Чекистские были

Выслушав доклад, зампред поблагодарил товарищей за проделанную работу и отправил отдыхать. Он позвонил в комендатуру и приказал привести к нему в кабинет арестованного агента БРП. Осипову и мне предложил остаться.

Костя поставил посреди комнаты, в метре от стола начальника, стул и сел ко мне на диван. Осторожный стук в дверь. Вахтеры ввели арестованного. «Матрос» иностранного танкера вошел без плаща. Короткая куртка из плотной синей материи и такие же брюки, заправленные в резиновые сапоги, какие обычно носят матросы на судах. Ему жестом указали на стул. Агент сел. Один из вахтеров положил на стол начальника ключ от наручников.

Молча осмотрев этого человека, Сергей Александрович приказал Косте снять с него наручники. Они были надеты на отведенные назад руки, арестованный сидел, несколько наклонясь вперед. Он выпрямился, оперся слегка на спинку стула и, не глядя на нас, потирал натертые металлическими браслетами запястья рук.

Ему можно было дать не больше тридцати лет. Чисто выбритый, аккуратно подстриженный, в хорошо пригнанной одежде, он производил впечатление опрятного человека. Среднего роста, плотного сложения, светлый шатен с серыми глазами, он не имел в своем лице и во всей внешности ничего, что особо выделяло бы его в толпе. С одинаковым успехом он мог быть принят за русского или любого европейского северянина.

Рассматривая его, Сергей Александрович иногда переводил взгляд на меня, чего я никак уж понять не мог. Продолжая рассматривать сидевшего перед ним, он как бы сравнивал нас обоих. Агент опустил голову.

— Ну, ну, — наконец произнес свое обычное наш начальник. — Раздевайтесь!

— Жэ не компран па 4, — по-французски сказал арестованный.

— Не компран па? — усмехнулся Сергей Александрович. — Продолжаете разыгрывать из себя иностранца? К чему это приведет, как вы думаете? Мы же знаем вас и ждали. Ваш французский язык, как у нас говорят, с нижегородским произношением. Раздевайтесь!

Посмотрев исподлобья на говорившего и бросив косой взгляд на нас, агент стал раздеваться.

— Не спешите, у нас есть время, — не изменяя своему обычно ироническому тону, проговорил Костя Осипов, принимая от арестованного куртку и рубашку. — Снимите сапожки… Ладно. Теперь хватит пока…

С курткой и рубашкой Осипов сел на диван. Со скрупулезной внимательностью осмотрел эти вещи, прощупывая каждый шов и даже просматривая на свет. Достал свой небольшой перочинный нож, открыл маленькое лезвие и, вывернув наизнанку рукава, увидел под мышками клеенчатые потнички. Отпорол их, тщательно ощупал и стал распарывать своим ножом. Что-то нащупав в одном из них, Костя, с усмешкой посмотрев на нас, двумя пальцами извлек из потничка небольшой квадратный кусочек голубоватого, полупрозрачного шелка с несколькими столбцами цифр. Это была зашифрованная записка. Посмотрев на свет, положил ее на стол перед Сергеем Александровичем, который стал разглядывать ее, держа перед настольной лампой. Лицо агента не выражало удивления, он молча курил, терпеливо ожидая конца столь тщательно проводимого Осиповым обыска.

Не желая оставаться пассивным зрителем происходившего, я взял один снятый арестованным сапог. Но Костя подал мне знак — ничего из вещей не трогать. Он некоторое время возился с курткой: прощупывал все ее швы, обшлага рукавов и воротник. Не найдя в ней больше ничего интересного, взялся за рубашку, обыкновенную, с отложным воротничком, какие обычно носят под пиджаками. Подержал ее на вытянутой руке, как бы оценивая качество, затем очень уверенно, с изнанки одного из кончиков воротничка, куда вкладывают для жесткости целлулоидную пластинку, извлек плоскую стеклянную ампулу, видимо, с ядом. Такие ампулы предназначались как верное средство мгновенно покончить счеты с жизнью в случае ареста. Стоило этому молодому человеку взять в рот кончик воротничка, раздавить зубами ампулу, и мы уже ничего не смогли бы узнать о цели его прибытия. Но посланец генерала Кутепова не воспользовался этим даром «милосердия», когда мы сняли с него наручники. Не воспользовался. Очевидно, жизнь в тридцать лет неотразимо манила его, вселяла надежды.

Изучив куртку, Константин взялся за сапоги. Обычные матросские резиновые сапоги с литыми подошвами и массивными каблуками. Своей худой рукой он подолгу шарил внутри каждого сапога, ощупывал изнутри и снаружи, мял и даже пытался скрутить толстую подошву. Все проделывал не спеша, тщательно приглядываясь к каждой морщинке, и, казалось, даже принюхивался. Уж очень долго рассматривал он подошвы, литые заодно с каблуками. Поставив сапог на пол перед собой, Костя закрыл маленькое лезвие перочинного ножа и открыл большое, которое осторожно, понемногу стал подсовывать под основание каблука. Постепенно отделил каблук правого сапога, и в его руке оказался массивный кусок резины толщиной сантиметров в пять или шесть. Повертев его и так и эдак, он заметил едва уловимый на вид тонкий слой резины, приклеенный к верхней части. Бросив свой хитрый взгляд на нас, решительно поддел лезвием тонкую наклейку, легко отделил ее от каблука. В центре литой части было аккуратно вырезано четырехугольное отверстие сантиметра два глубиной, а в нем таился небольшой пакетик, завернутый в клеенку.

Начальник ничем не выразил своего удивления и не произнес ни единого слова, когда Костя извлек пакетик, развернул его и достал откуда небольшой бронзовый крест старинней формы с закругленными краями и изображением маленькой иконы Спаса в центре. Крест был прикреплен к трехцветной ленте старого русского флага. Повертев этот орденок в руках, он передал его Сергею Александровичу, сказав своим саркастическим тоном:

— У нас кого-то награждают, а мы даже не знаем, за какие заслуги…

— Узнаем, — проговорил начальник, пытаясь прочесть на обратной стороне креста надпись старинной славянской вязи; он пошевелил губами и, положив крестик на стол, спросил: — Ну все? Может, попросим совсем раздеться?

— Пока как будто бы все, — задумчиво пробормотал Костя и, обращаясь к арестованному, вздохнул: — Это все или у вас еще что-нибудь спрятано?

Не дождавшись ответа, я посоветовал продолжить раздевание. Начальник махнул рукой.

— Ладно, хватит! Можете одеваться.

Когда арестованный застегнул последнюю пуговицу на куртке, начальник вынул из ящика бланк допроса, положил на стол и дал мне знак сесть на его место, чтобы записывать показания.

— Ну что ж, кто вас послал? Зачем? Кого наградили этим красивым орденом? Расскажите обо всем не торопясь. Сначала назовите свое настоящее имя и фамилию, откуда вы родом.

— Вы взяли мою мореходную книжку, там есть все сведения обо мне…

— Нас интересуют настоящие имя и фамилия, а не вымышленные, записанные в книжонке. Дело ваше проиграно! Разве это не очевидно для вас? Чего уж! Говорите правду! Ваше имя по мореходной книжке, как вам нетрудно догадаться, было нам известно еще до вашего прибытия. Не будем терять время на бесполезные разговоры. Отвечайте на вопросы!

— Не буду… Не имеет смысла…

— Почему же?

— При всех обстоятельствах вы меня расстреляете…

Категорический ответ звучал как-то не очень уж решительно, в нем не было твердого тона. И это уловил даже я, человек, еще далеко не набравшийся опыта в допросах.

— На чем основано ваше убеждение, что вас расстреляют? К счастью для вас, вам еще не удалось совершить что-либо такое, за что суд выносит смертный приговор. Мера наказания будет зависеть от вашего поведения на следствии и на суде. Чистосердечные и полные признания будут учтены.

— Я в это не верю.

— Напрасно. Подумайте. — Начальник подошел к столу, за которым я сидел, собрал лежавшие на нем бумаги и отобранные у арестованного вещи, сложил в ящик стола, показывая видом, что разговор может быть сейчас же окончен.

Агент поднял голову, посмотрел на Сергея Александровича, затем на Осипова, который сидел на диване.

— Ну, ну! Говорите, сколько вам лет?

— Двадцать девять…

— В каком чине вы служили в белой армии?

— Прапорщиком.

— Кем был ваш отец и где он в настоящее время?

— Он был военным священником в белой армии Деникина и Врангеля. Несколько месяцев назад умер в Югославии…

— Кто еще из членов вашей семьи находился в эмиграции?

— Больше никого. Мать умерла в 1916 году, сестра осталась с мужем в России. Где сейчас, не знаю.

Покончив с вопросами о близких и дальних родственниках, желая подобными, не очень уж важными вопросами создать спокойную обстановку, успокаивая взволнованного человека, начальник прошелся от стола, за которым я сидел, к окну. Он молча постоял у окна, глядя на ночную дождливую улицу, а затем, вернувшись к столу и взяв последний написанный мною лист допроса, сказал:

— Нам известно, что вы служили в Севастополе младшим офицером в контрразведке. — И, посмотрев на арестованного, совсем низко опустившего голову, после короткой паузы продолжал: — Не главной спицей были вы в этой колеснице, но все же это была контрразведка, не так ли?

Арестованный съежился. Его сознание пронизывала мысль, более того — уверенность, что в их строго засекреченной организации есть люди, информирующие нас. Иначе как мы могли знать, что он прибудет к нам на иностранном танкере?

Исчерпав свои вопросы, касавшиеся биографии, Сергей Александрович перешел к главному. Он еще раз предложил арестованному откровенно рассказать о полученном задании, кому агент должен был вручить награду и т. п. И в заключение сказал:

— Если вы считаете себя патриотом России, другом русского народа, то, подумав, поймете, что Братство русской правды и Общевоинской союз, возглавляемые генералом Кутеповым, являются лишь орудием в руках иностранных разведок, врагов нашей Родины. Это не патриотические организации. Они за иностранные сребреники продают интересы России. Стоит вам рисковать своей молодой жизнью? Не лучше ли признать свои заблуждения? Между прочим, вы задумывались когда-нибудь, откуда у Кутепова деньги? Кто их ему дает?

Кутеповский посланец сидел с низко опущенной головой. В кабинете стояла тишина, и только едва доносился слабый шелест непрекращавшегося дождя за открытым окном. Сергей Александрович опять подошел к окну, прислушался и в который раз произнес:

— А перепела все летят… — Повернулся к арестованному и резким тоном спросил: — Вы будете давать откровенные показания или нет?

— Я расскажу все. Записывайте… Меня зовут Георгий Федорович Вересов, дворянин… — Не без волнения он стал рассказывать о своей жизни, о задании, с которым был прислан. Говорил он быстро, спешил, и мне не раз приходилось останавливать его, чтобы успеть записать все его ответы. Особенно дотошно начальник расспрашивал о людях, с которыми посланец Кутепова общался за рубежом, с кем из них виделся перед отъездом. Он даже требовал, чтобы арестованный во всех подробностях описывал внешний вид этих людей, их особенности и все, что ему было известно об их службе в белой армии и их занятиях в эмиграции. Допрос длился, пожалуй, больше полутора часов. Я исписал десятки страниц.

О цели своего приезда бывший врангелевский контрразведчик рассказал следующее. В двадцати пяти километрах от Батуми, вблизи небольшого городка Кобулети, под видом бригады строительных рабочих укрывалась и действовала диверсионно-террористическая группа из семи человек, возглавляемая казачьим сотником. Связному было поручено передать группе оче-редкое задание, суть которого была изложена в шифрованной записке, а также в получении от сотника отчета о деятельности группы. Затем сотнику надлежало объявить о награждении его крестом, но награду не вручать, а только показать.