Нелёгкое дело – укротить миллионера

Глава 54

=Мышь=

Отымел и ушел. Ничего не сказал.

Лежу в темноте и смотрю в стену. Хочется закричать. Так сильно, чтобы связки порвать. Губы дрожат от истерики, что рвется наружу, между ног влажно от семени и горячо от приятных импульсов. Все еще чувствую, как сладко сокращаются внутри мышцы.

Лежу одна и какое-то время давлю зубы, чтобы не завыть на весь дом, кусаю губы, чтобы не разреветься, накрываюсь простыней и мысленно себя ругаю, что в который раз ведусь на игру Руслана. То он злой, то добрый, то яростный, то нежный. Я не знаю, какой он настоящий. Какой он со мной? Со мной настоящей!

Ничего уже не хочется, только освободиться от ярма, которое подписала. Неустойку выплатить я не смогу, разве что меня на панель отдадут отрабатывать, придется терпеть, придется идти до конца. Рус должен сделать предложение, только тогда я смогу быть свободна.

И болезненно сжимается сердце, когда открывается дверь, и тихие шаги пробираются в комнату. Я закрываю глаза и задерживаю дыхание. Слышу, как кто-то замирает рядом, воздух колышется, пахнет пряностями и немного жареным мясом и спиртом.

– Я, – тихо шепчет Руслан. Его голос подрагивает, ломается. Теплые пальцы зарываются в мои волосы, перебирают ласково, нежно водят подушечками по лицу. Я дышу ровно, притворяясь, что сплю. – Агата… – вдыхает-выдыхает, обжигая мне кожу потоком горячего воздуха, – наверное люблю тебя. Я… наверное хотел бы на тебе жениться, – молчит, а меня начинает колотить. Руслан шумно выдыхает, заставляя меня замереть, как мотылек на кончике иглы. – Но знаю, что не достоин тебя. Я понимаю это. Дурак, так долго доходило, что сейчас это очевидное кажется мне сказкой. Ты моя, понимаешь? Моя женщина. Хорошо, что ты спишь, потому что я не знаю, как дальше быть. Как это озвучить, как тебе сказать. Собой быть не получается, не хочу знать ту тварь, что тебя мучила, но и другим быть не умею…

Он снова гладит меня, касается губ кончиками пальцев, щекочет по контуру, отчего я не сдерживаю стон. Переворачиваюсь немного и подкладываю ладошки под щеки, не открываю глаз. Я хочу услышать все, что он скажет, хотя заранее понимаю, что это летит раскаленное копье в мое сердце.

– Спи, моя мышка. Спи… – еще тише, еле слышно шепчет, его язык заплетается, будто он пьян. Легкий запах хмеля щекочет нос. Значит, все-таки выпил для храбрости. – У нас есть время, – снова лепечет Рус. Теплые пальцы соскальзывают с губ, бегут по скуле на шею, по плечу. Ладонь согревает руку и перехватывает мою кисть. Рука поднимается, и кожу обжигают горячие губы. – Есть несколько месяцев узнать друг друга лучше, и я готов их пройти. Я честно готов меняться ради тебя. Твою ж… – упирается мокрым лбом в мою руку, дышит тяжело, сипло, снова целует. – Я тебя обожаю… не передать словами. Дурею от тебя. Сам не знаю, почему. И тебе страшно признаться, потому что прогонишь же. Прогонишь?

И молчит, будто ждет ответа. Мое дыхание начинает ломаться, в носу свербит, тело затекло, глаза жжет от желания открыть их, увидеть любимое лицо. Если сейчас кровь носом пойдет снова, я не знаю, что делать. Я не хочу отвечать на его монолог! Не смогу. Мне нужно переварить, нужно подумать, как с этим жить. Как он будет с этим жить… ведь у нас нет выхода.

– Спи, Агата… – тихий голос вдруг уходит вверх, моя рука опускается на кровать, горячие пальцы освобождают ее, и шуршащие шаги убегают от меня к двери.

Я не выдерживаю и открываю глаза. Руслан, пошатываясь, выходит из комнаты и, не обернувшись, исчезает в коридоре.

Я лежу, будто камень, который откололся от края горы и вот-вот упадет в ущелье в бурлящую реку. Боюсь пошевелиться.

Щеки обливает горячими слезами, сердце сдавливает клещами, а в горле что-то огромное и колючее. Еще вдох, и задохнусь. Накрываюсь с головой подушкой и позволяю себе разрыдаться.

Как мне выбраться из этой трясины? Как уйти и не обжечься? Я ведь знала, что так будет. Знала! Но сначала верила, что Руслан не разочарует, что докажет отцу, еще тогда, утром, что он не такой. А позже думала, что не полюбит, не сможет, ведь он же прожженный бабник и ублюдок, но… ОН. СМОГ! Почему? За что?

А теперь остался последний шаг, и все будет кончено.

И следующее утро, а за ним и две недели Руслан доказывает свои слова. Он учится быть мужчиной, как младенец ходить. Каждое утро приносит цветы. Не мне – просто ставит их в вазу на кухонном столе, но я вижу, как сверкает его взгляд, когда наклоняюсь вдохнуть приятный аромат. Он молодец. Старается. Подает руку, ходит со мной гулять, развлекает игрой на рояле. Он играет потрясающе, но я сдерживаю свои эмоции, хотя последнее время это получается крайне плохо. Рус много готовит, рецепты ищет в интернете, меня зовет помогать, и я не против. Хотя каждую минуту рядом с ним, жду удар в грудь, жду те самые слова, из-за которых мы все еще здесь, в плену Коршуна-старшего. Сумасшедший богач держит руку на пульсе, контролирует каждый мой шаг, ждет отчета, а мне все тяжелее засыпать и просыпаться.

И однажды утром Руслан приносит мне чай и гренки. От запаха жареного хлеба мне становится плохо. Еле-еле заставляю себя откусить кусочек, запиваю горячим глотком несладкого напитка, а потом, извинившись, ухожу в ванную. Рус так и остается сидеть в комнате, поникший и хмурый.

– Ты точно в порядке? – спрашивает он через стену.

Открываю кран, всматриваюсь в бледное отражение, но не могу выдержать свой обвиняющий взгляд, отхожу к стене.

– Что-то вчера съела не то, живот всю ночь болел. Не беспокойся, сейчас легче станет.

– Мы вчера вместе ели, – слышу встревоженный голос через дверь. – У меня все в порядке.

Спину холодит кафель, и я молюсь, чтобы Рус успокоился. Или хотя бы ушел. Сейчас ни к чему его допросы, и так плохо.

– Егор меня шоколадкой угощал, – привираю.

– Блять, это Егор… – он ругается тихо, но я слышу через дверь и даже улыбаюсь этой реакции.

Какое-то время в комнате царит тишина. Я чищу зубы, освежаюсь под душем, набрасываю халат и понимаю, что утренняя тошнота отступила. Только грудь болит зверски, повернусь, ткань коснется сосков, и хоть вой. Стараюсь не двигаться, чтобы лишний раз не терзать раздраженную кожу, но грудь сильно выросла, нужно белье менять, а я не могу вырваться из плена этого дома, пока Рус…

– Агата, – что-то стукает о дверь, будто он лбом приложился. – Ты в порядке?

– Да, – останавливаюсь, хочу потянуться к ручке, но с другой стороны вдруг слышится хриплый голос:

– Не выходи, выслушай. Минутку. Хорошо?

Пульс ускоряется, ударяет по ребрам оглушающим ударом. Чтобы не упасть, прижимаюсь лопатками к холодной стене, обнимаю себя руками.

– Ты слушаешь? – переспрашивает.

– Да…

– Это странно, я знаю. Звучит нелепо. Ты подумай, не отвечай сразу, но… – дверь вдруг щелкает, а я резко отлепляюсь от стены и, повернувшись, сталкиваюсь с глубоко-синим взглядом. Зрачки расширены, затягивают во тьму. – Агата, я разобрался в себе. Ты нравишься мне. Нет, – мотает головой, рвет волосы. То в глаза смотрит, то куда-то уводит взгляд, чтобы снова посмотреть на меня и обжечь. – Ты мне не нравишься, я люблю тебя. Вот так просто… Ты меня изменила, вернула к жизни.

Губы дрожат, потому что хочу закричать, чтобы не произносил следующие слова. Чтобы прекратил это, остановился и продлил мою агонию. Пусть в бесконечность возведет этот плен, пусть я не выполню задание в срок, заплачу штраф за промашку, но не так, не так больно…

– Выходи за меня?

И сердце обрывается. Запинается. Умолкает.

Зачем я ему? Ведь нарочно о себе ничего не рассказывала, старалась остаться для него пустотой. Ни-кем. А он что-то углядел.

Опускаю глаза в пол. Руки дрожат, кровь бурлит и волнует вены. В висках и переносице снова горячеет, вот-вот лопнет сосуд, и я не успею сказать одно слово…

Но успеваю:

– Нет.

– Посмотри мне в глаза, – шепчет Рус. – Ты ведь не подумала даже, – тянется, чтобы обнять, его руки дрожат, но я отступаю, и он стискивает добела кулаки, склоняет голову.

– Нет, – повторяю твердо. – Я не люблю тебя и никогда не любила. Ты себе напридумывал.

– Но… Агата, я же люблю, правда люблю тебя. Не веришь?

– Верю, – наклоняю голову, усмехаюсь, намеренно причиняя ему боль. Она полыхает в его глазах, разъедает мое сердце кислотой. – Это что-то меняет?

– Нет шансов, да?

– К сожалению, – пожимаю плечом. Делаю это спокойно, театрально, но внутри все вздувается от напряжения, от преждевременной тоски, ведь я понимаю, что будет дальше. Знаю, что вижу Руслана последние минуты. Впитываю его образ, считаю ресницы, что блестят капельками слез. Запоминаю каждую его морщинку, шрамик, родинку.

Так жестоко причинять боль тому, кого любишь. Так неправильно, словно мир перевернулся и встал дыбом. Но его отец все равно сделает это – разобьет наши судьбы. Деньги ведь делают все, с детьми разлучают на много лет. Что уж говорить обо мне? Кто я? Никто… И если Коршун-старший узнает, что я нарушила договор и забеременела, а потом еще и оставила ребенка – он меня в порошок сотрет, малыша заберет, как свою собственность, и я вообще жить не смогу.

Пусть лучше так.

Каждый пройдет свой путь исправления и расплаты. Руслан свой, а я свой. Он научился любить, научится и ненавидеть. Я научилась говорить «нет» и поняла, что теперь не скоро скажу «да».

Мне освободиться от тебя, мой хищник, будет намного сложнее, слишком глубокие раны от твоих когтей на моем сердце.

– Агата, ты ведь врешь сейчас… – говорит он с надеждой, пугливо улыбается, – я вижу по глазам. Ты ведь врешь, – шепчет. Его ломает, мнет изнутри, разбирает на щепки. Этого и добивался его отец.

Зачем так мучить своего ребенка? Зачем я, дура, согласилась?!

Мне приходится сорваться, потому что потерянный вид Руслана обжигает лавой и вздергивает меня в петле несправедливой жизни. Губы еле шевелятся, чтобы сказать последнее, добивающее:

– После всего, что ты мне сделал, я тебя любить должна? Не много ли ты хочешь, Коршун?

– Не должна, – кривит губы, трет щетину. Не брился сегодня, готовился к этому разговору. Под глазами мешки, не спал, волновался.

Последние две недели он целовал меня очень нежно, ухаживал, был внимательным и общительным, на секс не намекал, будто запечатал его для себя, запретил даже думать. Да, он себя наказывал так, знаю, а сейчас я его закапываю заживо, чтобы освободить нас обоих. Он вернется к прежней богатой жизни, а я… Уже не так важно, что будет со мной – вернусь к Славке, будем адаптироваться и ждать пополнения.

Ухожу в комнату, оставляя Руслана одного. Иду к шкафу, где сложен чемодан, подготовлены документы. Подхватываю телефон, нажимаю на нужную кнопку и быстро переодеваюсь в легкий сарафан.

В ванной что-то падает, но меня это больше не касается. Я сдерживаюсь, чтобы не плакать, пытаюсь не слушать звуки, отключаюсь.

Егор забирает меня быстро, уводит по дорожке, и машина почти сразу срывается с места.

Я в последний миг оборачиваюсь, чтобы посмотреть на дом, и вижу на пороге взъерошенного Руслана. Ненавидящий меня взгляд пронзает воздух, ложится ярмом на шею и передавливает позвонки.

Я закрываю глаза и успокаиваю себя.