Жемчужный узел

Она почти не сомневалась, что за видимой простотой задумки кроется какая-то подлость.

— Лад не станет меня слушать. К тебе у него больше доверия.

Допустим, это звучало разумно.

— Поклянись, что это не какой-то хитрый план.

— Но это и есть хитрый план, — Яр усмехнулся.

— Тогда поклянись, что не пытаешься каким-то образом снова привязать меня к Нави.

— Клянусь.

Он ответил так просто, что Лизавета не поверила собственным ушам. Но не последовало никаких особых условий, никаких требований — Яр просто пообещал не трогать её. Как будто и впрямь не лгал, объясняя, зачем явился на бал.

— Теперь поверила? — он понял всё по её лицу. — Тогда позволь мне сосредоточиться на танце, а то, признаюсь, разговоры начали меня отвлекать…

Яр был прав: танцевать вальс, вести светскую беседу и не запыхаться было сложной задачей. Лизавета и сама была рада умолкнуть — но не столько ради выверенных па, сколько для того, чтобы прислушаться к своей интуиции. Та, как назло, молчала, не чувствуя подвоха.

Ускорившаяся музыка не дала Лизавете додумать. Темп нарастал постепенно, но теперь достиг своего апогея. Вскоре грудь Лизаветы уже тяжело вздымалась, дыхание едва не сбивалось, голова слегка кружилась от мелькавших мимо пар — струящиеся ткани платьев мгновенно сменялись прямыми мужскими спинами, затянутыми в чёрные кафтаны. Единственным постоянным в этом переменчивом мире оставался Яр, и в конце концов Лизавета сдалась, посмотрела на него уже прямо. И утонула в его нечеловеческих глазах.

Она зарекалась не думать об этих чувствах. Разум её кричал о том, что человек, ведущий в танце, предал её, более того — пытался убить, пускай и не своими руками. Но другая часть сознания, глупая, наивная, исконно девичья, подкидывала воспоминания о впервые увиденном море, о искрящихся пузырях, о доверии, которое тогда казалось ей таким возможным. И о вальсе в пустой бальной зале подводного терема.

Пары встали. Музыка стихла, но Лизавете почудилось — оборвалась. Она не ожидала, что всё закончится так быстро, но ещё больше не ожидала того, что Яр не поспешит увести её в сторону. Они застыли посреди зала, наверняка привлекая к себе излишнее внимание, но при этом не замечая ничего вокруг. А потом Яр наклонился и поцеловал её на виду у всего города.

Магия рассыпалась, разлетелась, хрупкая, словно стекло. Лизавета широко распахнула глаза, замычала в настойчивые, твёрдые губы. Они послушались, отстранились — но было слишком поздно. На них смотрел весь зал, включая сплетниц Соловьёвых и поражённую, впервые за весь вечер показавшую хоть какие-то чувства Софью Смирнову. Хотя теперь-то у неё была другая фамилия.

Лизавета поняла, что пытается убежать в дурацкие мысли от жестокой реальности. Только что Яр разрушил её репутацию, и без того пошатнувшуюся в свете последних событий. Он превратил её… у Лизаветы даже слов не было. А вот у купцов и их детей, беззастенчиво уставившихся на неё, слова точно были. Она по глазам видела, как яркие эпитеты промелькнули в их мыслях, живо представила, с каким удовольствием они будут уже этим вечером обмениваться грязной сплетней о дочери Баулина.

— О, Отец! — выдохнула Лизавета, обретая дар речи.

С ним вернулась и способность двигаться, которой Лизавета тут же воспользовалась. Подхватив юбки, она кинулась прочь из залы, даже не глядя в сторону Яра. Хлопая дверцей кареты и приказывая гнать во весь опор, Лизавета не сомневалась — он найдёт способ избавиться от пристального внимания и появиться там, где она будет его ждать.

Лизавета ворвалась в спальню и захлопнула дверь с таким грохотом, что он эхом отдался в пустом коридоре. Из смежной комнаты тут же появилась Настасья, одновременно взволнованная и заспанная:

— Что случилось, господарыня? Вы в порядке?

Вместо ответа из горла Лизаветы вырвался то ли стон, то ли вымученный вдох. Закрыв лицо ладонями, она упала на пол, на мягкий ковёр. Но не расплакалась — нет, ей было не грустно, а зло. Жар стыда и раздражения поднимался от сердца выше, заливал щёки алым, прорезал лоб глубокими морщинами хмурости. «Зачем?!» — хотелось спросить ей, глядя в глаза Яру.

— Господарыня?.. — голос Настасьи зазвучал тише, осторожнее.

Лизавета почувствовала, как служанка коснулась её плеча самыми кончиками пальцев, и на мгновение прикрыла глаза, поддаваясь жалости к себе. Но когда Лизавета отвела руки от лица, она выглядела совершенно спокойной, словно и не стояла сейчас на коленях.

— Всё хорошо, — проговорила она. — Не поможешь подняться?

Опершись о ладонь Настасьи, Лизавета встала, распрямилась. Краем глаза заметила движение в ванной комнате, будто чья-то тень скользнула мимо двери, и кивнула самой себе. Как бы ей ни хотелось свернуться клубочком на кровати и выслушивать от Настасьи слова утешения, от служанки нужно было избавиться.

— Спасибо. Дальше я справлюсь сама.

— Вы уверены? — та поглядела с сомнением.

— Вполне, — Лизавета старалась звучать уверенно, как мачеха: когда та говорила подобным тоном, никто не отваживался с ней спорить.

Настасья тоже не отважилась. Закусив губу и помедлив, она всё же кивнула.

— Как скажете, господарыня, — и выскользнула обратно в свою комнату.

«Будет ли она подслушивать?» — подумала Лизавета, и поймала себя на том, что её впервые взволновал этот вопрос. До сих пор в её спальне не происходило вещей, ради которых стоило прижиматься ухом к закрытой двери. Хорошо, что звуки из ванной Настасье всё равно будет не разобрать.

Яр ждал именно там, сидя на краю металлической ванны с непроницаемым выражением лица. Когда Лизавета переступила порог, он поднял голову — и от его спокойного взгляда возмущённый окрик застрял у неё в горле.

Лизавета вдруг почувствовала себя потерянно и зябко. Невольно, в защитном жесте она обняла себя за открытые плечи и удивилась, какой холодной оказалась кожа. Погружённая в мысли, она умудрилась не заметить обыденных неудобств. А вот Яр заметил её движение и правильно прочёл его смысл: единым плавным движением он оттолкнулся от ванны и скользнул к Лизавете, стягивая с себя кафтан.

— Держи.

Она посмотрела на кафтан долгим взглядом, разрываясь между желаниями отказаться, гордо вскинув подбородок, и закутаться в ткань поплотнее. Практичность выиграла: буркнув что-то, отдалённо напоминавшее благодарность, Лизавета набросила кафтан на плечи, усилием воли сдержав блаженную улыбку и не зарывшись носом в приятно пахнувший воротник. От этого запаха засосало под ложечкой: соль и предвкушение надвигающейся грозы — как в тот день, когда она впервые увидела море.

— Не за что, — хмыкнул Яр, и Лизавете захотелось его ударить.

Но она была взрослой, разумной девушкой, а потому только спросила, глянув исподлобья:

— Ну, и зачем?

— Чтобы тебе было теплее.

Желание ударить нарастало.

— Не прикидывайся. Я спрашивала не об этом.

Яр отступил. Лизавета внутренне сжалась под его долгим, задумчивым взглядом, однако тот был направлен не на неё — Яр будто смотрел вглубь себя.

— Допустим, мне захотелось.

— Захотелось чего? Испортить мою репутацию?

— Поцеловать тебя.

Лизавета ненавидела, когда он отвечал односложно, без привычной язвительности. На насмешки отвечать было легко и безопасно, на это же… Лизавета не знала, что и делать.

— И как, понравилось?

— Не очень. Ты меня чуть не укусила.

— Поделом тебе, — Лизавета испытала хоть какое-то удовлетворение. — Но я не поверю, если ты скажешь, что дело было только в твоих душевных порывах.

— О, нет. Я создавал для тебя прикрытие.

Она только вскинула бровь в его излюбленном жесте.

— Мы ведь сбегаем, верно? Если ты опять исчезнешь ни с того, ни с сего, это вызовет в обществе вопросы. А так они подумают, что у тебя приключился адюльтер, страсть затмила разум и ты решила сбежать сначала от мужа, а затем от отца вместе со своим пылким любовником…

Не удержавшись, она хихикнула. Смешок прозвучал странно, но таковой была вся ситуация. Если подумать, Лизавета стояла в своей ванной комнате в бальном платье и чужом кафтане на плечах и разговаривала с великим морским княжичем, на ходу сочинявшем для них историю несуществующей любви. Как тут не смеяться, хотя бы и нервно?

— Ты правда думаешь, что в это кто-то поверит?

— Ну, в твоё вдовство же поверили, — Яр пожал плечами. — Хотя со стороны всё выглядит так, будто ты убила своего мужа ради наследства. Я бы посмотрел, как ты выкручивалась, если бы поползли такие слухи.

— Даже не знаю, что лучше: слава вдовы-отравительницы или слухи о романе с вами, барон Черкасов.

— А ты бы предпочла, если бы люди заговорили о загадочном исчезновении, твоя служанка рассказала, будто ты бредила водяным, и кто-нибудь отправился искать тебя на озеро?

Улыбку как рукой сняло. Чего Лизавета не желала, так это чтобы по её вине Лад оказался в опасности — ещё большей, чем сейчас.

— Ладно, как будто есть смысл с тобой спорить. — Она вздохнула. — Рассказывай, что, по-твоему, мы должны делать дальше.