Негодная певица и некромант за клавесином

Глава 8

Вот как удержаться?

Меня распирает от смеха, но я стараюсь сдержаться и с самым невинным видом хлопаю глазами. Мне очень нравится, что у меня получилось. Уже одного вопроса про газеты достаточно, чтобы стать главной героиней сплетен и… подпортить свою репутацию правильной девушки.

Есть единственная дамская газета — “Светские хроники”. Но никому и в голову не придёт назвать издание газетой, потому что звучит неблагопристойно.

Я же мимоходом призналась, что читаю “мужские” издания, в то время как юным особам не к лицу говорить на тяжёлые темы, подвергать свою хрупкую душевную организацию угрозе потрясения и особенно не пристало засорять свою голову лишними знаниями.

— Карин?! — оборачивается папа.

— Её проект обязательного образования для девушек в публичных школах наравне с ровесниками нашёл поддержку у партии “Прогресс”, — охотно поясняю я, словно не понимаю, что папа предлагает замолчать.

На законодательном уровне проект не примут в том виде, как его предлагает Найрин Далл, но через несколько лет ей всё же удастся добиться для девушек права на равное образование, что само по себе прорыв. Именно из будущего я помню о сегодняшних политических событиях, помню, что её первое выступление приблизительно совпало с моей помолвкой, и мне было жутко завидно, что какая-то непонятная сеньорита, которую отвергали и игнорировали все приличные люди, прославилась, а главное изменила тысячи тысяч судеб, а я веду сытое, но совершенно бессмысленное существование. Наверное, тогда я впервые усомнилась, что моя правильная жизнь действительно правильная.

— Карин, дорогая, газеты не для женского ума, — папа приобнимает меня за плечи и показушно мягко журит. — Ох уж это юное любопытство! Ты стянула газету и ничего не поняла? Найрин Далл несчастная отвергнутая девушка, очень грубая и мужиковатая, и всё, что она несёт, это разрушение. Обучение в публичной школе убивает нежность и женственность. Ты же не хочешь лишиться своего очарования?

Раньше я верила в это.

Только вот моя женственность померла без всякого образования.

Папа исправил мою “ошибку”, и сейчас я, как хорошая девочка, должна согласиться.

— Ничего страшного, если я не выйду замуж. Учиться так интересно! Я хочу познакомиться с сеньоритой Найрин! — я говорю настолько громко, насколько позволяют приличия.

— Карин, когда ты волнуешься, ты начинаешь говорить удивительные глупости! Это так мило.

Мама всё-таки сводит мои усилия на нет.

Продолжать бессмысленно — всё, что я скажу, будет объяснено моим волнением. То, что цель ужина объявить помолвку, ни для кого не секрет.

Что же, я просто продолжу говорить глупости изо дня в день при каждом удобном, а лучше неудобном случае.

И спонтанная идея познакомиться с Найрин мне очень нравится. Завтра же напишу ей, только надо придумать, как это сделать минуя родителей, иначе они просто уничтожат моё письмо. Но это терпит.

Мама целует меня в висок и приветствует чету Сильвен. Если мне не изменяет память, они последние. Мама обменивается с ними любезностями, я просто киваю. Беседа продолжается, но мне в ней места нет, и вскоре мама намекает, что мне следует унести презент Берта, привезти для меня конфеты с его стороны так мило…

Уйти — это прекрасная возможность.

“Столовая” часть для званого ужина основная, гости недолго будут в гостиной, и мне нужно правильно рассчитать момент. Я отношу коробку в свою комнату, а возвращаюсь по дуге. Есть соблазн устроить на кухне настоящую пакость, но я здраво оцениваю, что кто-то из слуг заметит.

Я останавливаюсь у стены и наблюдаю. Родители независимо друг от друга фланируют по залу и перекидываются с гостями вежливыми фразами. По правилам этикета хозяева должны уделить толику внимания каждому приглашённому. А я обязана быть с мамой, поэтому долго стоять не должна, но я вытягиваю из рукава платок и обмахиваюсь. Благородная слабость оправдывает мою медлительность.

Вот папа подходит к госпоже Сильвен и что-то говорит, а она улыбается. Наверное, сделал комплимент.

А вот господин Херре расходится с господином Дельси.

Думаю, это тот самый момент.

Я прячу платок направляюсь к маме. Она оборачивается, смотрит на меня вопросительно, и я, подхватив её под локоть, подаюсь ближе и шёпотом спрашиваю:

— А что, что-то случилось на кухне? — я даже врать не буду.

— Что случилось?

— Я думала, ты знаешь. Я не поняла, что там за суета.

— Я разберусь.

Она улыбается Берту и, не прекращая обмениваться любезностями, продвигается в сторону двери. Папа в это время поднимается с господином Херре по лестнице, а я аккуратно подбираюсь к фортепьяно.

— Карин, — окликает меня Берт.

Ещё не хватало, чтобы он мне помешал!

— Ах, да… Я вам очень признательна, вы думали обо мне во время поездки в столицу, — правильно благодарить не за подарок, а за внимание, и это не то правило этикета, которое я собираюсь нарушить.

Я отворачиваюсь от Берта достаточно быстро, чтобы он не успел продолжить разговор. Ему придётся снова меня окликать, но он в замешательстве от моей беспардонности, и я успеваю первой.

— Дорогие гости, — обращаюсь я к залу в полный голос и поднимаю крышку инструмента.

— Карин, что на вас нашло? — шипит Берт, но я уже не реагирую.

— Я бы хотела развлечь вас исполнением моей любимой песни…

Естественно, все разговоры прекращаются, взгляды скрещиваются на мне, и Берт больше не может мне помешать, он вынужден отступить, а я сажусь за фортепиано.

Мне страшно, но это страх какого-то совершенно нового сорта. Он щекочет азартом, и я предвкушаю то, что собираюсь сделать. Этот новый страх не тормозит меня, не гонит под одеяло, а наоборот подстёгивает.

— Юная госпожа поёт?

— Никогда не слышал.

У меня не только с пением были проблемы. Музыкального слуха у меня нет, и обучить меня игре учителя тоже не смогли. То есть я знаю, как нажимать на клавиши, и… Да этого сто раз достаточно!

Главное не бить по клавишам со всей силы, какофония должна быть фоном для моего исполнения.

Я набираю в грудь побольше воздуха, ставлю пальцы на клавиши…

— Белая-а-а луна-а-а-а, — во всю мощь лёгких начинаю голосить я и чудесным образом я просто забываю о слушателях, чьи уши я сейчас буду терзать. Мне абсолютно всё равно, как гости отреагируют.

Сколько я не пела? С пятнадцати лет?

Боги, как я счастлива!

Я пою!