Дневник восьмиклассника

Все еще 1 сентября 1981 года

А каша оказалась вкусной! Вот прямо на самом деле, я даже в Чехии не пробовал такую вкусную пшёнку! Мать, ты молодец, но вслух я этого не скажу, чтоб не спалиться. Молодой растущий организм смёл её за пару минут, кажется, а потом полез в холодильник за добавкой. Ой! Какой ты маленький, холодильник, словно тебя плохо кормили. Беглый осмотр содержимого моего белого друга показал, что его плохо кормили не только в детстве, он и сейчас некормленый. Ну и я тоже. Кусок колбасы, тот максимум, который я смог раздобыть в слегка вонючем и уже не белом нутре. Ага, и горчицу прихватить! Отпластал черного хлеба большущий кусок, сверху практически литой диск от Бэхи розового цвета с пятнами жира — «Любительская». Ну и горчицы побольше.

— Я не люблю-у-у горчицу!

— А мне пофигу, это не тебе!

— Ма-а-ама, он не поделился со мной! Скажи ему. — Лопоухое наглое существо, присосавшееся к не очень здоровому организму моей семьи на данный момент) требовательно вперило свои зенки сначала на меня, а обломавшись на мать.

— Миша, позаботься о младшем брате, — уже неуверенно, но еще с надеждой, что тот сын вернется, выкатила задачу маман.

— Я много крови потерял, мне восстанавливаться надо. Чудо, что не сдох.

— Так говорить плохо, это нехорошее слово. — Видимо, мать не может не поучать. Представил, как её сыночек лежит с маслиной в пузе и выблёвывает кровь, а они сидит рядом и шипит, мол соседи увидят тебя в неподобающем виде, встань скорее. Ах нет, я же сейчас как бы её сын, так что не надо таких гипотетических картин. И вообще, она такая, какая есть. Иной быть у дамочки не получится, Иные вообще выдумка Лукьяненко.

Я прожевал откушенный кусок бутерброда, потом продышался после ударной дозы горчицы, выдохнул и максимально вежливо ответил:

— Ты права, мама. Нехорошее. А уж какая нехорошая ситуация чуть не приключилась, даже слов нет! Так что давай ценить друг друга, пока не потеряли.

— Так мне кто-нибудь сделает бутерброд? Или мне идти в школу голодным? Только потом не удивляйтесь… — Лицо мелкого было полно решимости добиться своего, даже если оно чужое. Я даже не сразу понял, что Павлику важнее, получить бутер или вернуть внимание к себе, главной ценности в семье.

— Павлик, если ты умрешь от голода по пути из школы, ничего фатального не случится. Родители родят себе нового ребёнка. — Я говорил это максимально мягким увещевающим тоном, тем неожиданнее была реакция матери. Её удивление излилось вместе с чаем, который она пила. Мы все, сидящие за столом, почувствовали себя оплёванными. Кстати, папахену маминого чая не досталось — он убегает на работу раньше, поэтому завтракает в гордом одиночестве.

— Я сделаю тебе бутерброд, кушай пока кашу. В ней микроэлементы и витамины.

— Мам, почему ты так опекаешь существо? Что из него вырастет с таким подходом?

— Ты не поймёшь. Если бы у нас был еще один ребенок… — голос женщины дрогнул. Понятно, душевная травма привела к контузии того отдела мозга, который отвечает за родительский инстинкт. Или нет, за инстинкты спинной мозг отвечает. Да и хрен с ним, просто неадекватная дамочка детектед. Придется жить так. Еще бы отца понять, тут Мишины знания несколько пасуют. В его восприятии на месте реально живущего человека иконка «папа». Видимо, близкого душевного контакта нет по какой-то причине.

Миша, а ты молодец! Перед своим отбытием в Страну Потерянных Душ ты собрал портфель. Раз он собирает его с вечера, то мне надо также делать. Говорят, можно городить полную дичь, но если при этом оставаться верным мелким привычкам, то в тебе не увидят кого-то другого. Кто говорит? Эти, как их, современные модные писатели, так их и растак. Я, может, тоже мог бы писателем заделаться. Но там всё мутно, и платят мало. А много платят как раз не писателям, а издателям и прочим маклерам-агентам по продажам творчества. Впрочем, во все века такая хрень творится. Вся прибыль не у производителя, а у продавца. Хочешь бабла — иди в продаваны. Хочешь творить — терпи нужду. Я и сам отчасти продаван своего творчества, потому смог мало-мало, а раскрутиться, сделал своё имя брендом. То есть сначала платили мало, зато за строчки, теперь платят гораздо больше, но уже за фамилию. Печатать и показывать Дм. Лихарева престижно и где-то модно. «Его очерки наполнены свежестью и неизменно честным подходом к освещению событий…»

А дневник я точно заведу, и не только чтоб не сойти с ума. Надо этот мозг немного нагружать моими фишками и шлифовать слово, опять же для руки тренировка. А еще такой момент — когда спросят, откуда у столь юного автора такой серьёзный и взрослый стиль изложения, можно будет сослаться на свой дневник, который был первым опытом литературного творчества. Вот только надо придумать, как его обезопасить от посягательств сучьего потроха Павлика, да и от родителей тоже. А то тоже могут с их стороны возникнуть непонятки. То есть отцу скорее всего будет по барабану, а мать… Есть такие экземпляры, которые совершенно не признают за своими детьми право на личную жизнь и вообще на личность. Типа, мой сын, он вообще часть меня, так что лезу во все дыры с фонариком, потерпи сынок, просто фонарик немного большой. А фонари в этой эпохи, они такие… Да тут и батарейки не маленькие, батарейкой убить можно.

Вид сбоку: Вера никогда не рассказывала Мише о его проблемах со здоровьем. Приступы, одно время терзавшие мальчика вроде давно уже прошли, а врачи сказали, что или он перерастёт свою болезнь каким-то чудом, или умрёт в одночасье. Доброкачественная опухоль мозга, обнаруженная в детстве, была признана неоперабельной, поскольку располагалась весьма и весьма неудачно. Видимо, сегодня был рецидив. Или кризис? Или у мальчика просто повысилось давление. Они с мужем уже достаточно давно решили «по мере возможности не привязываться» к Мише — это была формулировка мужа. Вся родительская любовь была перенаправлена на младшенького, а с третьим ребенком не срослось. Кто-то осудил бы Веру, но пошёл к чёрту, этот кто-то! Она сама себе судья и прокурор.

Когда за старшим закрылась дверь, она чуть ли не физически ощутила, как эта дверь отсекла сына от неё. Словно мальчик поставил точку в их странных отношениях. Он сегодня вообще какой-то другой, в глазах боль и какая-то обречённость, еще и Павлику грубил без причины… Брат-то чем виноват? Ладно, она свой долг выполнит до конца, будет заботиться о Мише и любить его. Пусть он даже не понимает этой любви.

Я не стал ждать мелкого, мне и этого меня много, честно говоря. Быть наедине с собой не напряжно, если ты в ладах с собой, если тебя не бесит твоё лицо, твоё тело, привычки, возможности. А если в зеркало неохота лишний раз взглянуть, если пипец как бесит этот самый пацан, который сейчас ты… Стал понимать сказки про злобных демонов, вселившихся в людей. Прикиньте: ты такой весь из себя брутальный с чешуёй и когтями, с магическими способностями или просто с даром к проклятиям, сам себя по утрам боишься! И вдруг после неведомого ритуала мерзких людишек оказываешься внутри одного из этих жалких созданий — как тут не расстроиться, как не стремиться сделать подлянку телу носителя и всем окружающим. Сочинители сказок про демонов и духов явно что-то знали. А в свете существующего меня в теле восьмиклассника можно перевести сказки в статус свидетельских показаний.

Иду с портфелем в школу, прислушиваюсь к ощущениям, подсказывающим маршрут. А мимо с превышением скорости проносятся такие же, только мельче. Куда спешат идиотики, что их там хорошего ждет? А вот идея — может надо не к своим чувствам прислушиваться, а идти туда, куда и все? Вариантов не так много, все детишки валят в школу. Ага, но школ может быть в районе больше одной, так что всё верно я делаю. Бамс! По голове прилетело чем-то тяжёлым, я по инерции лечу вперед и падаю. Хрень какая, рука еще в полете отпускает бесполезный портфель, гораздо полезнее… а что? Нет ничего под рукой! Перекатываюсь вперёд, инерция тела сейчас мне помощник, вскакиваю на ноги, сдвигаюсь вправо и назад, чтоб не подставляться под второй удар.

— Мишка, здорово! Чего опешил, забыл с непривычки?

Такой же лопоухий как я, только счастливый и светящийся от радости как новенький жетон пацан, покачиваясь на тощих ножках, стоял и сжимал свой портфель в руке. Явно привычное дело для урода — драться сумками. А вот ни я, ни прошлый хозяин тела не готовы общаться в том же ключе. Ну тогда продолжу, как умею. Пара расслабленных шагов к противнику, никаких подшагов, никакого «скользящего хищного движения матёрого волчары» — лишнее это, напугается еще гаврик. Приблизился, отряхнул задницу, а потом резко, помогая себе плечом, впечатал кулак в солнечное сплетение. Ох ты ж! Больно как, запястье оказалось не готово к таким ударам в человека. Зато и пацан был не готов, а теперь того, лежит готовенький и кашляет.

— Андрюха, здорово! — О, это Андрей Корнеев, одноклассник мой, вспомнил-таки.

Я продолжал стряхивать пыль со своей одежды, потом поднял свой портфель, а чужой аккуратненько пнул, чтоб ногу до кучи не повредить. Глупо получилось, чего ему будет от такого удара, портфелю этому. Так что подошел к собственности Андрея и потоптался по ней, чтоб с гарантией переломать ручки. Пенал бы тоже, но вряд ли такие раздолбаи еще носят пеналы. Мамы их перестают покупать мальчикам классе в пятом, чтоб дети не играли коробочками на уроках. Это не я помню, это знание от того Мишки. И идея с ломанием ручек тоже его, явно тело мне досталось от злого мальчика. Или от озлобленного.

Мысль мгновенна, пока я так рассуждал, Андрюха кое-как встал, держась за живот. Судя по его лицу, настроение у чувака упало вместе с портфелем.

— Ты чего, офонарел за каникулы? Я к тебе по-доброму, поздоровался, напомнить хотел, чтоб рот не разевал, а ты! Вот как отблагодарил за хорошее отношение…

— Так и я по-доброму тебя хлопнул. Чисто поздоровался. Нюни подбери, ущербный. В школу опоздаем.

— Чего это я ущербный?

— Обоссали — обсыхай, обосрали — обтекай. А сопли жевать команды не было. Не жалуйся в другой раз, коли по шее получил. Тем более тому, от кого огрёб.

— Чего-то ты борзый стал за лето, приёмчики выучил? Карате что ли?

— Тебе не пофигу? Пошли!

И мы пошли. По дороге я решил, что надо себе замутить напульсники, чтоб вот так растяжения или вывихи не заработать. А если у них в классе (у нас в классе) все такие резкие, то надо себе палку какую-то подобрать. Короткую и толстую, ровно по длине портфеля, и пришить её на петельки под клапаном. Чтоб раз — и в левой руке школьная сумка, а в правой дубинка. Портфелем можно от ног закрываться, а дубинкой… дубинкой можно много всяких дел наделать. Но сначала надо понять тутошние расклады, вдруг в этой школе не комильфо с дубинкой разгуливать? Стуканут, вызовут к директору. А дальше что? Двойка по поведению? Смешно. Поставят на учёт в детскую комнату милиции, как подсказывает память? Не страшно. На комиссию направят в спецучреждение? А вот с этим надо аккуратно — а то получится как в том старом фильме с этим… с как его… «Пролетая над гнездом кукушки». Там маргинала в пограничном состоянии укатали в дурку навечно, потому что он останавливаться не умел.