Читай по губам

Дети леса

У края посёлка стояла кузня. Кузнец был хороший малый, добрый и любопытный, будто вечный ребёнок, только что ростом под притолоку. Больше всего он любил истории о дальних землях, а потому когда к ним подковать лошадь заглядывали чужаки, слушал их жадно и внимательно, едва дыша.

И когда от вечного шума ударов молота о наковальню он начал глохнуть, то сильно загрустил и едва не запил. Работать он мог как прежде, но как же истории? Его спасла семья, а особенно старший сын, с детства помогавший отцу в кузне. Вместе они придумали новый язык — жесты, но не такие, какие учат сейчас. Эти им выучить было негде. Свой собственный язык. А потом ещё и читать по губам решили. Соседи иногда диву давались, глядя как они разговаривают: кузнец, жена, трое сыновей и дочка — беззвучно, двигая руками медленно и важно, будто бы в каком-то подводном царстве.

Они были странные люди, но дружные и работящие, а потому в посёлке их уважали. Старший сын был вечно занят в кузнице: металл покорялся ему с самого детства, будто сам хотел гнуться, коваться, полироваться и чеканиться, подвластный ещё маленьким, но уже не по возрасту сильным рукам. Но если иностранцев в посёлок не приезжало, и отцу помощь в «переводе» была не нужна… Тогда, завершив дневные труды, мальчик сбегал до самого вечера.

Что-то такое иногда вдруг поднималось в его душе. В иные дни он бегал по пляжу или влезал на скалы. Но больше всего мальчик любил лес.

Здесь корни вывороченных бурей сосен торчали из земли, будто щупальца кракенов. Здесь водорослями свисали с веток плети мха и лишайника, а вокруг и под ногами, пробиваясь между яркими кораллами грибов, колыхались папоротники и цветущий дурман. Это было зачарованное царство, провожавшее каждый шаг внимательным взглядом чёрных мокрых булыжников, шептавшее ручьями, пахнувшее чем-то терпким и диким, живее жизни, опасней опасности.

Это был его мир. Мальчик гулял здесь, наслаждаясь покоем и одиночеством, так недоступным в шумном посёлке. Нет, он любил маму, братьев и сестру, отца, тётушек… Он любил перекличку петухов, звуки кузнечного молота, смех и брань, топот и крики — это всё были знакомые звуки жизни. Но иногда ему просто хотелось побыть одному. И тогда лес принимал сына кузнеца и вёл его своими тропами, тихо-тихо, осторожно-осторожно. Даже птичье пение и треск цикад не нарушали разлитого под корнями сосен покоя. Разве только шелест ручьёв иногда целовал слух далёкой неразборчивой мелодией.

Из посёлков сюда никто не ходил, ведь там побаивались леса, считая его непроходимым и опасным. Каждый сызмальства знал: чащу стерегли духи. От чужих, но и от своих тоже.

Мальчик не слишком в это верил. Что не помешало ему, увидев мельком сверкнувший край подола, сразу решить, что за ним «пришли». То ли девы-птицы, то ли туманная кошка, а то и сама Смерть. Он замер на месте, едва дыша и уж точно веря, веря всем сердцем, хотя только утром посмеялся бы над любым, кто завёл бы разговор о лесных опасностях. Впрочем... разве Смерть не приходит в роскошном красном плаще с шитым золотом подбоем?

Сердце мальчика забилось чуть ровнее. Медленно поднял он голову над укрытием… и встретился с насмешливым взглядом. Не девы-птицы и не кошки из тумана, а всего лишь поселковой девчонки. Дочери лавочника.

— Что ты делаешь в лесу, ирфа? — от неожиданности и пережитого испуга он говорил хриплым свистящим шёпотом. — Здесь нельзя ходить!

— Вот как? — нимало не смутилась девочка. — А ты что, кальдрун этому лесу, чтобы мне запрещать?

— Будто ты ему кальдерин! — не остался в долгу мальчишка.

— Может и кальдерин, — сквозь полог леса проглянул одинокий луч и отразился в прищуренных глазах девочки: таких же зелёных, как листья и мох вокруг. — А может я и вовсе оборотень? А вовсе не та, кем ты меня считаешь. Что, если я оборотень?

Она посмотрела пристально-пристально, и что-то хищное и спокойное было в этом взгляде, какая-то высокомерная безжалостность, какая бывает у хищников. Им ведь нет дела ни до снов человеческих, ни до планов, ни до души. Люди для них — добыча и только. Мальчик разве что усилием воли заставил себя выстоять перед этим взглядом, каким смотрят кабаны, медведи да дикие дюнные кошки. Но спустя мгновение девочка рассмеялась. И он рассмеялся в ответ.

С тех пор лес был не «его» и не «её». Он был их. Вместе. А спустя пять лет, под этим самым дубом, где встретились первый раз, они поцеловались.

У них не было причин не верить в близкое счастье. Но судьба, да и они сами, решили иначе.