Два окна на Арбат
- Автор: Суконцев Александр
- Жанр: Проза
- Дата выхода: 1976
Читать книгу "Два окна на Арбат"
НАШ ЧЕЛОВЕК В СТОЛИЦЕ
Согласно последней переписи в Москве проживает семь миллионов двадцать восемь тысяч триста сорок один москвич. Из них восемь тысяч триста сорок один бывших лучезарцев.
Два раза в день — утром и вечером — эти лучезарские москвичи собираются на Павелецком вокзале. Они встречают и провожают родственников и знакомых, знакомых и их родственников и родственников их знакомых.
В остальное время суток они наравне со всеми работают в учреждениях и на предприятиях, смотрят телевизор, ходят по магазинам. И еще успевают выполнять различные просьбы и поручения, которые поступают из Лучезарска в письмах, по телефону, в телеграммах и с нарочными.
Все восемь тысяч триста сорок успевают, и только триста сорок первый не успевает. Как ни прискорбно, тот сорок первый — я.
И что больше всего обидно — просьбы пустяковые, а я почти ни одной не сумел как следует исполнить. Все что-нибудь да помешает мне. А вернее, это я сам отговорки придумываю в оправдание.
Судите сами.
У одного довольно гениального лучезарского художника слова белье с веревки пропало. Все как есть. Осталась только, извините, майка. Обворованный художник слова завернул эту, опять-таки извините, деталь туалета в бандероль и со своим личным автографом прислал мне:
«Ищи вора».
Как мне следовало поступить? Ну, разумеется, всесторонне обследовать предмет туалета и взять след. А я начал глупо философствовать — что, да как, да в каком смысле. Время-то и упустил. Обворованный художник слова, как потом выяснилось, на меня мало надеялся, другого жителя столицы попросил. Тот, не в пример мне, проявил расторопность, клич в прессу бросил. Привлек к поискам краденого широкую общественность.
А я в дураках остался.
Или вот другой случай.
Один знакомый знакомого моей лучезарской троюродной тети Клавы — спортсмен, физкультурник. Он — ходок. Нет, ходьбун. Опять не то. В общем, он ходит на очень длинные дистанции. Пешком. Вот этот, стало быть, физкультурник купил там, в Лучезарске, себе ботинки. И не прошел он и десяти своих обычных сверхдлинных дистанций, как на левом ботинке отлетела набойка.
Троюродная тетя Клава сообщила мне по телефону, чтобы я в воскресенье в пять тридцать утра был в аэропорту Быково и встретил там рыжего Васю, который прилетит этим рейсом и проинструктирует меня, что я должен делать по поводу спортсменовской набойки.
Рыжий Вася, которого я по своей малой смекалке не без труда отыскал в аэропорту, разъяснил мне все очень просто:
— Ты, браток, сходи-ка к министру. Скажи ему: нехай трудящих не обдуривают, а набойки прибивают как следует. На совесть. Вот и все.
Конечно, это был единственно правильный путь, поскольку с министром мы живем в одном городе, ходим по одним улицам. Чего проще где-нибудь в подземном переходе прижать его к стенке, облицованной метлахской плиткой, и передать ему Васи рыжего слова.
Но и тут я сумел замешкаться. Своевременно прижать министра не сумел. Все бегал, искал его. И, конечно, не там искал. И троюродная тетя Клава с очередным нарочным, которого я встретил утром в Химках с пароходом, велела мне передать горькие слова упрека:
— Ладно уж, коли не можешь. Прибил физкультурник набойки. Сам. А трудящих, стало быть, пусть и впредь объегоривают, раз такое дело. Раз никто за правду у вас там, племянничек, постоять не может.
Этой осенью ночью у меня в квартире раздался звонок. Все почему-то спали. Я вскочил, посмотрел на будильник — пятнадцать минут четвертого. Спросонья никак крючок не найду. Открываю дверь. На пороге трое — двое мужчин и женщина. Мужчины с чемоданами, на женщине рюкзак висит.
Впереди стоит высокий, чубатый молодец в кепке и улыбается.
— Ну, — говорит он радостно и громко, — вот мы и приехали!
Раскидывает молодец руки, словно боится, что я из квартиры мимо них выскочу. А куда ж выскочишь босой и в одних трусах? Идет он на меня с раскинутыми руками и с явным намерением облобызаться. Деваться некуда, я тоже раскидываю руки. Лобызаться так лобызаться. Целует молодец меня в ухо, а я его — в небритую щеку.
Поцеловались, я спрашиваю:
— А вы, извините, к кому?
— Вот тебе и раз, — отвечает долговязый. — К тебе, конечно, к кому же еще.
Ну, раз люди приехали ко мне, приглашаю войти в дом. Входят они, чемоданы свои на пол возле трельяжа ставят, гражданка рюкзак снимает — и туда же. Раздеваются. Долговязый между тем поясняет ситуацию:
— Приехали, понимаешь, на Павелецкий в два часа, дополнительным. Мои, — он показывает на своих спутников, — говорят: «Давай на вокзале переждем, пока рассветет. Куда ночью пойдем?» А я им толкую: «Да что вы?» Можно сказать, в двух шагах сидеть от тебя — и не прийти. Да ты мне такого свинства век не простишь. Правда ведь?
Я кивнул головой.
— А ты знаешь, как мы адрес твой нашли?
— Может, — говорю, — вы завтра проинформируете, а сейчас с дороги отдохнете?
— Отдохнуть не мешает, но пока ты стелешь нам постели, я все-таки расскажу. Тебе же это интересно знать. Справочные ночью в Москве, оказывается, не работают. Так я позвонил самому главному: «Говори, — толкую ему, — где мой Мишка живет…»
— Гришка, — робко поправляю ночного гостя, — Григорий.
— Ну да, я и говорю: Мишка — Гришка. Так тебя тетка Леокадия называла.
— Какая Леокадия?
— Ну, ты что, здесь, в столицах, всех своих родных перезабыл? Помнишь, в 1948 году ты шел на демонстрацию и забежал к тетке Леокадии, а я тебе еще сказал, что ее дома нет. Мы же по соседству с ней жили. Вспомнил?
— Вспомнил…
— То-то же.
Все для этих дорогих гостей сделал: на неделю, пока они жили, тещу переселил к сослуживцу, детей устроил в интернат, а сами с женой жили в гостинице по их паспортам. Долговязому организовал очередь на мотоцикл с коляской, его попутчику по купе — путевку в Цхалтубо. Женщину с рюкзаком всю неделю водил по редакциям и издательствам. Она оказалась самодеятельной писательницей, а в рюкзаке часть ее произведений. Удалось пристроить два рассказа в журналы «Собака — друг человека» и «Ухо, горло, нос».
Кажется, гости были довольны. Но вот в день отъезда долговязый, которого, оказывается, звали Федей, вдруг изъявил желание:
— Мне бы картошечки по-украински.
А у нас в доме, как на грех, ни одного украинца. Звоню в ресторан гостиницы «Украина», чтобы срочно прислали повара для инструктажа. Отвечают: «На дому не инструктируем».
Так и пришлось подавать картошку обычную, жареную. Гость был великодушен. Но на вокзале, когда я их провожал, он все-таки сказал:
— А к следующему моему приезду жена пусть научится по-украински-то.
— Обязательно, — заверил я. Но на душе заскребли кошки: такого пустяка не смог сделать…
А уж совсем недавно я опростоволосился самым элементарным образом.
Утром ко мне на работу пришла симпатичная молодая девушка и с порога заявила:
— Я пришла к тебе с приветом. Из Лучезарска. От дяди Степы. — И подает мне письмо.
Читаю. Пишет дядя Степа (фамилию его на письме не разобрал): «Податель сего письма — женщина по имени Рая. Она поругалась третьего дня с мужем и решила от него уйти. Ты, пожалуйста, устрой Раю с жильем. На первое время можно даже в общежитие. Ну, а потом — дело ее молодое, — конечно, и отдельную квартирку. Подыщи ей работу поинтересней — рублей на 150, не меньше. Ну, о таком пустяке, как прописка, я не говорю. Вот и все. Твой дядя Степа».
Дядей у меня всего в Лучезарске восемь, но Степы среди них, по-моему, нет. Но это не так уж важно. Раз человек назвался «дядя», значит, он дядя. И я, как племянник, а главное — как земляк, или, как сказал мне один из наших, лучезарских, как «полномочный представитель», обязан…
— А вы где остановились? — спрашиваю я беглянку по имени Рая.
— Нигде, — просто говорит она и с недоумением смотрит на меня.
— Да, да, конечно, — исправляю я собственную оплошность. — О чем это я болтаю? Поживете пока у меня.
Короче говоря, привел я ее домой. Очень долго на кухне объяснял ситуацию жене. Но разве жены всегда нас понимают?
Прощалась Рая со мной подчеркнуто холодно.
— Дядя Степа меня, правда, предупреждал, что вы малость того… Но чтобы до такой степени…
Добил меня окончательно некто Петр Иванович. Когда-то его сват с кумой моей тещи были вместе в гостях. И потому он, естественно, считался другом нашего дома. Дядя Петя приехал позавчера. У него ко мне были всего три маленькие просьбы.
— Не просьбы — просьбишки, — сказал он. — Во-первых, я выхожу на пенсию. Так вот, надо сделать не простую пенсию, а персональную. Как-никак, а я тебе не чужой. Во-вторых, под старость деньжонок скопил, хочу купить «Волгу». Но только черную и в импортном исполнении. Ну, и последнее — хочу последние годы провести в столице. Я уж тут и новый домишко присмотрел, на Ленинском проспекте. Давай действуй.
Все сделал. С квартирой заминка вышла.
— Ну, вот что, — сказал дядя Петя, — мне давно в Лучезарске говорили, что ты тут землякам не помогаешь, что ты зазнался, зажирел. Значит, так: ты переезжай в мою комнату, в Лучезарск, а я твою квартиру займу. Так уж и быть, хоть квартира у тебя и не новая, да и не на Ленинском проспекте. Но что с тебя возьмешь!.. Пакуй вещички. Через неделю приеду.
И он уехал. А я сижу жду…