На луче света

БЕСЕДА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

На утро перед следующей своей встречей с протом я получил звонок от Чарли Флина, астронома из Принстона, коллеги моего зятя, который изучал планетарную систему, с которой, как утверждал прот, он пришёл. Его голос напомнил мне скрипучее колесо.

— Почему вы не сообщили мне, что он вернулся? — спросил он, даже не поздоровавшись.

— Я…

— Ого. Вы должны понимать, что прот мой пациент. Он здесь ни для вашей выгоды, ни для чьей бы то ни было ещё.

— Не соглашусь.

— Это не вам решать! — отрезал я. Той ночью я плохо спал.

— А кто занимается подобными вопросами? Он может многое нам поведать. То, что мы от него узнали, уже изменило способ нашего мышления в вопросах астрономии, и, я уверен, мы лишь коснулись поверхности. Он нужен нам.

— Моей первичной обязанностью является мой пациент, а не мировая астрономия.

Последовала небольшая пауза, пока он пересмотрел свой подход.

— Конечно. Конечно. Смотрите. Я не прошу принести его в жертву на алтаре науки. Всё, чего я прошу, это позволить нам поговорить с ним, когда он не занят лечением или чем-то другим.

Я мог понять его позицию и действительно, припев начинал звучать знакомо.

— Я предложу вам компромисс, — сказал я ему.

— О, нет. Отсылать список вопросов, как в прошлый раз — это не дело.

— Если позволить вам говорить непосредственно с ним, каждый астроном в стране будет готов тарабанить в дверь.

— Но я постучался первым.

— Нет, не вы. Кое-кто попал сюда раньше вас.

— Что? Кто?

— Журналистка, которая помогла нам заполнить пробелы в его истории пять лет назад. Жизель Гриффин.

— Ах. Она. Но что она будет делать с ним? Она не учёный, не так ли?

— Тем не менее, вот вам моё предложение. Вы и все остальные можете общаться с ним через неё. Это приемлемо?

Снова пауза.

— Встречное предложение. Я соглашусь с вашим предложением, если смогу встретиться непосредственно с ним только раз. Мы ведь тоже приняли участие в этом деле пять лет назад, когда помогли опознать в нём настоящего учёного, помните?

— Хорошо, но вам придётся договариваться с ней. В её распоряжении час в день.

— Как с ней связаться?

— Я попрошу её связаться с вами.

Проворчав что-то о репортёрах, он повесил трубку. Я тут же позвонил главе нашего секретариата, чтобы запросить всю документацию прота для Жизель.

— Включить туда стопку писем, полученную нами за последние пять лет?

— Всё, — я сказал ей, что мне не терпится избавиться от всего этого груза.

Когда вышла статья Жизель с участием прота в 1992 году, на больницу обрушился шквал звонков и писем. В большинстве были запросы информации о родине прота и просьбы указать, как туда добраться. Когда спустя три года вышла книга "КА-ПЭКС", пришло ещё несколько тысяч запросов со всего мира. Многие люди, казалось, хотели найти какой-то способ, помимо суицида, чтобы убраться с планеты. Так как мы не могли ответить на эти вопрос, большая часть корреспонденции была отложена без ответа.

С другой стороны, все запросы на предоставление копий его "доклада", оценки жизни на Земле и его сумеречного прогноза для будущего хомо сапиенс были выполнены. Данный трактат — "Предварительные замечания по B-TIK (RX 4987165.233)"- породило некоторое количество споров среди учёных, многие из которых верили, что его предсказания относительно нашей неминуемой гибели сильно преувеличены, что только сумасшедший назвал бы причиной конца устоявшиеся обычаи, которые, по мнению прота, питают огонь нашего самосожжения.

Что касается меня, я рассматриваю отчёт прота и другие его замечания и заявления, как высказывания замечательного человека, который был в состоянии использовать скрытые возможности своего мозга, недоступные для остальных из нас, за исключением, возможно, людей, страдающих другими формами синдрома Савант. В случае с протом, однако, значительная часть его мозга принадлежала кому-то ещё: его альтер-эго, Роберту Портеру. Это был Роберт, безнадёжно больной пациент, которому я так сильно хотел помочь, даже если это платой за это будет исчезновение прота.

— Персики! — воскликнул прот, войдя в мой кабинет. Он был одет в свой любимый наряд: небесно-голубая джинсовая рубашка в сочетании с вельветовыми брюками.

— Не ел их столько лет. Ваших лет, конечно же.

Он предложил укусить мне, затем широко раскрыл рот, чтобы откусить большой кусок самому. Струя слюны брызнула на полкомнаты.

Это был один из фруктов, семена которого он не потреблял. Я спросил его, почему.

— Тяжело для зубов, — объяснил он, сплёвывая одну из косточек обратно в чашку. — Корм дантиста.

— На КА-ПЭКС есть дантисты?

— Не дай бог.

— Счастливчики.

— Удача тут ни при чём.

— Пока ты ешь, позволь спросить: планируешь ли ты написать о нас ещё один отчёт?

— Неа, — ответил он, громко чавкая. — Если только здесь не произошло каких-то серьёзных изменений с моего прошлого визита.

Он остановился, одарив меня искренним, невинным взглядом.

— Их ведь не произошло, правда?

— Имеешь в виду на Земле.

— А где мы сейчас, не на ней?

— Ничего, что ты бы мог назвать серьёзным, я полагаю.

— Я этого боялся.

— Даже ни одной мировой войны, — весело сказал я.

— Всего лишь десятки религиозных.

— Это ведь прогресс, не считаешь?

Он улыбнулся, хотя это больше походило на животный оскал.

— Это одно из самых забавных вещей здесь. Вы убиваете миллионы и миллионы существ каждый день и, если позднее вы убьёте чуть меньше, вы готовы сломать себе руки, поглаживая себя по спине. На КА-ПЭКС вы, люди, считаетесь буйными.

— Да ладно, прот, мы не убиваем "миллионы и миллионы" людей каждый день.

— Я не говорил "людей".

Ещё одна косточка звякнула в чашке, как весёлый звон колокольчика.

Я забыл, что он считает всех животных одинаково важными, даже насекомых. Я решил сменить тему.

— Ты говорил с кем-нибудь из других пациентов с нашей прошлой встречи?

— Они говорили со мной по большей части.

— Я полагаю, все они хотят вернуться с тобой.

— Не все.

— Скажи мне: ты способен общаться с каждым во втором отделении?

— Разумеется. И вы бы смогли, если бы попытались.

— Даже с теми, кто не может говорить?

— Они все говорят. Вам просто необходимо научиться слушать.

Я давно считал, что, если мы сможем понять невнятную речь некоторых пациентов, т.е., чем их мысли отличаются от нормальных, мы могли бы узнать много нового о природе их страданий.

— Как насчёт шизофреников? Я имею ввиду тех, чьи слова кажутся искажёнными — вы можете понять их?

— Конечно.

— Как ты это делаешь?

Прот взмахнул руками.

— Помните ту запись, что вы включали мне пять лет назад? Одну из песен китов?

— Да.

— Какая память! Ну, вот.

— Я не…

— Вы должны перестать относиться к вашим пациентам, как если бы они были вашими копиями. Если бы вы относились к ним как к тем, у кого вы могли бы чему-нибудь научиться, вы бы поняли.

— Ты можешь помочь мне сделать это?

— Я могу, но не стану.

— Почему нет?

— Вы должны научиться этому самостоятельно. Вы будете удивлены, насколько это просто, если забыть всё, что вы знаете и начать заново.

— Ты говоришь о моих пациентах или снова о Земле?

— Это ведь одно и то же, не так ли?

Он отодвинул чашку с косточками в сторону и сел, удовлетворённо глядя в потолок, как если бы его больше ничто в мире не волновало.

— Что насчёт Роберта? — спросил я его.

— А что с ним?

— Ты говорил с ним в последние дни?

— Он всё ещё мало говорит. Но…

— Но что?

— Чувствую, что он готов с вами сотрудничать.

Я выпрямился.

— Да? Как ты узнал? Что он сказал?

— Ничего не сказал. Это просто моё ощущение. Он выглядит — даже не знаю — немного уставшим прятаться. Уставшим от всего.

— От всего? Не собирается ли он…?

— Не-е. Он просто устал быть усталым, я думаю.

— Я очень рад это слышать.

— Полагаю, это то, что вы бы назвали прогрессом.

Я на мгновение уставился на него, размышляя, может ли Роберт быть готовым выйти даже без гипноза.

— Он не настолько устал, джин. — заметил прот.

Я чувствовал, как мои плечи сползают. — В таком случае, начнём. Ты готов?

— Всегда готов.

— Хорошо. Помнишь маленькую точку на стене, за мной?

— Конечно. Один-два-три-четыре-пять.

И он мгновенно отрубился.

— Прот?

— Да, доктор б?

— Как ты себя чувствуешь?

— Слегка чокнутым.

— Очень забавно. Теперь — помнишь, что было в прошлый раз, когда мы разговаривали таким образом?

— Разумеется. Был жаркий день, и вы много потели.

— Верно. И Роберт не разговаривал со мной — помнишь?

— Конечно.

— А сейчас он со мной поговорит?

После короткой паузы прот резко ссутулился в кресле.

— Роберт?

Нет ответа.

— Роберт, в прошлый раз я говорил с вами при других условиях. Я немного знал о вас. С тех пор я узнал, от чего вы так страдаете, и я хочу помочь вам справиться с этим. Я не собираюсь давать никаких обещаний на этот раз. Это будет непросто, и вам придётся мне помочь. Сейчас я хочу лишь пообщаться с вами, чтобы получше узнать. Понимаете? Давайте просто поговорим о счастливых моментах в вашей жизни или о чем-нибудь, что вам будет интересно обсудить. Теперь поговорите со мной?

Он не ответил.

— Я хочу, чтобы вы считали эту комнату безопасным местом. Это — то место, где вы можете говорить всё, что у вас на уме, без страха и чувства вины или стыда, и с вами или с кем бы то ни было ещё ничего не случится. Пожалуйста, запомните это.

Нет ответа.

— Вот что я скажу. Я получил некоторую информацию о вашем происхождении. Я собираюсь прочитать её вам, а вы остановите меня, если я скажу что-то не так. Сделаете это?

Ответа снова не было, но мне показалось, что я заметил, как Роберт слегка наклонил голову, как если бы хотел получше расслышать, о чем я говорю.

— Ладно. Вы были звездой борьбы в старшей школе с общим рекордом в 26-8. Вы были капитаном школьной команды и заняли второе место в турнире штата в выпускном году.

Роберт ничего не сказал.

— Вы были хорошим учеником и получили стипендию на обучение в государственном университете. Также вы были награждены медалью за общественную деятельность Ротари-клубом Гелфа в 1974 году[10]. Вы были вице-президентом вашего класса в течение трёх лет. Пока всё верно?

Ответа всё ещё не было.

— Вы и ваша жена Сара с дочерью Ребеккой жили в трейлере первые семь лет после женитьбы, затем построили дом в деревне, рядом с лесом и рекой. Похоже, красивое место. Похоже на то место, в котором я бы хотел однажды…

Я взглянул на Роберта и, к моему удивлению, обнаружил, что он уставился на меня. Я не спрашивал его, как он себя чувствует. Выглядел он ужасно.

— Мне жаль, — он прохрипел.

Я не мог понять, о чём он сожалел — это могло быть что угодно. Но я незамедлительно промолвил:

— Спасибо, Роберт. Мне тоже жаль.

Его глаза захлопнулись, и голова снова поникла. Похоже, единственной причиной, по которой он вышел — это принести эти трогательные извинения мне или, возможно, миру. Я с жалостью поглядел на него за мгновение до того, как он сел и выпрямился.

— Спасибо, прот.