А я тебе друг?

— Ну, мне пора.

Миша встал с постели, подошёл к Вовке и протянул руку для рукопожатия.

— Меня так папа учил. Говорил: так прощаются друзья.

Вовка взглянул на протянутую руку, затем на свою и печально улыбнулся.

— Прощай, Мишка, — он подошёл к двери, но уходить не торопился. — Давай представим, будто я не ушёл? Ты отвернёшься — и я уйду. Ты не будешь видеть этого, и будет создаваться хоть какое-то впечатления, что я ещё здесь.

Мишка беспрекословно отвернулся к окну: на горизонте виднелась красная дымка заката, пели последние на сегодня птицы, было много зелени — как в такую погоду может произойти что-то плохое?

Возможно, Вовка уже ушёл. Пора бы оборачиваться. А если нет?

И, досчитав до пяти, Миша обернулся. Палата, как и ожидалось, была пуста. Вот только Вовка не взял свои вещи, сумка всё так же стояла на тумбе, будто он просто вышел куда-то.

Здесь было темно, скучно и одиноко — Миша вдруг ясно осознал это.

И руку Мише Вовка так и не пожал...

* * *

Десять лет спустя

Миша стоял на пороге достаточно широкой «белой» палаты с четырьмя аккуратно заправленными койками — две из них уже были заняты. Пациенты проводили его заинтересованными взглядами.

Он снова в больнице — какая ирония! Но на этот раз — не по той же причине.

Миша присел на край кровати, где сжался комочком перепуганный ребёнок.

— Пошли, твои родители буду гордиться тобой, — мягко произнёс он, поглаживая мальчика по волосам. — Осталось совсем чуть-чуть, и ты вернёшься домой вместе с мамой и папой.

Но эти слова почему-то ещё больше расстроили мальчика, и он заплакал. Тогда Миша запустил руку в карман белого врачебного халата и вытащил оттуда машинку — всё такую же целёхонькую, гладенькую, с серебристым покрытием. На заднем номерке значилось: «Москвич-412».

— Смотри, что у меня есть. Её мне подарил один очень хороший человек.

В тот день Вовка и вправду ушёл. И Миша даже не мог предположить, что он на самом деле имел в виду...

Подождав до завтрашнего утра, Миша хотел было стремглав кинуться искать Вовкину маму, но не успел — «тёть Вера» ни на шаг от него не отходила, готовила к предстоящей операции, а потом ещё и мама приехала, поэтому было не до Вовки.

Миша провалялся до вечера, отходил от операции. А после всё-таки решил найти в себе силы подняться с кровати и пойти искать Вовкину маму, если она ещё не уехала, ведь иначе он никогда не найдёт самого Вовку.

«Если есть возможность — дерзай, иначе упустишь».

Но искать и не пришлось. Стоило Мише открыть глаза, как он увидел ласковое лицо своей мамы. А когда она заметила, что он проснулся, её улыбка стала ещё шире.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.

И после этого вопроса Миша вдруг ощутил жгучую сухость в горле. Очень хотелось пить.

Приподнявшись на локтях, он принял сидячее положение, осушил протянутый стакан воды и только тогда заметил женщину напротив. Бледная, заплаканная, уставшая, но всё такая же красивая, она заправляла Вовкину кровать.

Миша обрадовался, ему захотелось кричать от радости. И, прочистив горло, он нетерпеливо спросил:

— Извините, а где Вовка?

Женщина сначала даже не поняла, что обращаются именно к ней. Зато мама, проследив за его взглядом и задорно улыбнувшись, позвала её уже более громко.

Женщина встрепенулась и обернулась. Её взгляд был настолько стеклянным, что Миша даже испугался; мама, видимо, тоже почуяла неладное, из-за чего крепко сжала ладонь Миши.

— Вовка? — переспросила та. — Вовка? Вовка, Вовка, Вовка...

Миша напрягся ещё больше, мама сочувствующе посмотрела на него.

— Он... Операция прошла... плохо... Вовка он... Вчера днём....

Казалось, слова давались ей с большим трудом. Каждое последующее она говорила всё тише и тише.

— Как — днём? — ошарашенно переспросил Миша. Он наконец стал понимать.

— Днём, — эхом повторила женщина и отвернулась, крепко сжав в руках пододеяльник.

— Но днём же... Он же... Прощание... А как же?.. — мысли путались. Мише хотелось так много сказать, возразить, возмутиться, но вместо этого он просто прокрутил в голове вчерашний день.

И в один момент его озарило новое осознание.

Миша не помнил себя от боли и гнева. Как он мог с ним так поступить? За всё то, что между ними было...

Гнев бушевал в нём, боль застлала глаза... Их больше невозможно было сдерживать. Ему хотелось разбить в палате всё, что можно было разбить, разорвать постельное бельё в клочки, но вместо этого он просто заплакал. Громко заплакал. Навзрыд. Ему говорили, что настоящие мужчины не должны плакать. Но сейчас Мише хотелось разрыдаться как самой настоящей девчонке.

Мама укутала его одеялом и прижала к себе, укачивая и шепча что-то успокаивающее.

Обманул. Зачем? Чтобы не волновался? Потому что он, Миша, слишком маленький?

— Я скучаю по нему, очень, — прошептал одними губами Миша. — Он был мне другом.

— Это просто игрушка, — возразил мальчик.

— Нет, это не просто игрушка — это память о нём, она всегда со мной. — На его глазах выступили слёзы, и он опустил взгляд. Не стоит травмировать мальчика ещё больше.

Миша до сих пор помнил, с каким болезненным, совершенно разбитым выражением лица Вовкина мама покинула палату. И именно сейчас, в эту самую минуту, ему захотелось найти её, утешить, рассказать об их с Вовкой странном знакомстве. Но она ушла. А Миша ничего о ней не знает, даже имени.

А Вовка... Что же это было? Иллюзия? Не похоже. Призрак? Но их не бывает. Душа, бродившая по больнице, пока физическое тело оперировали?

Миша не знал, что и думать, поэтому ещё больше стремился встретиться с Вовкиной мамой, но она как сквозь землю провалилась. Своим он ничего не рассказывал — боялся, что не поверят. А ему не хотелось оскорблять память Вовки.

И вот сейчас уже повзрослевший Миша тоже решил помогать людям. Ведь есть на свете такие, как он; которые тоже потеряли близких.

— Пошли, а то расчувствовались мы с тобой.

Миша бережно убрал машинку в карман, взял мальчика за маленькую ручку и повёл по коридору. А про себя повторял одно и то же: он непременно отправится искать Вовкину семью. На этот раз более тщательно. И когда найдёт, то расскажет им всё. Поверят, не поверят — неважно! Главное сказать, что их сын ушёл с улыбкой на губах.

Так он говорил каждый раз, когда вёл очередного ребёнка на операцию. И однажды это обещание исполнится.