Ноша хрономанта 4

Глава 4

Стены барака, предназначенного для новых рабов барона, были удивительно светлыми и аккуратными. Свежее дерево выглядело чистеньким и опрятным, а гладко отполированные ручки массивных широких дверей даже чуть заметно сверкали на солнце, будучи покрыты каким-то лаком. В общем, при первом взгляде на данное месте оно производило очень даже благоприятное впечатление. Если не приближаться достаточно близко, дабы уловить запахи, просачивающиеся сквозь небольшие, едва руку просунуть, окошки. И не прислушиваться к сливающимся в единый гул стонам, идущим изнутри.

— Открывай, — мне казалось, что мой голос спокоен. Полностью и абсолютно спокоен. И на лице должно было застыть полностью бесстрастное выражение. Я ведь заранее знал, что увижу внутри…Догадывался, вернее сказать, просто помнил. В общем, никаких причин для серьезных эмоциональных вспышек не имелось. Так почему же староста, между прочим, не побоявшийся защищать свой дом с оружием в руках и даже кого-то ранивший, прежде чем у него клинок из рук вышибли, вдруг побелел как полотно и весь затрясся словно жертва эпилепсии? — Живо!!!

— Э-э-это была не моя идея, ми-ми-милорд, — попытался оправдаться он, возясь с ключами. Ворота были закрыты сразу на два замка — массивных и прочных. А раньше, ну до того как моя маленькая армия вломилась в деревню как стадо слонов в посудную лавку, здесь еще и пост охраны стоял. Я может и не сильно великий следопыт, но вижу следы от сапог, которыми тут все истоптали и даже небольшую лавочку в тени дерева, куда уставшие от выполнения своего долга стражники могли бы присесть. — Но что мне было делать⁈ Зерно почти кончилось, скот кончился совсем, да даже охотники, что могут покидать деревню, ничего толком не могли поймать, поскольку вся дичь в округе исчезла! Я-а-а просто запросил приказы у барона, когда припасы стали подходить к концу!

— Верю, что ввести режим жесткой экономии тебе приказал барон. — Сказал я чистую правду, пока трясущийся от страха мужчина возился с ключами. Сходные проблемы при сходных методах мышления рождают схожие решения. И результат напряженных интеллектуальных усилий среднестатистического аристократа Бесконечной Вечной Империи предсказать было не сложно, особенно уже имея в своей памяти подсказку. А потом ворота барака наконец-то отворились, открывая картину, достойную самого отбитого концлагеря, от которой многим людям за моей спиной стало плохо. Ну, или от запаха, что тут стоял.

— О, господи! — В голосе Изабеллы плескались шок, ужас и отвращение, точную пропорцию между которыми вряд ли знала даже она сама. — О, Дева Мария! Это чудовищно!

Длинное полутемное помещение, в котором даже ясным днем едва-едва хватало света, дабы ходить без опаски споткнуться, было забито грубыми двухъярусными нарами. А к нарам этим крепкими веревками были привязаны люди, имеющие едва достаточно свободы, чтобы хоть как-то с боку на бок перевернуться. Состояние их отлично описывалось фразой: «кожа да кости». Одежда их представляла из себя либо грязное рубище, которое бы на пугало нацепить постеснялись, либо вообще одни лишь набедренные повязки. Воняло нечистотами. Лишь несколько счастливчиков, расположенных ко входу ближе всего смогли увидеть, что там происходит, но резкое увеличение освещенности и приток свежего воздуха не остались незамеченными. Стоны и плач узников этой чудовищной тюрьмы резко усилились, и теперь уже ничто не могло помешать разобрать в издаваемых ими звуках отдельные фразы, сводящиеся в основном к одному и тому же. Просьбах и униженных мольбах о лишнем глотке воды или хоть одном кусочке хлеба.

— Пить! — Страшно хрипел содранным горлом какой-то чернокожий молодой парень, который то ли был украшением спортивной команды в Америке, то ли львов в Африке пинками гонял. Его мускулы обмякли, словно выброшенная на берег медуза, но даже по сдувшимся бицепсам можно было понять, что раньше эта часть тела у него была изрядно накаченной. — Пить! Я больше не буду ругать тюремщиков, я обещаю, но пожалуйста, хотя бы сегодня дайте мне попить!

— Жажду… — Стонал лежащий под ним азиат, на чьем рубище был большое грязное пятно. Засохшее. Дня три-четыре назад, а может и всю неделю.

— Я буду руками убирать навоз, я буду жить в хлеву со свиньями, я буду послушной, вы сможете делать со мной все, что захотите, абсолютно все… — Плакала валяющаяся на соседних нарах женщина, наверное, ставшая бы достаточно красивой, если бы её пергаментного цвета кожа не обтягивала так туго ребра, а грязную паклю светлых волос помыли и расчесали. — Только умоляю, выпустите меня отсюда…Умоляю…

Те рабы, которые нам попадались в деревне, подвергались систематическим унижениям и избиениям со стороны хозяев, а кормили их теперь сильно через раз, но все же они могли считаться большими везунчиками на фоне своих коллег, которых объявили вторым сортом и запихнули в барак. Вернее, один из бараков. Я заранее предполагал, что мы здесь найдем, а потому явился к месту заключения землян вместе со спасательной командой, у которой с собой были тюки из шкур и одеял, а в многочисленных фляжках булькал теплый мясной бульон. Но наши медики и их помощники далеко не сразу смогли приступить к освобождению соотечественников. Слишком многих из них тошнило.

— Какого черта⁈ Вот какого черта, а⁈ — Наконец-то сумевшая взять себя в руки Изабелла набросилась на старосту с кулаками, но пожилой и немного тучный мужчина достаточно ловко уклонялся от ударов испанки, вполне неплохо прокачавшейся к настоящему моменту…Причем попыток хоть как-то дать сдачи он не предпринимал. Понимал видимо, что окружающие его люди с оружием находятся на стороне девушки, и дай им хоть малейший повод — изрубят его в капусту. — Зачем надо было такое с людьми⁈ Вы — звери!

— Хуже. Они — люди, чья жадность способна сподвигнуть их на такие «подвиги», которых ни одно животное никогда не совершит. — Я бы солгал, если бы сказал, что не хочу свернуть шею бывшему главе села. Но цивилизованный человек тем и отличается от варвара, что способен подавить свои инстинктивные порывы. А потому сначала мы освободим всех рабов, а потом, пока деревню до основания грабят, проведем вместе с ними суд, где дадим всем обвиняемым высказаться в свою защиту и поищем среди невольников тех, кто пожелал бы хоть за одного из ублюдков заступиться…Но что-то у меня есть большие сомнения, будто желающие праведного возмездия мстители столкнутся с достойным упоминания сопротивлением. — Знаешь, почему эти люди такие худые? Без пищи человек может продержаться месяц. А потому, когда в деревне стало мало запасов и много рабов, наименее ценных невольников решили просто не кормить. Вернее, это те, кого сочли достаточно ценными, чтобы хоть как-то о них заботиться. Остальных просто прирезали.

— Мы кормили этих рабов и холопов! — Поспешно возразил мне староста, который даже не стал отрицать убийство наименее полезных невольников. Понимал, что бесполезно, и что если его поймают на лжи, то могут покарать еще и за попытку обмана, тем более столь тупую. По меркам Бесконечной Вечной Империи даже не могут, а должны. — Раз в неделю! Раньше даже два раза, пока не стало совсем плохо с припасами…А веревки — это для их же пользы! Чтобы не было каннибализма…

— В общем они поддерживали жизнь этих людей достаточно, чтобы рабы не умерли, и не получили слишком серьезных проблем со здоровьем, но недостаточно, дабы у них имелись силы для бунта. — Резюмировал я, отходя в сторону от дверей барака, чтобы не мешать выводить освобожденных людей наружу. Во всем стоило искать положительные стороны, и на сей раз у меня уже получилось спасти сотни землян в этом бараке и сотни в других таких же, которые стоят на других концах Серого Перекрестка. А есть еще и другие деревни, которые внезапное нападение изнутри вряд ли выдержат, даже если будут к нему усиленно готовиться. — И это началось не вчера и даже не неделю назад. Посмотри, как они худые…Их морили голодом минимум месяц, а скорее даже больше. Вероятно, сначала просто уменьшали понемногу пайку, заставляя рабов слабеть с каждым днем, а потом нагнали сюда стражи и привязали всех к койкам, когда сопротивляться люди уже толком и не могли.

— Бальтазар, прости меня. — Испанка посмотрела на меня большими грустными глазами, а после потащила кинжал из ножен, висящих на её поясе. — Бальтазар, я эту мразь сейчас прирежу. И всех пленных стражников тоже прирежу…И крестьян…Бальтазар, не допусти меня до крестьянских детей!!!

— Госпожа, я просто выполнял приказ! — Заверещал наконец-то всерьез испугавшийся староста, мгновенно сообразивший, что теперь он рискует увидеть на земле не свои выбитые зубы, а вывалившиеся из его проткнутого брюха распоротые кишки. — Я же не мог возражать господину барону!!!

— Выполнение приказов не снимает с тебя ответственности. — С ласковой и доброй улыбкой, от которой у старосты по штанам стало расплываться мокрое пятно, объяснил я этой мрази, придерживая девушку. В принципе можно было бы позволить ей свершить правосудие прямо здесь и сейчас, но если старосту повесят при большом стечении народа, то эффект будет куда выше. Особенно для тех, кого сейчас из барака выпускают. Страх перед людьми барона сменится ненавистью, а та — вполне себе хороший мотиватор для развития. И направлять в нужную сторону гнев землян, вкусивших вражеской крови, мне будет проще. Это цинично, но это нельзя отрицать. — И потом, приказ можно было выполнять по-разному, а я готов поставить сундук с золотом против обрезанной медной монетки — барон дал лишь общие указания, а всякие мелочи решали его слуги на местах. Вроде тебя, решившего упростить себе работу.

— Я…Я не… — Староста затравленно озирался по сторонам, похоже понимая — ему не жить. — Господин, помилуйте! Я буду вам полезен! У меня почти пятьдесят уровней в редком классе: «Управляющий деревней»! Я пригожусь!

— Воду этим людям наверняка ограничивали по твоему указанию, ведь она дефицитом быть ну никак не могла. Общение с другими землянами свели на нет, чтобы те их не подкармливали, и чтобы не портить образ барона в глазах новых потенциальных холопов… — Продолжил я не столько для главы деревни, который уже скоро станет покойником, сколько для тех, кто меня окружал. — Ну и дабы не озлоблять тех из них, кто действительно чего-то достиг и мог представлять угрозу если и не всей деревне, то по крайней мере отдельным стражникам или тому же старосте. Пребывание же в собственных нечистотах, которые позволяли отчистить не каждый день, служило скорейшей психологической ломке и привитию покорности… Да, это был весьма эффективный план, без сомнения чудовищно жестокий, но позволяющий добиться максимального результата с минимальными затратами. Процентов десять рабов, как я вижу по пустым койкам, все же подохли от жажды, холода, голода и скотского обращения, а новички к тому моменту уже пообвыклись и протягивали шею под ошейник в обмен на миску похлебки…Но слуги барона ведь решили подобные потери считать приемлемыми? Или ты сделал это сам?

Изабеллу я держал крепко, а окружавшие нас бойцы скрипели зубами, но держались, однако тут мимо проводили того самого негра, который в прошлом был атлетом. Он, несмотря на свое истощение, как-то смог найти в себе силы и хорошо поставленным ударом сзади под коленку повалил старосту на землю, а после принялся пинать. Босая ступня рвалась в кровь и чуть ли не в лоскуты, но освобожденному узнику, судя по всему, оказалось на это плевать, настолько сильно он хотел выплеснуть свою ярость. Пришлось спасать…Чернокожего. Будущий покойник наверняка обладал достаточно прокаченными характеристиками, и бедолага, если бы продолжил в том же духе, об него бы как минимум покалечился, а то и вообще самоубился.