёлый срывается. Полежала я ещё немного на перине, подумала и решила из палат бежать. Неважно, куда, неважно, зачем, только бы подальше от папеньки, Полкана и любви глупой. Схоронюсь где-нибудь, исхитрюсь за ворота выбраться, и поминай меня как звали. Никогда обо мне больше никто не услышит, а Тоши наверняка и не вспомнит.

Или открыться ему?

Подумала об этом и похолодела не то от ужаса, не то от волнения.

Вот ещё! Кто я все-таки: царевна или девка чёрная, бегать за тем, кому и не нужна вовсе?

Горько было об этом думать, но ещё горше становилось от мыслей, что вот-вот гости чужеземные поговорят с папенькой и сорвутся с места, улетят за синие реки и дальние горы, вернутся к себе в страну и позабудут нашу как сон предрассветный.