Негодная певица и некромант за клавесином

Глава 4

— Кого? — спрашиваю я.

“Си…” — это имя владельца конкурирующего Бюро? Кого бы ни назвала Азири, её имя запомнить и произнести гораздо легче, чем прозвучавшую шипучку. Похожие сочетания звуков я слышала в языке нагов.

— Не обращай внимания, Карин, — Азири Ра совсем по-человечески морщится и пожимает плечами, развивать тему ей явно не очень приятно, но от ответа она не отказывается и поясняет, что “Системой” называется контора, занимающаяся организацией перерождения душ.

У меня рушится картина мира.

Во всех известных мне легендах говорится, что боги судят, что боги награждают, что боги стоят на страже миропорядка, а сейчас богиня пьёт со мной чай как с подружкой-приятельницей и говорит нечто невообразимое.

Контора, которая занимается перерождением?

Бюро исполнения желаний?

Разве это не похоже на коммерцию?! А как же высшая справедливость?

— А… — открываю я рот.

Азири Ра наклоняется ко мне и доверительным шёпотом продолжает:

— От чистого сердца не советую связываться с “Системой”, те ещё мошенники. Представляешь, буквально позавчера закинули душу в иной план бытия, в чужое тело, в нежилой загородный дом, да ещё и с мужем-паралитиком в довесок?! Вот ты бы хотела оказаться в другом мире и решать проблемы чужой жизни?

— Нет! — это… страшно, мне в своей-то жизни страшно. — Азири, а разве ты занимаешься не тем же?

Она ведь только что сказала, что хочет потеснить “Систему”.

Может, я и оглушённо-пришибленная, но на память не жалуюсь.

Она смотрит на меня оскорблённо, но видно, что по-настоящему богиня не злится.

— У меня на каждое перерождение отдельный прозрачный договор с конкретными условиями и взаимными обязательствами, а у них, если связалась, то договор бессрочный, и будут тебя кидать из тела в тело, пока не выжмут потенциал твоей души досуха.

— Оу…

По-настоящему проблемы чужих душ меня не трогают.

— Я готова исполнить твоё сокровенное желание, — серьёзно говорит Азири Ра. Звучит как деловое предложение.

Внезапно.

Хотя и ожидаемо.

Я смотрю на богиню, а руки холодеют, потому что пришло время сделки, пришло время принять решение. Самой. Никто за ручку меня не отведёт и ответственность за последствия на себя не возьмёт.

И да, я отчётливо понимаю, что за желание придётся дорого заплатить. Только чем? Я поворачиваю голову. Исчезнувшая стена до сих пор не вернулась на место, и я вижу залитый солнцем лес, игру лучей на водной глади купели, белизну храма.

Знакомо пахнет травой…

— Я сплю?

Больше похоже на обморок.

— Ты с потерянным видом опираешься на стену и смотришь невидящим взглядом в пустоту. Ты можешь вернуться прямо сейчас.

— Нет. Продолжай, пожалуйста.

Если платить не деньгами — зачем они богине? — то чем? На ум приходит только одно — жизнью. Но какой высшему существу прок с моей смерти?

— Я готова исполнить твоё сокровенное желание, — повторяет она с улыбкой.

Мне страшно упустить шанс, только:

— У меня нет желаний.

Вообще никаких.

— Есть, Карин. Ты просто забыла. Знаешь, что самое забавное? Ты забыла дважды, потому что твоё сокровенное желание, желание жгучее и страстное, которое дало тебе сил встряхнуться и прямо сейчас почувствовать себя живой, ты ощутила, когда окунулась в тишину священной воды. Скажи мне, что это? Ты знаешь.

— Оно невыполнимое.

Передо мной богиня, высшая, но она не стоит над миром. Мы обе живём по его законам, и в этом смысле я и она равны.

— Нет ничего невозможного. Скажи, Карин. Скажи или возвращайся.

Из моих рук исчезает чашка недопитого чая, исчезают и чайник, и столик.

Если я промедлю… исчезнет всё, и я очнусь на улице, где меня заметит стража и проводит туда, где я лягу на диван и встречу конец.

Нет, только не обратно!

Вскочив, я думаю сказать, что согласна отправиться в другой мир и в чужое тело, куда угодно. Но выкрикиваю я не то, что думаю, а то, что чувствую:

— Я хочу вернуться в свои восемнадцать. Я хочу вернуться и прожить свою жизнь.

— Легко.

Ещё одна стена исчезает, и я вижу до боли знакомый коридор, ведущий к моей детской, где меня наверняка ждёт плюшевый заяц, слегка облысевший, но такой любимый. Я его обниму как в детстве, и всё будет хорошо. Он нечто большее, чем игрушка. Талисман?

Когда я была маленькая, я играла только с ним. Родители пытались заинтересовать меня куклами, но я оставалась равнодушна, и однажды мама даже забрала у меня зайца, чтобы я играла как все девочки. Какую грандиозную истерику я тогда закатила… Никакие увещевания и угрозы не помогали, пока мне не вернули мою игрушку.

Помню, я хотела забрать зайца с личными вещами, когда выходила замуж, но родители категорически запретили, а я уже была слишком… правильной, чтобы настоять на своём. Мне хватило обещания, что они никогда не выбросят мою плюшевую любовь

Мама сдержала обещание.

Я иду к детской, почти бегу, но внезапно с противоположной стороны раздаётся заунывный дикий вой.

Вздрогнув, я оборачиваюсь:

— Кто-то плачет?

Никогда не слышала подобного воя. “Плач” — я выразилась очень мягко. Кто-то орёт? На звуки моей детской истерики не похоже. Да и место не то.

— Давай посмотрим? — предлагает Азири Ра.

Храм исчез, мы находимся в доме, где я выросла, где прошли лучшие годы моей короткой бесславной жизни.

— Посмотрим, — киваю я с искренним любопытством, но когда понимаю, откуда именно идёт вой, останавливаюсь перед дверью.

Неужели? Мне исполнилось четырнадцать, и из детской меня переселили во “взрослую” спальню с крошечным будуаром, модным век назад, во времена строительства особняка.

Повзрослев, я вела себя тихо, как положено.

За одним маленьким исключением.

— Белая луна горит на небе, — раздаётся из-за двери с надрывом. Теперь можно разобрать, что вой не просто вой, в него сливаются стихи.

Я шарахаюсь.

До меня наконец доходит, что происходит.

— Это было действительно ужасно, — выдыхаю я.

Азири уверенно касается двери, и створка просто растворяется, открывает будуар нашим взглядам.

Посреди комнаты стою я, и судя по ещё немного детскому лицу и ярко-розовому в рюшах платью, мне около пятнадцати. Тогда я горела мечтой стать певицей, а мне отвечали, что у меня нет ни музыкального слуха, ни приятного голоса. Что я не способна петь, только выть и скрежетать.

Мне говорили, что я должна молчать, быть малословной и обходиться полушёпотом. Короче, всеми правдами и неправдами скрывать свой недостаток.

— Ужасно? Разве? По-моему, ты репетируешь и ты счастлива в этот миг.

— И что, что я счастлива? Родители были правы.

— То есть, вернувшись, ты снова будешь молчать и слушаться? Карин, тогда какой смысл возвращаться? Чтобы повторить стремительное угасание?

— Нет, я не буду слушаться. Я не пойду за Берта…

— Светлые боги! — раздаётся возглас мамы. — Карин, немедленно прекрати! Это невыносимо. Ты хочешь свести нас с папой с ума?

Мама поднимается по лестнице и входит в комнату. Забавно смотрится, как она открывает не видимую мне дверь.

Мама…

Сердце отзывается теплом и одновременно горькой досадой.

— Мама, ну почему?! — прерываюсь я-маленькая. — Мне нужно петь, чтобы стать певицей! Я буду давать концерты, собирать залы. Однажды я обязательно выступлю на конкурсе талантов Эльфийского королевского Двора и выступлю в Гранд-холле!

Я морщусь, и меня пробивает на смешок — так наивно…

Конечно же, ничего подобного никогда не случится.

Услышать, что отвечает мама, я не успеваю, но я и так помню, она скажет, что я бездарна.

Окружающее пространство стремительно выцветает, и я оказываюсь в кромешной серости, липкой как паутина. Но я не одна, передо мной стоит Азири:

— Моё условие очень простое, Карин. Я исполню твоё желание вернуться, а ты обязуешься исполнить свою заветную мечту. Ты должна петь, собрать зал, участвовать в конкурсе и выступить в Гранд-холле. Ты согласна?