Пшеничная вдова

Глава 39. Под взором богов

Каменные изваяния молча взирали на собравшихся внизу. Головы их упирались в расписные своды, свет огибал их, словно бурная река скалы. Статуи богов превышали рост любого взрослого мужчины втрое. У распахнутых врат встречал Идущий по небу, протянув одну руку к свету входа, другой провожая в глуб храма. Рядом сжимала в руках лавровый винок та, что отдает, за ней обратила к небу ладони та, что забирает, скапливая в них материнские слезы, глава ее была опущена, лицо скрыто под каменным капюшоном. Отец Огня взирал на свечу у себя в руках, толщиной с колонну и ростом с нее же, воск был смешан с соком огненного плюща, языки пламени тянулись к сводам, озаряя светом серые стены, огромное пятно копоти чернотой пометило камень. Великий Воин поднял вверх широкий меч, на щите его отпечатался символ войны, а, может, символ защиты — меч, разрубающий зеленую звезду. Здесь собрались все, даже Безумный, выкрашенный в черный, затерялся между фигурами остальных богов, лицо его было сбито, вместо двух ликов зияла пустота — в главном храме он был навсегда заключен в темницу. Не хватало только одного бога — седьмого из двенадцати, постамент его хранил пустоту. Кузнец, пекарь и плотник, приходящий с тысячью лиц и тысячью жизней, не имел своей собственной статуи. Он не жил на небе, никто не знал, каков облик Отвеженного. Бог, которого нет.

— Позволь мне сделать это, — ластилась накануне Исбэль, — Эти слова обязательно принесут мир, а я, наконец, перестану бояться.

— Рядом со мной тебе нечего бояться.

— Прошу тебя. Нельзя допускать нарушения клятв...

— Отец собирает армию, — ответил ей Реборн, раздумывая, сможет ли в следующую секунду отказать ей, — Разлад может ослабить не только дух солдат, но и проредить гарнизоны. Нам нужна поддержка всех лордов. Охотная поддержка, Исбэль.

— Правильно подобранные слова сделают корону только крепче. Но если этого не сделать, что будет потом? Оставь предательство без ответа, оно даст ядовитые ростки уже наутро. Что хуже, муж мой, умереть с честью или жить в страхе, боясь отпить вина из кубка? Если закрывать глаза на измены, что сделается с короной? Слова не будут стоить и воробьиного перышка, — никогда еще Исбэль не была так смела, — Они не посмеют лукавить пред ликами Богов.

Реборн решил, что она права, когда руки ее замкнулись на его шее, а губы коснулись его губ.

Благородных лордов и леди встречал клирик. Распахнув объятья, он не опускал руки до того момента, пока не заполнится верховный храм.

За спиной Карла расположился алтарь, рядом возвышался король, впереди стояла королева. Карлу было не по себе. Он боялся. С того дня все, что было в прошлом растаяло, а настоящее казалось то ли сном, то ли даром за неведомые заслуги, то ли насмешкой богов. После того как королева очнулась, его посвятили, как надо. Когда королева произнесла последние слова, и смогла-таки выговорить слово «рыцарь», по залу прошелся загадочный ропот. Карл не знал, что таилось в нем, он только недоуменно вглядывался в благородные лица и каменное лицо отца, у которого вместо рта образовалась деревянная рана недовольства.

— Отныне мальчишка повязан с наследником кровью, такова воля богов, — сказал тогда верховный клирик, а загадочный и страшный Турун Хардрок загадочно и страшно кивнул в знак согласия. Ухо у Карла опухло и болезненно пульсировало, но его намазали какой-то холодящей мазью и стало намного легче, королева посвящала его в том же самом платье — персиковом, на полах его были заметны капли его засохшей крови, — Весть о дитя была благословлена доблестью и кровью, Карл. Теперь ты будешь должен ходить за чревом королевы, а потом за наследником, до самой его смерти. Или твоей.

И он ходил, с того самого дня. Краем своего болезненного уха он слышал, что кто-то из завистников назвал его половинчатым рыцарем. Но только потому, что королева произнесла только половину последнего, главного слова при первом его посвящении. Карл рассудил, что это несправедливо, ведь его посвящали целых два раза, и если уж он не целый рыцарь, то уж точно больше одного. Может быть, только немного менее двух. Надеюсь, прозвище это не приживется, думал он.

Сводчатый и просторный, храм глубоко дышал осенью. В нем не было слуг. Не было там и пажей, сквайров и прочих, кто не имел высших титулов. Только лорды, их благородные жены и первенцы мужеского пола. Украшенные горностаевыми шкурками леди старались держаться подальше от шкварчащей свечи-колонны Отца Огня, искры летели на мех, угрожая спалить его вместе с модницами. Здесь были все до единого: лунный олень Киприанов, летящая звезда над однозубчатой башней Веласкесов, щеристая кобра Антрантесов и вздыбленный кабан Уолготов и многие, многие другие. Не явились только Баннерхолды и Вельты по причине своей великой немощи — главы этих домов готовились отойти на небеса. Но их отсуствие не расстраивало корону — это были верные лорды, они не входили в число предателей. Исбэль не пугали вопросительные выражения лиц, этот день был наполнен правосудием. Корона позвала — и они пришли, но пойдут ли они далее?

Приветственная речь прошла быстро, сея еще больше вопросов и немного тревоги. За словами благодарности многие уловили тихую угрозу. Тревога усилилась, когда стали называть имена.

— Лорд Бордовей Уолгот, выйдите вперед, — громко произнесла Исбэль голосом твердым, наполненным решимостью — дитя в ее чреве дарило ей больше смелости, чем хмельное вино, — Лорд Томас Виннифред, вы тоже. Лорд Узерес Антрантес и лорд Торвальд Периант, — она назвала каждого. А потом настала гнетущая тишина.

В эту тишину Исбэль оглядела всех спокойным взглядом: она надеялась, что в этот момент красота их одежд отдаст хоть толику своего блеска их душам.

— Любовь, верность, честь и благородство, — начала она, открыв подле талии ладонь как та, которая забирает и положив на нее другую как та, которая отдает, и храм превратился в слух, — Эти слова вобрали в себя заветы богов. Ради этих слов мы живем, ради них болеем, бьемся, растим урожай, строим дома, рождаем жизнь и умираем. Мы дышим ими, они — смысл жизни. Но пути наши трудны, а дни суровы. Случается так, что слова путаются, надевают маски и могут предать. Когда любовь ссорится с честью, честь с благородством, а благородство с верностью. Как узнать — кто есть кто? Вы, лорд Веласкес и вы, лорд Антрантес, и все вы... сохранили заветы богов, оградив невинные души от гнева Безумного, поступили благородно, но посрамили честь, что питается клятвами. И эти слова имеют серый цвет, цвет правды, как сказал мне однажды один мудрый человек, но со временем он может стать черным, как ночь. Посрамленная честь напитается страхом, гневом и ненавистью и уничтожит все остальные поступки. Я хочу, чтобы этого не произошло, — Исбэль оглядела праздничные одежды собравшихся, пестревшие шелком, кашемиром и мехом, — Король созвал знамена. Вы пришли. Корона дает шанс отмыть свою честь добела. Пойдете ли вы дальше? — Исбэль сделала большой шаг вперед, — Все главы домов, предавшие короля Дорвуда, моего отца и законного правителя Теллостоса и части Агатового моря, возьмут свой меч, коня и доспех и пойдут защищать столицу. Своими руками, не прячась за спины рыцарей и начальников своих отрядов. Если же в силу возраста или крайней немощи кто-то не сможет сесть на коня и держать меч, за него выступит первенец мужеского пола с четырнадцати лет. Отказ приравнивается к измене и будет караться смертью. Смойте кровью свой позор, доблестно защищая свои клятвы и будете прощены.

Королева умолкла. За тишиной тишины был слышен полет искр от свечи Отца Огня. Она прочитала сомнение в их глазах. Лорд Уолгот схватился за огромный шелковый воротник-жабо, будто ему недоставало воздуха. По правде, он был слишком неуклюж для доспеха и слишком тучен, чтобы не удивить своим весом коня. Виселица для такой комплекции сулила страданий меньше, чем поле боя. Исбэль прикрыла веки, молясь богам, чтобы те преклонили колено. Тогда-то король точно пошлет их добивать раненых и не за что не поставит в авангарде. Высокие лорды переглянулись и Узерес Антрантес сделал неуверенный шаг вперед. Слишком неуверенный, чтобы счесть его за согласие, но все же сделанный им. Но набравшуюся смелости для прыжка кобру прервал громкий голос:

— Моя королева! — воскликнул лорд Брендан Лоухерт, выскакивая вперед из толпы слева. Он на ходу вынул меч из ножен, все ахнули, но в ту же секунду меч со звоном пал к ногам Исбэль, оглушая статуи богов, — Этот меч должен лежать у ваших ног, я недостоин его носить, — выпалил он и рухнул на одно колено. Реборн за спиной Исбэль многозначительно прикрыл глаза, губы его дернулись в досадном шепоте, но не было слышно ни слова, — Там, на землях Глаэкора, я предал клятву и перешел на сторону врага. Мои люди и я обратились против инаркхов и... и... — Брендан закашлялся, пытаясь вытряхнуть из горла застрявшие слова, — и против армии короля Дорвуда. Я... я.... простите... воздуха... я не смог глядеть в глаза умирающих детей, с которых снимали заживо кожу... Я предал вас, моя королева, и недостоин стоять среди верных, — Брендан поднял кудрявую темную голову, в глазах его блестел стыд. Они встретились, а потом разминулись с Реборном. Брендан тогда уже перебил несколько мелких групп инаркхов и, перемазанный в их крови, со скрипом в сердце пожал руку кронпринцу. Покидая земли Глаэкора, Брендан получил тяжелую рану, он до сих пор хромал — в бедро его и колено отдавала боль. Сын вернулся к отцу, но на плечах своих привез тяжесть собственной лжи.

Дамы ахнули, на руки их упал, теряя трость, сраженный Иглас Лоухерт, старик, до последнего мгновения гордившийся своей верностью.

— О, боги, как вы, как вы? — причитала увешанная мехами леди Гарлет Веласкес, очевидно, собиравшая информацию для будущих сплетен.

Старик немощно прикрыл глаза. Девиз его дома, «Сердце и честь», теперь потерял для него всякий смысл. Брендан оставался стойко неподвижен и даже не повернул голову в сторону отца:

— Прошу позволить мне смыть позор кровью. Я желаю выступить в составе отряда искупления. Умоляю, исполните мою просьбу, если я еще достоин. А если нет, то проявите милость.

Не выдержав помпезности момента, леди Талисса пустила горячие, трогательные слезы. Ее большие груди вздымались вместе с огромной фиолетовой мальвой, росшей на нежно-голубом атласе. Старого Лоухерта уже обдували горностаевыми воротниками и надушенными ладошками, он обескураженно сел на пол, влажные глаза его с болью взирали на сына. Кажется, заплакала еще одна дама, та, что стояла у самого входа и никак не могла видеть творившегося у алтаря. Невидимая цепь чувствования, доступная только женскому внимающему сердцу, сковала всех присутствующих. Дамы начали рыдать. А Брендан стоял, преодолевая боль в колене и не смел даже пошевелиться.

С возрастом Реборна начали посещать мысли что, может, доблесть-таки мешает расти уму, впрочем, как и наоборот. Если так будет продолжаться, то храм превратится в сборище плакальщиц, а слез наберется столько, что ими впору тушить свечу Отца Огня, так же подумал король. К счастью, Исбэль двинулась вперед.