Волчья ягода

А Борис рядом с подобной девушкой, наверное, вообще идиотом смотрится. Он и рядом с женой-то…

В старых очках, сутулый. Когда в последний раз в спортзале был — сам не помнит. В студенчестве еще. И отнюдь не на последних курсах. Тогда он уже прирабатывал — некогда было. Да и сил уже не оставалось. Работа — спорт бедняка.

И одет Борис как… как всегда.

Валя прежде говорила, что он «милый и трогательный». Прежде. В другую эпоху. Когда небо было ярче, и жизнь казалась счастливой. Когда еще верилось в будущее. Счастливее, чем у родителей. И своих, и ее.

— Случилась моя жена… — бесцветно проговорил Борис. — Моя жена… которая, оказывается, мне изменяет. И, наверное, уже давно.

— Вы меня, конечно, простите, но на этой остановке никто не занимался сексом. И даже взасос не целовался.

— Это иногда и не нужно… Я и так понял.

— Вы ничего не поняли! — прошипела Зорина. — Вы просто увидели, как она с кем-то разговаривает. И больше ничего. Ни-че-го.

— Не с кем-то, а с мужчиной.

— А если бы с женщиной, то ничего страшного? Я бы на вашем месте не была так уж уверена. Однополых отношений никто не отменял. «Секшн революшн» и всё такое.

— Она изменяет мне. Сейчас я понимаю — можно было догадаться и раньше…

— И всё же — может, сначала спросите у нее прямо, а? — Зора резко загородила ему дорогу.

— А если она скажет: да? — разозлился он.

Ему всё равно Зорину даже не обойти. Она наверняка — быстрее и сильнее. И уж точно — наглее. Такую только танком остановишь.

— А что вы теряете? Вы же и так думаете, что да. Вы уже успели ощутить себя брошенным.

— И всё же? Если — да?

— Если «да» — спросите, почему? Вдруг ответит? Честно.

— Что? Что тут можно ответить?! — Кажется, он сейчас заорет. Впервые за много лет. А то и вообще — впервые.

Хватит! Хватит с него упреков жены, придуманной любви, копеечной зарплаты и злобной тещи. Не хватало еще вздумавшей учить его жизни малолетки!

— Мало ли, по какой причине люди наставляют друг другу рога. Минутная слабость, быт заел. Измените ей сами — если станет с того легче. Но не теряйте вот так просто близкого человека. И не устраивайте собственным детям неблагополучную семью.

Кто другой уже много что ответил бы Зорине… Кто другой — кому жена не изменит никогда. И теща обожает. Всем подругам перехвасталась его подарками. Пусть завидуют. И едят поедом собственных нищих зятьев!

— Значит — вы, Зорина, простили бы? — подчеркнуто вежливо процедил Борис.

— По ситуации, — пожала она точеными плечиками. — Если б любила — наверное, простила бы. Когда любишь — подобная ерунда ничего не меняет. Чувства остаются прежними.

Да ни к чему ее Мишка не принуждал. Для такой лечь в постель — что стакан воды выпить.

— Мне не так хорошо известна разница. Извините…

— Не за что. Я — то, что я есть. Кстати, это не отменяет того, что ваш друг все-таки пытался меня изнасиловать.

Девчонка мысли читает, что ли?

— А я уже начинаю сомневаться… — вырвалось у Бориса.

И, наверное, зря. Она ведь и ударить может. Запросто. Тоже — как стакан воды…

Зорина усмехнулась. Как-то… по-волчьи. Люди такими не бывают. Даже Миха — при всей его похвальбе. Во всех его «молодецких подвигах» — вранья девять десятых. Если не больше.

— Женщина может быть кем угодно — хоть уличной проституткой. Но если она говорит «нет» — это всё равно изнасилование. И даже проституткам нравятся не все. А банальную физическую измену я не простила бы только в одном случае — если б искала повод послать кого-то подальше.

Шум в ушах испарился окончательно. Теперь всё вокруг наоборот — до боли ясно и отчетливо.

— Значит, поговорить с Валентиной? — невесело выговорил Борис.

— Как хотите.

Все-таки они выросли в разной среде. У Бориса и всех его друзей (даже у Мишки) было благополучное детство. Благополучные друзья по улице, нормальная школа. А неблагополучные так никогда от своего прошлого и не отмываются. И судят о других исключительно по себе и своим знакомым.

Там принято плевать на чужие измены. Жить «ради детей». Самим ходить налево при каждом удобном случае.

Но ему-то что теперь делать? Ведь в одном Зорина права. Если он не спросит у Вали напрямую — значит, просто уже смирился с тем, что потерял ее навсегда. Без тени борьбы. 5

Что здесь делает Зинка? Нет, делать-то может, что угодно. Город — общий. Но вот идти и реветь на всю улицу… Аж на прохожих натыкается, бедняга. Или это они — бедняги.

Вон, старичок едва успел с дороги отшатнуться. Теперь косится вслед неодобрительно. И тоже кому-нибудь нагрубит. Чтобы собственную злость сорвать. И пойдет-поедет реакция дальше…

Ладно еще если чудо в перьях просто дальше потопает. А если в таком состоянии — через дорогу?

Зорку Зина даже не узнала. Протопала по тротуару мимо.

— Я сейчас, погодите минуту. — Да Борис небось рад-радешенек от нее отвязаться! — Это — моя подруга… Зина! Зинка, подожди! Зинка! Да стой же!..

Обернулась. Увидела. Узнала. И почесала прочь куда быстрее — уже бегом. Опять же — ладно, хоть не на ту сторону.

Мда, Зорка. А чего ты ждала? После эскапад, вроде сегодняшней, от тебя нормальные люди уж точно шарахаться должны.

Вот и шарахаются.

— Зинка, да стой же!

Та метнулась в подъезд ближайшей шестнадцатиэтажки. Зорка — следом.

Хорошо еще — домофон сломан.

О, черт! Зинки там уже нет, а подъезд — проходной. И теперь вопрос: куда она делась? На ту сторону или в лифт. Он как раз подозрительно гудит. Скрипит, как старый дед.

Может, вообще проще потом перезвонить? Если… если с ней за это время ничего не случится.

Ладно, все этажи так и так не проверишь. Особенно если там у Зинки кто-то живет. Вдруг она бежала не абы куда, а целенаправленно?

А если и нет — выхода-то два. И лестницу, и лифт сразу — не перегородишь.

А вот на улице искать к тому времени поздно будет…

По ту сторону подъезда — никого. Только пара воробьев что-то клюет. При виде Зорки возмущенно нахохлились. Нехотя и тяжело отлетают на пару шагов. Дескать — оставь в покое наш обед!

Вот отожрались. Скоро не хуже голубей будут. Голодных бомжей на них нет.

И здесь явно никто не выходил.

Зорка поплелась обратно. Как раз навстречу открывающейся двери ближайшей квартиры.

Вывалилась оттуда тусовка из шести изрядно подвыпивших граждан — в возрасте от тридцати до пятидесяти. Поровну обоих полов. Во главе — грузный мужик, лысоватый и бородатый.

— Девушка, а, девушка… Можно вас поцеловать? — Слюнявые губы и волосатые передние лапы — уже наготове.

Так, Зорка, тебе нужен кавалер-алкаш — раза в три старше тебя? Нет? Тогда сматывайся. Обратно к воробьям.

На сей раз они даже раздраженно чирикнули. Дескать — вот привязалась! Не отдадим! Мы первые нашли!

А дом теперь придется обходить по периметру. По пути тревожа новых воробьев, голубей (у них тут общегородская кормушка, что ли?) и пару мартовских котов. А последней — ленивую пожилую таксу.

Вот и угол.

И никакой Зинки. Зато…

Стоп, Зорка. «Москвичей» такого цвета в городе, конечно, много. Но вот совпадение ли, что именно туда садится Борис? Смывается от навязчивой знакомой — пока ее нет.

Ох, хорошо, что притормозила. Вот он, Дэн. Из круглосуточной лавочки выходит. Мелкой такой — с торговлей через прилавок.

И идет именно к этой тачке. Уверенно так. Как и всё, что делает.

Садится на водительское место. Машина радостно фырчит. Аж сюда слышно.

Зорка молча сжала кулаки. Очередной воробей зло уставился на нее. Дескать — да стой уже спокойно, достала! Будь человеком — дай поесть.

Питер что, большая деревня? Какого черта тут все друг с другом знакомы, а?

Знала б Зорка об этом заранее — ни за что не сунулась бы ни к каким психоаналитикам.

Кто-то тут хотел избежать проблем с Михиной тусовкой? И кто виноват, что теперь сама их нашла?