Князь Рысев

— Лизать, говоришь? А может, это тебе стоит… пососать? — Забывшись всего на мгновение, я начал приводить последний заряд заклинания в действие.

Ибрагим наскочил на меня, словно обезьяна. Старик, будто решив сменить сторону, ударил меня по лицу — не сильно, но ощутимо. Вырвал готовый наполнить нутро Менделеевой самым настоящим огнем жезл у меня из рук, направил его в окно.

Пламя вырвалось на полпути, обдав жаром старика. Вскрикнула сжавшаяся, разом ставшая меньше Екатерина. Пламя оказалось к ней беспощадно, решив сожрать верхнюю часть штанов, куртку и рубаху. Вывалились, будто напоказ, налитые, красивой формы груди.

Я утер щеку, качая головой из стороны в сторону. Бросил вопросительный взгляд на старика, а тот будто бы и рад был объяснится.

— Это же Менделеевых дочь, барин, ты что вытворяешь? — Он хрипел, зло шевеля усами. А я чуял себя мальчишкой, которого отчитывает в меру строгий отец, и улавливал правоту каждого его слова. — Мало по наши плечи тех тяжб, что уже есть, так с Менделеевыми еще искать ссоры? Раздень, ударь — они проглотят, но убийства не простят никогда!

Качнул головой, прогоняя наваждение. И чего я, в самом деле, хотел добиться тем, что убью ее? Любительница химии желала укрыться от меня. Ее испуганный взгляд и тяжелое дыхание были красноречивей любых слов. Вдруг, поймав ноги Кондратьича в захват ножницами, она повалила его наземь, собираясь бежать.

Старик еще до того, как оказался на полу, сорвал с пояса ждавший своего часа цилиндр. Молнией тот рухнул ей под ноги, загрохотал по полу, прежде чем раздался щелчок.

Моему взору предстала одна из самых прекраснейших картин, какие мне только довелось видеть. Вонзившись в деревянный потолок, бур опутал девчонку с ног до головы плотной, хорошо сплетенной сетью. Сквозь ячейки вываливалась грудь, веревки впивались в кожу, будто нарочно выделяя отдельные части ее тела. Треугольник промежности хвастался гладко выбритым лобком.

— Мерзавец! Подлец! Паскуда! — Она продолжала череду все новых и новых оскорблений, когда я не спеша подошел к ней.

— Не убежит теперь. Не предупредит остальных, — будто оправдываясь, пояснял мне старик, шмыгая носом. Качнул головой из стороны в сторону, оценивая немалые достоинства Катьки, но сказать хоть слово не посмел. Я же решил, что можно с ней немного поиграть.

— Не трожь! Не смей! Только… не там… пожалуйста…

Былой напор спал, едва она поняла, что я не собираясь останавливаться. Ухмыльнувшись. Я выхватил перо из чудом уцелевшего во всеобщем пожарище чучела жар-птицы, провел им по пальцу. Сейчас посмотрим, боится ли наша извращенка щекотки.

Она стискивала тугие прутья сети, сладко застонала еще до того, как я коснулся ее заветного места пером. От одного уже предвкушения девчонка успела взмокнуть. Она постоянно вздрагивала, желая ласок и нежности. Девица едва не взорвалась, когда я осторожно, будто кистью, едва касаясь, провел по незащищенной коже. На пол упало несколько прозрачных капель. Я огладил ее правую грудь, щипая и разминая холмистый бугорок. Закатив глаза, Катька принялась грызть собственные губы.

— Не-ет… еще. Пожалуйста, Рысев. Еще! — Она застонала сразу же, как только я перестал, едва ее возбудив.

Ибрагим потеребил загривок, опустив голову, будто не зная, как относится к подобной шалости своего господина.

Стыд и возбуждение красили щеки Кати алым. Расслабившись, она желала только одного — чтобы я не останавливался.

— Лучше расскажи, что вы тут делали. А не то я тебя накажу. Как плохую девочку.

С размаху я залепил ей по ягодицам — те отозвались звонким, смачным хлопком. Хотелось держать ее всей пятерней. Девчонкино тело жаждало моих рук, как никакое другое — и это ее-то я собирался спалить? Ее не палить надо, ее надо любить — долго, старательно, не забывая показывать, кто тут главный.

— Ис! Искали! — Она задрожала от переполнявшего ее возбуждения.

— Не меня ли, часом?

Перо из моих рук кануло в небытие, а вот пальцы нежно касались ее взмокшей киски. Вспоминая бурную юность, массировал ей клитор, двумя пальцами проник внутрь — Катька не спешила отвечать, и пришлось влепить ей еще раз по круглой, сочной заднице.

Она как будто бы только этого и ждала, выдохнула.

— Н-нет. Я н-не знаю, зачем мы… пришли. Я…

Она вдруг покраснела, как маков цвет, тяжко и часто задышав. Золотистые капли пота побежали по красивому, обнаженному телу — я едва давил в себе желание вырвать ее из плена этих сетей и присвоить, как законную добычу. С оттяжкой отвесил вытянувшемуся соску щелбан, слушал полные страсти выдохи. Ей не больно, ей нравилось, но гордость мешала признаться в том, что она сейчас готова вся растаять в моих руках.

— Я… пришла за тобой… а ты вон… такой… какой… ах! — Все ее тело вдруг задрожало, будто сжимаемое спазмами. Сладко зажмурившись, она вдруг обмякла, и я понял, что больше ничего нового она мне не скажет.

— Идем, — оглянувшись через плечо, бросил Кондратьичу, наклоняясь и поднимая маску Катьки. Ей она ни к чему, а нам может очень даже пригодится. Вторая и запасная нашлась в сумке — протянул ее Ибрагиму прямо на ходу.

Старик крякнул, боясь произнести хоть слово, но маску взял, тут же примерил. Она была ему маловата, но я был уверен, что от желтой дряни она его защитит.

Как и меня.

Свора крыс, притаившаяся в углах и под шкафами, смотрела на нас, провожая взглядами. Мне казалось, что они нападут, ударят в спину — разве можно чего-то иного ждать от крыс? Мы бежали с Кондратьичем, будто позабыв обо всем на свете. Я обернулся, ожидая увидеть опасность.

Но позади были коридор, небольшая гостевая, всеми покинутая зала, а мы еще живы.

Я пихнул старика в ближайшую комнату, захлопнул резную дверь. Вдруг ощутил, как меня будто оставили все силы разом. И к чему только на глаза попалась широкая, роскошная кровать, прикрытая балдахином с рюшками? Дойти до нее и рухнуть в мягкие объятия одеял стало задачей номер один.

Кондратьич чертыхался так, что бесово войско могло обыкаться. Плюхнулся на стул у самой двери, случайно смахнул со стола вазу — та не выдержала встречи с полом, разбилась.

— Ох, барин, всякого нечистого я на своем веку повидал, но такой вот мерзости...

Я был согласен. Броня из живых крыс? Мерзопакостней и не придумать!

— А ловко ты с девкой-то. Батюшка твой, да и я признаться, думали, что ты в этом деле тюфяк. Мнешься, краснеешь, боишься подойти — а ты эвано как ладно справил!

Его похвала показалась мне до безобразия приятной и...

Ладно, с этим потом решим, надо убираться отсюда. Натянем маски на рожи. Если эти любители команды «газы» нам встретятся, так я скажу, что взял пленника. В кино оно так точно завсегда срабатывает.

Встал с такой неохотой, будто на работу в субботу, и вдруг осознал, что со стен на меня смотрит Майя. На портрете художник решил наградить ее надменным взглядом, вздорно поднятым носиком и чуть прикрытыми глазами.

И снял очки.

Без очков ей точно хуже.

На второй картине была изображена Майя-малютка — такой она была лет десять назад. Стояла в обнимку с маленькой, задорной Алиской. Из-за их спин выглядывала голова насупившегося на весь мир мальчишки. Я, что ли?

Теперь я видел плеяды плюшевых медведей и зайцев, гордо восседающих на книжных полках. На столе небрежно валялся учебник французского, под ним — тоненькая книжица женского романа.

Рука вдруг наткнулась на утонувшую посреди подушек и одеял тетрадь. Дневник — гордо гласила узорно выведенная надпись на обложке, и этим было все сказано.

Мы были в святая святых.

Личной комнате Майи...