Искусство в век науки

* * *

Чем глубже развивается научно-техническая революция, тем большее брожение вносит она в умы западной интеллигенции. Первая реакция была нигилистической. Личное неприятие казалось панацеей от сущих и грядущих бед. Битник и хиппи — герои 50-х годов. Затем нигилизм отказа сменился нигилизмом разрушения. Современные луддиты намеревались крушить, правда, не машины, а социальные институты. И хотя в их анархической «левизне» не было ничего нового, они присвоили себе наименование «новых левых». Неожиданно, как взрыв, вспыхнув «жаркой весной» 1968 года во Франции, движение затем перекинулось на другие страны, но сравнительно быстро достигло предела своих возможностей. Обнажив противоречия анархического «вспышкопускательства», продемонстрировав безысходность стихийного бунта, оно неудержимо пошло на убыль. Все неоднократные прогнозы о его новом подъеме неизменно не оправдывались. «Жаркое лето в университетах Германии представляется неминуемым», — писала немецкая пресса в 1973 году. Жара, однако, стояла только на улицах, а в аудиториях было прохладно. Студенты и сейчас выходят на демонстрации, но далеко не в том количестве и не с тем пылом. Достаточно взглянуть на их лозунги: раньше они требовали смены правительства, теперь им хватает смены экзаменаторов.

Фильм Микельанджело Антониони «Забриски пойнт» (1970) вышел в разгар студенческих волнений. Он был встречен шумными восторгами в леворадикальных и плохо скрываемой злобой в консервативных кругах США. Студенческие лидеры уверяли, что шестидесятилетний итальянец, впервые с ними столкнувшийся, понял их настроения лучше, чем кто-либо из американцев старшего поколения. Правая пресса обвиняла Антониони в клевете на Америку. Чем потрафил Антониони бунтующей молодежи, чем навлек на себя гнев реакционеров?

Фильм начинается студенческим собранием. Еще идут титры, а на экране мы видим сосредоточенные, взволнованные лица юношей и девушек, негров и белых. Перед нами не актеры, а действительные участники событий, их пригласили на съемки; и хотя фильм игровой, это обстоятельство придает ему черты документальности. На собрании обсуждается один из вечных для молодежи вопросов — «что делать?». Все согласны, что от слов надо переходить к революционному действию. Сама жизнь подтверждает их решимость. Мы видим, как полиция зверски разгоняет демонстрацию (кадры отрывочны, но предельно выразительны, точь-в-точь, как в документальных съемках). Из учебного корпуса демонстрантов буквально выкуривают слезоточивым газом. Студенты вооружены, поэтому всем, кто выбегает из здания, приказывают ложиться. Замешкавшийся получает полицейскую пулю. Насилие рождает насилие. Раздается второй выстрел: это уже студент, он убил стрелявшего.

Марку удается скрыться. Очутившись на частном аэродроме, он поднимает в воздух первый попавшийся самолет и ведет его над песчаными просторами Калифорнии. Здесь в пустыне судьба сводит его с девушкой, молодой, красивой, мятущейся, как он сам. Дария работает секретаршей в преуспевающей фирме, но ей все опостылело: и работа, и фирма, и босс (по-видимому, ее любовник). Юноша и девушка проводят некоторое время вместе в песках, на дне высохшего озера Забриски пойнт.

В действие вторгается новая тема — уход в мир иллюзий. Дария курит наркотик, и теперь мы уже не знаем, что происходит на самом деле, а что совершается в ее отуманенном сознании. Во всяком случае эротические видения (котловину вдруг заполняют полуобнаженные и обнаженные пары, ищущие близости) — это, безусловно, действие марихуаны.

Курит только Дария, но способность ориентироваться в действительном мире теряет и Марк. У него уже нет желания продолжать борьбу, он решает вернуть угнанный самолет. Прежде чем пуститься в обратный путь, он пестро разрисовал машину, испещрил ее надписями, начертал на борту антивоенный лозунг. Все это так, забавы ради. Но с полицией шутки плохи. На аэродроме Марка поджидает засада, и не успел он посадить самолет, как раздаются выстрелы. С места события ведется радиорепортаж, и Дария в своем автомобиле узнает, что ее новый приятель, безоружный и беззащитный, убит.

Она едет дальше через пустыню (сравнение буржуазной, «отчужденной» цивилизации с пустыней — одна из излюбленных метафор Антониони, вспомним хотя бы «Красную пустыню»; здесь эта метафора реализована: на экране все время пески, пески, пески). И вот перед ней возникает великолепный отель. Может быть, это просто мираж, какие бывают в пустыне, хотя очень уж тяжелы камни, из которых сложено здание. Кажется, что нет силы, способной сокрушить эту твердыню. Но в воображении все возможно, и Дария взрывает ненавистный ей мир стяжательства и насилия, воплотившийся в архисовременном отеле, где босс-любовник делает деньги. Взрывает подолгу, в нескольких вариантах, беспощадно и, как всегда у Антониони, изумительно красиво. Взлетают камни и балки, рушатся конструкции, лопаются холодильники, рассыпая свое содержимое, вспыхивает гигантский пожар, образующий зловещее грибовидное облако. Но все это только иллюзия. Взрыва не было, и Дария печально бредет по дороге…

Фильм Антониони от начала до конца живет идеями «новых левых». Это направление возникло как выражение ненависти к бездушному миру бизнеса и бюрократии и как стремление преодолеть все старые, не оправдавшие себя способы интеллигентской оппозиции этому миру. Не желая повторять чужие ошибки, «новые левые» готовы вместе с тем усвоить чужие достижения. Стремясь быть оригинальными, они совершают новые ошибки, которые, однако, удивительно похожи на старые. Их философия — попытка своеобразного синтеза и критической переработки некоторых модных еще течений.

Кумир «новых левых» — Маркузе, ученик Фрейда. Он принял тезис учителя: культура представляет собой систему запретов. Но внес предложение: культуру сохранить, а запреты, снять. Веками утопическая мысль вынашивала мечту о человечестве, живущем без принуждения и нужды. Маркузе решил освободить чувственность человека.

При этом речь идет не о распаде нравов, не о половой разнузданности, которая порой искусственно насаждается на Западе; Маркузе называет все это «репрессивной десублимацией», т. е. насильственным устранением возгонки человеческой энергии в творчество. В условиях, несовершенного общества, где господствует отупляющий производительный труд, снятие сексуальных запретов уродует человека, лишает его духовности. Это устранение амбивалентности на зверином уровне. Лозунги Маркузе — «нерепрессивная сублимация», он против подавления чувственности, но за сохранение высокой духовности. Для этого, по его мнению, из жизни людей нужно изгнать производительную функцию. Когда производство будет полностью машинизировано и исчезнет необходимость работы ради заработка, уделом человека станет свободная игра творческих сил. Место половой любви, конечной целью которой всегда является воспроизводство рода, займет всеобщий непроизводительный эрос, не ограниченный ни привязанностью к какой-либо определенной личности, ни потребностью в существе противоположного пола, ни вообще половой сферой. Учение Маркузе — это своеобразная фрейдистская утопия.

Следы размышлений над этой утопией заметны в фильме «Забриски пойнт». И в эротических видениях Дарии, которые не похожи на сексуальные сцены современной кинопорнографии и воспринимаются как нечто ирреальное. И в том, как ведет себя Марк, когда он, совершенно не сообразуясь с действительностью, бездумно и весело раскрашивает угнанный самолет. Трагическая судьба героя — напоминание о том, что его образ действия — не модель поведения в современном капиталистическом мире.

Помимо фрейдизма «новые левые» пили еще из одного источника — экзистенциалистской философии. Отсюда они усвоили идею цельной, ответственной личности, не разложимой ни на какие роли, функции, механизмы. Вместе с тем им ясно видны слабые стороны философии существования — ее беспредельный индивидуализм: протест одиночки антагонистическому обществу не опасен. «Подобные формы протеста не противоречат статус-кво, — писал Маркузе в «Одномерном человеке», книге, которая стала философским манифестом «новых левых», — напротив, они представляют собой торжественные формы практического бихевиоризма, его безобидное отрицание; статус-кво переваривает их быстро, как здоровую пищу»[57].

«Новые левые» ищут социальные пути решения проблемы человека. Их не устраивает ни одна из существующих общественных форм, но они не отвергают идеи социальности как таковой. Их лозунг — «новая социальность». Как она выглядит, они не знают. Не ведают они и путей преобразования общества. Самый слабый пункт его теории, признается Маркузе, состоит в «неспособности указать на освободительные тенденции в пределах существующего общества». Окончание «Одномерного человека» минорно: «Критическая теория общества не обладает понятиями, которые могли бы заполнить пропасть между настоящим и будущим, она остается негативной, ничего не обещая и не суля успеха. Тем самым она сохраняет верность делу тех, кто без какой-либо надежды отдавали и отдают свою жизнь Великому Отказу»[58]. Критика экзистенциализма завершается переходом на его позиции.

«Новые левые» исполнены лучших намерений — преодолеть «одномерную» технократическую цивилизацию бизнеса, воспитать «нового человека» с «новой культурой», которую они называют «контркультурой». Но динамическая действительность быстро приводит их к распутью, распутице, порой к распутству. Возникает дилемма: либо организованные формы революционной борьбы, либо анархический перманентный бунт одиночки, выливающийся в «великий отказ» от традиционных форм поведения, бунт, который общество «переваривает как здоровую пищу». Герои «Забриски пойнт» выбирают второй путь. Но он ведет в никуда.

Сейчас в США (особенно после выхода книги Чарльза Рейча «Зеленые всходы Америки», появившейся почти одновременно с фильмом «Забриски пойнт») модны рассуждения о трех типах американского сознания. Первый сложился еще в прошлом веке, это мировоззрение фермера, служащего, мелкого дельца — индивидуалиста, не залезающего ни в чужую душу, ни в чужой карман. Носителями второго типа сознания являются процветающие бизнесмены, крупные бюрократы и технократы. Их воля к власти, стяжательству и конформизму не знает предела. Третий тип сознания принадлежит молодежи, бунтующей из лучших побуждений. Все эти три типа сознания, описанные Рейчем, представлены и в фильме «Забриски пойнт». Есть там, однако, и четвертый тип сознания, который может распространиться, если возобладает идея снятия запретов и анархического бунта. В маленьком городке, который попадается Дарии на ее пути через пустыню, мы видим не только прошлое Америки, как бы приросших к стойке стариков, но и ее возможное будущее. Это ватага мальчишек, злых зверенышей, готовых крушить все и вся. Дай им подрасти, и «контркультура» в их руках быстро обернется «антикультурой». Здесь уже нет никаких «лучших побуждений», одно только насилие.