Кланы в постсоветской Центральной Азии

Однако нарушение равновесия и конкуренция кланов, нанося урон каждому из «игроков», обязательно сменяется новым балансом, без которого их функционирование и жизнеспособность ставятся под сомнение. Срыв формального или негласно сложившегося «правила» распределения контроля над потоками власти и ренты, как правило, инициирует активные действия обществ или даже поиск проигравшими дополнительной опоры в общественной лояльности. Так бывает всегда, когда одна из элитных групп, контролирующих клан, для достижения каких-либо целей, не имея на то реальных конкурентных преимуществ среди других элитных сообществ, стремится активно привлекать общественность в качестве весомого аргумента своих притязаний.

Очевидно, что выход элитных противоречий на публичный уровень чреват потерями для всех без исключения провластных групп.

С целью предотвращения конкуренции или ее минимизации коалиционные организации стремятся распределить между собой потоки ренты. Как правило, клановые сообщества относительно устойчиво «закрепляются за определенными сферами общественно-политической деятельности, гарантирующими поступление ренты (например, правоохранительные органы, финансы и т. д.)». Эта же дифференциация рентных потоков и их перераспределение являются значимым государственным механизмом управления элитными группами и «подведомственными кланами» в достижении политической стабильности.

Процесс дифференциации и распределения рентных потоков не может быть сведен исключительно к достижению успеха в конкуренции кланов, но определяется многими факторами: стремлением власти к достижению стабильности и способностью к социализации, уровнем давления общества, общественно-политическим и материальным потенциалом коалиционных организаций (кланов) и, наконец, и только в последнюю очередь, клановой конкуренцией. Причем очевидно прослеживается еще одна закономерность: чем стабильнее вертикаль власти и выше ее общественная поддержка, тем выше ее способность управления элитными сообществами. На стадии становления постсоветской государственности руководители независимых республик Центральной Азии, вынужденные порой опираться на противоборствующие коалиции, щедро раздавали преференции их представителям.

Например, для прекращения гражданской войны в Таджикистане Э. Рахмону пришлось вступить в переговоры и договариваться даже с группировками радикального ислама и полевыми командирами, поддерживаемыми афганскими талибами. Партия исламского возрождения, согласно подписанному в 1997 г. соглашению, гарантированному Россией, получила в правительстве пять министерских портфелей[58].

После трагических событий в январе 2022 г., которые помимо материального ущерба и человеческих жертв стали определенным рубежом «нового этапа политического развития страны», по словам казахстанского эксперта Досыма Сатпаева, параллельно «в целом в Казахстане начинается этап передела собственности. Борьба с теми финансово-промышленными группами, которые пока не демонстрировали лояльность Токаеву. Те же, кто продемонстрирует лояльность, скорее всего, войдут в его команду»[59].

По оценке Д. Норта и соавторов, «правитель – это всего лишь один из многих значимых участников господствующей коалиции»[60].

Важнейшим для понимания характерных качеств клановой организации является положение, высказанное неоинституционалистами по поводу обязательных условий сохранения стабильности коалиций. Для поддержания в функциональном (жизнеспособном) состоянии клановых сообществ количество и качество ренты, поступающей в распоряжение, должно быть достаточно, чтобы обеспечивать их консолидацию и активное состояние. В связи с отмеченным неоинституционалистами условием фундирования коалиций величиной ренты логика их рассуждений привела к еще одному положению, проясняющему содержание клановой организации. Внутренний строй кланов характеризуется диалектическим противоречием. С одной стороны, масштабы объединяемых кланами участников увеличивают их возможности, в том числе в оказании реального влияния на политический процесс, с другой стороны, расширение круга объединяемых акторов сообществ уменьшает консолидирующую роль распределяемой ренты и, следовательно, внутриклано-вую лояльность. «Коалиции естественного государства, – говорится в уже цитируемой книге, – сталкиваются с фундаментальным выбором. Расширение коалиции без роста деятельности, порождающей ренту, увеличивает число ее членов и повышает способность коалиции противостоять внутренним и внешним угрозам. Однако это также ведет к распылению ренты, что снижает ценность членства в коалиции и одновременно сокращает способность участников наказать коалицию, лишив ее своей поддержки»[61].

По мере того как примордиалистские основания клановой консолидации отодвигаются на второй план, указанное противоречие проявляется все очевиднее. Несмотря на сохранение относительной обусловленности кланов кровнородственными, родовыми, жузовыми отношениями, определяющим скрепом клановой организации становится контроль за «насилием» (по Норту) и доступ к ренте.

Однако невозможность бесконечного расширения внутрикла-новой редистрибуции вынуждает элитные группы, их контролирующие, искать иные средства консолидации сообществ, в том числе в традиционных идеях и смыслах. Именно поэтому главы клановых сообществ Центральной Азии зачастую прибегают к использованию «вечных истин». Например, на заре становления узбекской государственности в политической конкуренции противоборствующих клановых группировок причудливо сочетались лозунги: «Справедливости, ислама и демократии»[62].

Коалициям «естественного государства», связанным с индивидуальными идентичностями и испытывающим влияние внешних факторов (в случае с кланами, например, уровня экономического развития, наличия и уровня природной ренты, вмешательства сил, инсперированных мировыми политическими центрами), свойственна еще одна черта: мобильность, или, как ее определяют Д. Норт и его соавторы, хрупкость. «Коалиция хрупка, – пишут они, – в том смысле, что незначительные изменения в положении участников коалиции – изменения в относительных ценах, количестве климатических потрясений, угроз от соседей, болезней и так далее – могут вывести коалицию из равновесия. Потрясения могут легко привести к насилию и созданию новой коалиции. Но могут они также привести к перестановкам внутри самой коалиции»[63].

С замещением примардиолистского консолидирующего начала кланов рентой и властным ресурсом их мобильность, или хрупкость, нарастает.

Особую роль в опосредовании социально-политической среды функционирования клановой иерархии в последнее время играют международные НКО, хорошо адаптирующиеся в ее организации[64].

Так, устранение Р. Алиева и несостоявшаяся компания «Преемник» с Т. Кулибаевым значительно изменили расстановку сил не только собственно в «семейном клане Елбасы», но способствовали появлению двух новых элитных групп: объединяемую родственниками авторитетной в Казахстане семьи Алиевых и кулибаевского нефтегазового сообщества[65].

По мере агрегирования властного ресурса и контроля над потоками ренты в руках центральной власти увеличивается «взрывоопасный потенциал» в Республике Таджикистан[66].

Предполагаемый транзит власти в Таджикистане от Э. Рахмона к его сыну ведет к активной кадровой ротации, вызванной поиском лояльных «семье» чиновников. Эксперт по Центральной Азии А. А. Князев по этому поводу пишет: «Безусловно, новые назначения будут проводиться с учетом того, насколько эти персоналии окажутся лояльны к семье Рахмона и к Рустаму Эмомали, когда транзитный сценарий вступит в решающую фазу. Латентные противоречия в том кругу элиты, который допущен к участию во власти, и, главное, в зависимом от власти бизнесе, влекут за собой постоянные ротации государственных служащих на разных уровнях и в разных сферах, и не только в силовом блоке. Кадровые изменения подкрепляются законотворческими. Задача нынешнего этапа подготовки к транзиту власти – коррекция законодательства в направлении максимального усиления контроля за таджикским обществом»[67].

В «естественных государствах», принадлежащих к западной цивилизации, по мере становления публичного права и безличност-ных регуляторов коалиционных отношений (например, долгосрочных соглашений) элитные сообщества обретали новые свойства устойчивости, реализуемые в базисном и зрелом состоянии (по Д. Норту). Однако в случае с постсоветской Центральной Азией как раз отсутствие правового, безличностного режима (как и в современной России) является главным препятствием политической модернизации вообще и преодоления клановости в частности.

Отсутствие или неразвитость безличностных институтов публичности, в том числе правового режима в постсоветских государствах (Россия в этом отношении не исключение), на наш взгляд, является причиной не только сохранения в социальном пространстве таких рудиментов, как кланы, но и их адаптации к современным условиям. Одним словом, «реинкарнация» клановых структур не результат устойчивости патриархальных паттернов постсоветских социумов, но следствие революционного «излома» советского порядка и нерелевантности либерально-демократического «выбора», обязательным или даже природным качеством которого является закон и право.

Имея в виду не единожды высказанный тезис Д. Норта о невозможности укоренения институтов, заимствованных из западного опыта, на постсоветской почве вполне резонно выглядит положение, согласно которому «нет силы, которая бы неизбежно двигала общества поступательно от хрупких к базисным или зрелым естественным государствам»[68].

В рамках институциональной теории выстраивают свою концепцию социальной организации Д. Аджемоглу и Д. А. Робинсон, книга которых «Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты» была опубликована на русском языке в 2015 г.[69]

Рассуждения авторов об экстрактивных и инклюзивных институтах, от соотношения которых зависит способность социально-экономической системы к развитию, в полной мере относятся к клановым сообществам вообще и постсоветской Центральной Азии в частности. Инклюзивные институты в представлении авторов те, которые «разрешают и, более того, стимулируют участие больших групп населения в экономической активности, что позволяет наилучшим образом использовать их таланты и навыки, при этом оставляя право выбора – где именно работать и что именно покупать, – за каждым отдельным человеком. Частью инклюзивных институтов обязательно являются защищенные права частной собственности, беспристрастная система правосудия и равные возможности для участия всех граждан в экономической активности; эти институты должны также обеспечивать свободный вход на рынок для новых компаний и свободный выбор профессии и карьеры для всех граждан»[70].

В противоположность инклюзивным экстрактивные институты (к которым безусловно следует отнести кланы), ориентированы на то, чтобы выжать максимальный доход из эксплуатации одной части обществ и направить его на обогащение другой части (имеются в виду элитные группы. – Авт.)»[71].