Дворянство. Том 2

— Рыжая особа дурного происхождения высказала свою речь красиво и выразительно, ссылаясь на всевозможные уложения. К несчастью там же оказался почтенный Алонсо цин Кехана со своим воспитанником. А сей господин, как известно, большой знаток рыцарских добродетелей и обычаев. Он согласился и подтвердил, что…

Камерарий снова запнулся.

— Понятно и очевидно, что он подтвердил, — сказал церковный гость. — Если не было надлежащего ввода в тело Церкви с назначением чина, то пред Господом нашим этот самый Буазо остается дворянином, а затем уж все прочее. И поскольку он самолично избрал путь богобоязненных лишений, то к нему не применимы общие требования «дворянства меча» по цензу и образу жизни, так что он остается кавалером, даже если бы ходил вообще без штанов.

— Да, замечательный господин, он так и сказал, — облегченно выдохнул камерарий. — И все согласились, что случай удивительный, и необходимо вмешательство того, кто облечен высшей властью, чтобы его разрешить ко всеобщему…

— Вон отсюда, — приказал граф, и слуга поторопился исполнить веление.

Некоторое время братья молчали, глядя на лампу. Затем Блохт долго, тяжело вздохнул и без особой надежды спросил:

— Не хочешь взять на себя… это? Миром они точно теперь не разойдутся, придется что-то решать. Потряси там рукавами, скажи что-нибудь про любовь и примирение.

— Не могу, — виновато развел руками хилиарх, верховный настоятель Храма в Пайт-Сокхайлхейе. — Это не судебное испытание поединком, здесь нет обвинения и дознания, когда нужно доказать чью-то правоту. Какую бы сторону я ни занял, потом скажут, что с твоего дозволения церковная крыса полезла в дела благородных господ. Тебе же хуже в итоге выйдет.

— Тоже верно, — сердито вынужден был согласиться граф. — Придется запрещать поединок.

— Зачем? Это не умножит твою славу. Пойдет дурная молва.

— Если этот… Буазо и в самом деле искупитель, то возможно, Буржад вернется домой в ящике с солью. Кому служит его семья, ты помнишь?

— Будь мудр. Отступи на шаг, — посоветовал церковник. — Скажи, что не поддерживаешь и не порицаешь смертоубийство. Противник барона, насколько я понимаю, стар и оборван, а это не идет на пользу воину. Сколько силы осталось в его руках? Дряхлый грешник, скорее всего, понял, что до весны не протянет. Решил уйти на тот свет красиво, в бою, от руки благородного человека, с достойными похоронами и молитвой.

— Но вдруг… — сомневался граф. — Они, говорят, странствуют всю жизнь, и если один искупитель встречает другого, то должны выучить друг друга всем приемам и уловкам, какие знают.

— Ежели ветхий старик убьет молодого, полного сил воина, значит, на то была воля Господня. А ты со всей искренностью и честностью скажешь Буржадам, что и помыслить не мог, каким чудом старая ворона могла бы взять верх над их сыном, образцом воинских доблестей. Причем сказать надо при свидетелях, тогда им придется это проглотить, не давясь.

— Ну-у-у… может и так.

— Славно, что мы родственники, — улыбнулся церковник, настоятель. — Всегда готовы помогать друг другу.

Про себя же он подумал куда менее комплиментарно:

«Хорошо, что Пантократор строго разделил меж братьями силу мышц и тонкость ума. Хорошо… но как же иногда утомительно!»