Распутин наш

Распутин неожиданно для себя громко скрипнул зубами и торопливо отвернулся, чтобы не смущать служанок. Возвращались молча. В комнатушке Григория ждал знакомый прапорщик, приезжавший вместе с Батюшиным в британскую миссию. В своей шинели светло-стального цвета, круглой низенькой каракулевой шапке, в сапогах со шпорами и с обязательной для всех офицеров шашкой, он выглядел в ночлежке попугаем, случайно залетевшим в берлогу к медведю.

— Собирайся, пошли, — коротко приказал он, вставая с колченогого стула.

Идти пришлось недолго. Как оказалось, ночевал Григорий в соседнем с канцелярией Батюшина доме на Фонтанке, в пяти минутах от “фатеры” самого Распутина на улице Гороховой. Внешний вид батюшинской комиссии с грозными диктаторскими полномочиями трепета не вызывал. Скорее — недоумение и сочувствие. Ничем неприметный обшарпанный подъезд без всякой вывески, пахнущая кошками лестница, ведущая на третий этаж, полутёмная прихожая, крайне скромный кабинет начальника с полным отсутствием положенной канцелярской мебели и простым обеденным столом, заменяющим письменный.[10]

— Доброго утречка, Григорий Ефимович. Как спалось? — елейным голосом спросил Батюшин вошедшего арестанта.

В комнате, судя по всему, собрались почти все подчиненные генералы. Двое — в армейской форме, трое — в мундирах военно-судебного ведомства. Каждый с аккуратной папочкой и карандашом. “Ожидается мастер-класс образцово-показательного аутодафе,” — подумал Распутин.

Скользнув глазами по столу, он удовлетворенно отметил аккуратно сложенные бумаги из британской миссии и облегченно вздохнул. Другого способа легализовать собственноручно изготовленные поделки, торопливо нарисованные за три часа от перестрелки до рассвета и засунутые между реальными документами англичан, не представлялось никакой возможности. Зато теперь, освященные официальной выемкой, зафиксированные в протоколах, прочитанные несколькими парами глаз, переведенные на русский язык, откопированные, заверенные, оформленные в дело и подшитые, они превратились в полноценные первоисточники, живущие своей самостоятельной жизнью. Информация, изложенная в них, гарантированно станет широко известна — в комиссии Батюшина “течёт” так же, как и во всех остальных государственных учреждениях, и сведения эти как-то необходимо учитывать, с ними придётся считаться. Может и не случится приказ № 1, и останутся живы сотни и даже тысячи невинных душ, среди которых будет искомая…

— Благодарствую, Николай Степанович, — бодро ответил Григорий, — чувствую себя лучше, по крайней мере, выспался. Осталось узнать, в качестве кого я здесь нахожусь. Как гость или как арестант?

— А вот это мы сейчас и выясним, дражайший Григорий Ефимович, — Батюшин ещё подлил елея в голос, — всё в ваших руках. Всё зависит от ваших ответов на наши вопросы.

— Я надеюсь, допрос не займёт много времени?

— А с чего вы так решили?

Распутин оглянулся.

— Судя по тому, что мне никто не предложил даже присесть…

Среди генеральской свиты раздался сдавленный смешок. Батюшин тоже позволил себе улыбнуться.

— Извольте, Григорий Ефимович, — и двинул начальственной бровью.

Распутин небрежно взял внезапно материализовавшийся за спиной стул, одним движением перевернул и сел на него по-кавалерийски, преданно уставившись на генерала. Мысль похулиганить давно созрела в его голове и напрашивалась хоть на какую-то реализацию. Батюшин, сделав вид, что ничего экстраординарного не произошло и так себя вести в кабинете “царского опричника” естественно и небезобразно, уткнулся в бумаги. Не поднимая глаз, абсолютно спокойным тоном, будто разговаривая о погоде, генерал произнес:

— Давеча, Григорий Ефимович, вы говорили мне, что уже пришли в себя, когда английский подданный открывал свой сейф. Стало быть, дальнейшие события вы должны были видеть или хотя бы слышать.

— Должен был! — согласно кивнул Григорий и продолжил, в ответ на радостно вскинувшего глаза генерала, — но не видел… А слышать — слышал! И топот, и крики, и выстрелы. Целую войну устроили господа-хорошие.

— А вас, стало быть, никто не потревожил?

— Не поверите, даже в комнату не заходили!

Батюшин бросил на стол карандаш и откинулся на спинку стула.

— Тяжело с вами, Григорий Ефимович. Хитрый вы. Хорошо. Буду спрашивать прямо и надеюсь получить откровенный ответ. Что вы знаете об имеющих боевой опыт, грамотных, отчаянно смелых боевиках, внезапно атаковавших прошлой ночью британскую миссию и уничтоживших всех, находившихся внутри, кроме вас?

Распутин застыл. Таких горизонтов воображения от генерала он не ожидал. Расположение тел, характер ранений и даже следы, оставленные им в резиденции, должны были привести к однозначному выводу: “Чужие там не ходили”. Что-то он не учёл. И этим “что-то”, скорее всего, была профессиональная деформация Батюшина, повёрнутого на выявлении и нейтрализации шпионов Германии. На всех и на всё он смотрел исключительно через призму этого дела. Есть немецкий шпион — есть победа, всё остальное — тлен и суета. А он-то, наивный, хотел одним движением руки переключить бурную энергию контрразведчика на англичан. Не получилось… И что теперь делать?

— Николай Степанович, — вкрадчиво произнес Григорий, наклонившись к спинке стула, — я правильно вас понимаю, вы имеете в виду германскую разведывательно-диверсионную группу?

У него самого в это время в голове вихрем проносились различные варианты продолжения разговора и все они, один за другим, безжалостно отбрасывались, как заведомо проигрышные. Сидящий перед ним контрразведчик табуировал для себя словосочетание “Британия — враг”, и любые предложения в этом направлении будут гарантированно отвергнуты.

— Браво, Григорий Ефимович! — победно улыбнулся Батюшин, — хорошо сформулировали, хоть и непривычно. И разведочная, и диверсионная — именно она мне и требуется. Потому что все остальные версии выглядят настолько фантастично, что идти с ними на высочайший доклад нелепо-с. Меня, простите, дворцовые кошки засмеют.

“Если переговоры зашли в тупик, бросьте на стол дохлую кошку,” — совершенно неуместно всплыл в голове маркетинговый приём из популярного в конце XX века учебника. Хотя… Для того, чтобы поймать ветер в паруса, иногда нужен резкий, неожиданный манёвр. Моряки это называют фордевиндом.

— В таком случае, Николай Степанович, у меня есть для вас информация о таковой, глубоко засекреченной подпольной группе, работающей на кайзера, — произнёс Распутин. — Эти сведения не только вскрывают немецкую агентуру в России, но и объясняют появление великого князя Кирилла Владимировича той ночью в британской миссии и трагическую развязку.

В кабинете руководителя комиссии по борьбе со шпионажем стало тихо, как в поле перед грозой. А в голове Григория экстренно рождался пока еще сумбурный, хаотичный план разворота допроса в свою пользу.

— И с чем же был связан визит великого князя в британскую миссию?

— Визит великого князя Кирилла Владимировича в британскую миссию и последующая смертельная ссора, — Распутин снизил голос почти до шепота и заметил, как подчиненные Батюшина привстали, стараясь не пропустить ни слова, — был связан со взрывом 7 октября 1916 года стоявшего в Северной бухте Севастополя линейного корабля «Императрица Мария».