Второе сердце

— Здравствуйте… — Сын поочередно поцеловал их, сперва — мать.

— Здравствуй, Степочка!

— Как поживаешь, парень?

Они пошли к центру лагеря.

— Дай сумку, мама!

Сергей вдруг спохватился, что по дороге от автобуса ему и в голову не пришло помочь Светлане… Дела!

— Тяжелая… не донести тебе!

— Давай, давай!

— Ну, вместе тогда! Бери за ту ручку.

Светлана нарочно не посмотрела на Сергея, но на ее лице было отчетливо написано: вот так!

— А ты, брат, быстро научился шарик гонять! В прошлом году еще и ракетку в руки не брал… Ничего получается. Потренируешься — и «принцессе» вашей несдобровать будет!

— У нее разряд, хочешь знать!

— Не все сразу, сын. И ты заработаешь!

— Ну что, мужчины, может, прямо на озеро махнем?

— Мне сейчас нельзя — скоро торжественная линейка, сегодня же День авиации. А после линейки — куда хотите: можно и на озеро. Конечно — на озеро!.. Горн, горн уже! Я побежал строиться!

Озеро, хорошо видное с крутого берега, по форме напоминало ущербный месяц. Вода чисто отражала уже перевалившее зенит солнце.

На траве расположились пришедшие раньше, расстелив разноцветные подстилки, разложив всевозможную еду, расставив банки с ягодами и вареньем, бутылки лимонада, фруктового сока… Непросто оказалось найти удобное место: Степан тянул то в одну, то в другую сторону, и они послушно следовали за ним, обходя голые ноги, кучи одежды, разбросанную обувь. Сергей едва не наступил на рюкзачок невзрачной женщины, утром шедшей с автобуса впереди них. Девочка в очках сидела тесно прижавшись к матери, обняв ее за шею, — казалось, с момента их встречи ни на минуту своих объятий не разомкнув.

— Ну, хватит, Степа! Вот где стоим, тут, давай, и сядем! Ничего лучшего не отыщешь. — Светлана решительно поставила сумку и скинула туфли.

Степан мгновенно остался в одних плавках и — «Я — купаться!» — побежал к воде. У воды, на песчаной отмели, «принцесса пинг-понга» демонстрировала собравшимся возле нее ребятишкам гимнастические упражнения: вставала на мостик, ходила на руках, крутилась колесом.

Сергей стаскивал брюки. Раз глянув, он старался не смотреть на раздевающуюся Светлану. Впрочем, можно было зря не стараться: он и так все хорошо представлял, помнил…

«У каждого человека за спиной — озеро его памяти. Побольше и поглубже, пожалуй, чем вот это — лежащее перед тобой…»

А у воды уже пели. Пел тот дородный папаша — сейчас в трусах до колен, пела супруга папаши, то и дело лениво поправляя сползающие с плеч лямки черного бюстгальтера… Пели!

Сергею вспомнились забавные стихи своего приятеля Виктора о родительском дне в пионерском лагере:

А тот на муравейнике
все пел о коробейнике…

Слышал он их много раз и всегда от души смеялся. Сейчас ему было грустно.

Он без энтузиазма смотрел, как Светлана раскладывает на бумажные салфетки хлеб, огурцы, редиску, как, развернув фольгу, выворачивает из обильно сочащейся курицы ножки. А есть уже хотелось основательно… Спохватившись, вытащил он из портфеля бутерброды, с в о и огурцы, с в о ю редиску.

Передав ему кусок курицы, Светлана отвинтила крышку термоса, наполнила ее до краев.

— Зеленый чай! Меня… одни мои знакомые приучили… Они — из Средней Азии. Погостить приезжали, останавливались у меня… В Средней Азии все пьют зеленый чай. И в жару! Да, да!.. Попробуй!

Взяв обжигающий пальцы стаканчик, он сделал несколько глотков.

«Знакомые… Сколько же времени должны были прожить у нее эти знакомые, чтобы приучить пить т а к о й чай?..»

Прибежал Степан. Мокрые волосы слиплись и висели сосульками, тело покрылось мурашками, отчего казалось до жалости худым.

— Вытри голову и хорошенько разотрись! Полотенце в сумке!

Он поспешно и небрежно вытерся и хотел наброситься на клубнику, но Светлана успела перехватить банку и подсунуть взамен куриную ножку.

— Сперва — курицу!

Когда сын вторично убежал купаться, Сергей разгрузил портфель, сложив привезенные гостинцы в общую груду.

«Зачем вы, девочки, красивых любите?..» — доносилось с озера, из воды…

…Стихотворение Виктора кончалось так: возмущенный поэт обращается к родителям со всякими укоризненными словами, на что те отвечают ему соответственно: чего-де ты, парень, мораль нам читаешь? Мы кто — родители? Родители! А день сегодняшний как называется? Родительский называется! Чей, значит, день? Понял, деревня?..

Светлана поднялась:

— Искупаемся?

— Не хочется. Мне не жарко: зеленый чай…

Она пошла, недослушав. Мужчины смотрели ей вслед. Правда, с осторожностью — рядом собственные жены… Ну что ж, наверное, она все так же красива. Наверное… Красива ли? Он никогда не задумывался над этим, даже впервые увидев ее и познакомившись. Это разумелось само собой, сразу стало привычным, обыденным… Не задумывался он и над тем, что за жизнью она живет теперь — без него, после него. Есть ли кто у нее. «Как дела?» — спрашивал, встречая. «Нормально!» — слышал обычно в ответ. Ушел из семьи он. Ушел к любимой женщине, которая вот сейчас ждет его, наверняка уже ждет, хотя он и не сказал, в котором часу будет.

Светлана вернулась, ведя за руку синего Степана.

— Вода — чудесная! Прекрасно освежает… Но нельзя же «освежаться» до такого состояния! — Она сунула Степану полотенце.

С обтиранием сына все повторилось, но закончилось не «сперва курица», а сразу клубникой. На берегу тут и там начали подниматься.

— Мне пора. К полднику просили собраться… — грустно сказал Степан и, пока Светлана упаковывала ему в полиэтиленовые мешки гостинцы, все более грустнел. Когда они наконец пошли, сын был весь уже там, в своем отряде, мысленно распрощавшись с родителями. Так Сергею думалось, потому что он сам переживал подобное не раз — в свои пионерские годы.

С автобусом им опять не повезло: полупустой, он отошел от лагеря перед самым их носом — они даже пробежались, пытаясь и чувствуя всю тщетность своей попытки догнать его.

— Пешком так пешком!

Шли по тропе, параллельной дороге. Солнце висело впереди, низко над гребнем дальнего леса. Сергей тащил отощавший портфель и опустевшую сумку. На узких участках тропы Светлана касалась иногда нагретым за день плечом его плеча…

— Степана жаль было оставлять — ты не представляешь как! Вторую смену подряд — надоело, поди, парню! Каждый наш, родительский, приезд выбивает все же ребят из колеи!

— Ты что-то совсем раскисла.

У него самого кошки скребли на душе, но разговора этого поддерживать не хотелось. Он хорошо представлял, как будет сегодня сын до отбоя грустить, места себе не находить… Ничего, ничего! Утром, с сигналом подъема — оживет, войдет, как ни в чем не бывало, в привычный ритм лагерной жизни, закрутится в ней.

— Грустно… Грустно — и все тут! — Светлана опустила голову и шла, старательно глядя себе под ноги.

…В свои пионерские — послевоенные — ле́та, когда так же вот по воскресеньям уезжала его печальная мама (он никогда — со дня получения похоронки на отца — не помнил ее улыбающейся…), весь остаток дня Сергей играл в шахматы. С лобастым парнишкой из соседнего отряда Витькой Пеговым — Пегасом, к которому никто никогда не приезжал, они садились в углу пионерской комнаты, расставляли, тихонько посвистывая, фигуры, разыгрывали поле и начинали партию — спокойно, без азарта. Рядом с доской Сергей высыпал оставленные матерью конфеты — хватало их обычно партий на пять-шесть. Силы у него с Витькой были примерно равные, но в такие дни Сергей проигрывал чаще…

Тропа слилась с дорогой, дорога свернула в березовый перелесок, что утром виднелся с железнодорожной станции.

— Отдохнем немного, Сережа! Голова разламывается — напекло, наверное… — Светлана взяла его под руку. — Посидим в тени — может, полегчает… — И потянула в сторону.

Они сошли с обочины, выбирая, где бы устроиться.

Когда сели в березняке на раскинутую Светланой подстилку, дорогу стало не видно, солнце — тоже.

— Чай еще остался — не хочешь?

Он покачал головой.

— Может, пожуешь чего-нибудь?

Он снова покачал головой.

— А я попью…

Она налила себе, отпила чуть-чуть, выплеснула остатки в траву. Завинтив термос, убрала в сумку, щелкнула никелированными замками.

Потом вдруг посмотрела как-то отчаянно и засмеялась:

— Посидеть хоть на коленях у бывшего любимого мужа своего!

Приподнялась и села, продолжая смеяться, на вытянутые его ноги.

— Бывшего… любимого… своего…

А по щекам ее катились слезы. «Это и называется: смех сквозь слезы…» — отрешенно подумал Сергей.

— Эх, Сережа, Сережа!..

«Смех сквозь слезы — называется…» — повторил он про себя, не пытаясь уже сдержать свои заторопившиеся, ничего не забывшие руки…

В почти пустом вагоне электрички они выбрали места у окна друг против друга, закинули сумку и портфель на полку и так ехали — посматривая на одни и те же мелькавшие за стеклами детали пейзажа, наплывавшие, останавливавшиеся и тут же отплывавшие платформы. Потом Светлана, скрестив на груди руки, привалилась головой к стенке и заснула. Сергей смотрел на ее лицо и в первый раз за сегодняшний день по-настоящему его видел и разглядел. Спящее лицо беззащитно, на спящем — все отчетливее. Крутили, крутили ленту, мелькали, мелькали кадры, и вдруг — стоп!.. Постарела… Он снова смотрел за окно и снова — на лицо. Не очень, но постарела…

Давно как-то, еще до рождения Степана, в одно из воскресений (воскресений — потому что было позднее утро, а они только собирались вставать) она сказала ему: «Давай условимся, Сережа: если ты меня бросишь… ну, если мы перестанем быть мужем и женой и даже если у тебя будет другая жена, а у меня другой муж… давай иногда бывать любовниками! Ладно? Ведь мы будем иметь на это право — мы ведь раньше были друг с другом, чем с ними…» Что же он тогда ей ответил?..

От станции к станции вагон наполнялся, сесть было уже негде. После очередной остановки появились стоящие. Сергея клонило ко сну, но засыпать не хотелось: он знал, каким неприятным бывает пробуждение за несколько минут до подхода электрички к городу, как угнетает полусонная, ознобная очумелость в суматохе выходящих.

В проходе вагона возникли знакомые штаны — те, утренние: спортивные, с заплатой на левой штанине. Снится, что ли, уже?.. Нет, не снится. Тот самый парень, рюкзак тот же. Но это… это — просто совпадение: две встречи с одним и тем же человеком в один день. Бывает!

Он все же задремал и проснулся, когда поезд был в черте города, проносясь мимо все теснее сжимавших железную дорогу домов. Светлана проснулась раньше: она как раз закрывала пудреницу.

— Ну, как спалось? Что во сне видел?

— Ничего вроде…

— А я — Степана.

— Ну тебя, честное слово! Сколько можно?!.

Стараясь не потеряться на перроне, они дошли до табачных киосков, возле которых быстро вырастали очереди прокурившихся за выходные мужчин.

— Ты прямо домой, Сережа?

— Домой.

— Будь здоров!

— Ты — тоже…

Он постоял, провожая ее взглядом, и направился к зданию вокзала: пройти через зал, нырнуть в метро… две остановки, пересадка, еще четыре остановки… Но в зал не вошел, а сел на скамейку у входа и закурил. Представил квартиру, в которой жил с любимой женщиной, включенный телевизор, подогретый ужин, привычный порядок расположения предметов быта — щеток, швабры, электробритвы… Глаза — всегда словно о чем-то спрашивающие…