Солнце на излете

II

Ах, остановите! Все валится,
В сердце рушится за небоскрёбом небоскрёб!
Ах, уберите! Оригинальности
Розовую мордочку спрячьте в гроб!
Снега, как из влажной перины,
Запушили фонарную яркость…
Слушайте! Кажется! Вальс старинный
Сейчас прогуляется по Луна-Парку!
Ах, остановите! Все валится,
И остатки расшатала тревога,
Я фонарным золотом и снегом залит сам,
И мои веки белыми пальцами снег перетрогал,
Ах, не много, не много, не много
Минут дайте выпить оригинальности:
Ведь мои веки белыми пальцами снег перетрогал,
Я фонарным золотом и снегом залит сам.

29 Ноября 1913 г.

«Иду сухой, как старинная алгебра…»

Иду сухой, как старинная алгебра.
В гостинной осени, как молочный плафон.
Блудливое солнце на палки бра,
Не электричащих, надевает сиянье, треща в немой телефон.
И осыпаются мысли усталого провода,
Задумчивым звоном целуют огни,
А моих волос бесценное серебро водой,
Седой омывает хилые дни.
Хило прокашляли шаги ушедшего шума,
А я иду и иду в венке жестоких секунд,
Понимаете?! Довольно видеть вечер в позе только негра-грума,
Слишком черного, чтоб было видно, как утаптывается земной грунт.
Потом времени исщупанный, может, еще не совсем достаточно,
Еще не совсем рассыпавшийся и последний,
Я могу по пальцам сосчитать до ста точно
Из расколотого черепа рассыпавшиеся бредни.
Я века лохмотьями солнечной задумчивости бережно
Укрывал моих любовниц в рассеянную тоску,
А вскисший воздух мне тогу из суеверий шил.
Едва прикрывающий наготу лоскут.
И, упорно споря и хлопая разбухшим глазом, нахально-качается
Доказывая: с кем знаком и не знаком,
А я отвечаю, что я только скромная чайница,
Скромная чайница с невинно-голубым ободком.

«Звезды задумчиво роздали в воздухе…»

Звезды задумчиво роздали в воздухе
Небрежные пальчики своих поцелуев,
И ночь, как женщина, кидая роз духи,
Улыбку запахивает шубой голубую.
Кидаются экипажи на сумрак неистово,
Как улыбка пристава, разбухла луна,
Быстрою дрожью рук похоть выстроила
Чудовищный небоскрёб без единого окна.
И, обрывая золотистые, свислые волосики
С голого черепа моей тоски,
Высоко и быстро пристальность подбросила,
Близорукости сметая распыленные куски.
Вышитый шелком и старательно взвешенный,
Как блоха, скакал по городу ночной восторг
И секунды добросовестным танцем повешенных,
Отвозя вышедших в тираж в морг.
А меня, заснувшего несколько пристально,
У беременного мглою переулка в утробе торопит сон
Досчитать выигрыш, пока фонари стальной
Ловушкой не захлопнули синего неба поклон.