Корсар

* * *

Между тем искупительная, так сказать, жертва, Тома Трюбле, сеньор де л’Аньеле, направлялся к виселице. И капеллан, держа его под руку, старался вести с ним умилительную беседу и призывал его к чисто христианской кончине, благодаря которой, с божьей помощью, даже худший из грешников, омытый от преступлений своих, может избежать кратчайшего даже пребывания в чистилище и с виселицы переселиться прямо в рай.

С учтивым сокрушением слушал Тома почтенного отца, но, тем не менее, не переставал озираться жадным взглядом человека, видящего окружающее в последний раз. А в ту минуту, когда духовник многоречиво расписывал ему неземные наслаждения, ожидающие на небе избранных, Тома, по-прежнему глядя направо и налево, заметил, что они как раз проходят мимо той харчевни «Танцующей Черепахи», где он в былое время вкушал наслаждения, хоть и вполне земные, но все же достойные некоторого сожаления. И трактирщик — славный человек, — увидев своего старого знакомца и приятеля в печальном окружении осужденного, хотел поднести ему кружку вина для подкрепления. Но, по злобной прихоти или излишней строгости, стрелки этому воспротивились, и таким образом Тома был лишен этого ему налитого вина. И так как он чувствовал жажду, то рассердился.

— Сын мой, — сказал тогда капеллан с большой кротостью, — пожертвуйте это господу, это вам зачтется!

Так говоря, он прижимал к себе руку Тома, и Тома, уступая этому почти что нежному пожатию, сделал усилие, чтобы смирить свой гнев.

— Да будет так, раз это вам угодно, отец мой! — сказал он, немного помолчав. И чуть не вслух сказал себе:

— Мне, впрочем, сдается, что я могу еще малость потерпеть жажду, так как то вино, что пьют в раю, надо полагать, получше вина из «Танцующей Черепахи»!

Духовник, не расслышав, продолжал свои назидательные речи:

— Сын мой, — говорил он, — вы простили этому стрелку, лишившему вас питья. Слава господу, милостиво давшему вам простить! Скажите же мне теперь: прощаете ли вы так же всем вашим врагам, без исключения, все их проступки против вас?

— Ну да! — искренне молвил Тома. И снова подумал:

— Я не в убытке, если и враги мои так же мне прощают! Ведь их проступки против меня словно тоненькая соломинка, а мои проступки против них подобны толстенному бревну…

При этом он грустно улыбался, ибо в памяти его всплывали сестра его Гильемета и прежняя его милая Анна-Мария, а также малуанские горожане и испанцы из Сиудад-Реаля и из Веракруса и столько встреченных на море команд, — и Хуана…