Феминизмы. Всемирная история

Глава 1. Мечты

В 1990-х годах, когда я, приступив к изучению истории феминизма, училась в магистратуре, случайная встреча на вечернем семинаре заставила меня глубоко задуматься о том, мечты какого рода вдохновляют феминисток. Рядом со мной сидела старшая коллега, и мы наблюдали за спором о феминистской философии. Не исключено, что наблюдала только я сама, но, так или иначе, хорошо запомнила ее носки радужной расцветки, с отделением для каждого пальца, на манер перчаток. Эта женщина показалась мне восхитительно неконвенциональной. Мы разговорились о феминизме, и меня шокировало ее замечание о том, что феминизм искоренит гендерные различия. Моя собеседница мечтала о таком мире, в котором категории «мужское» и «женское» просто окажутся лишними. Теперь, когда — осторожно или решительно — утверждаются гендерквир, трансгендер и гендерная нейтральность, эта мечта шокирует в меньшей степени, да и мои собственные воззрения сделались менее традиционалистскими. Однако в тот момент (очень для меня важный) мне стало очевидно разнообразие связанных с феминизмом утопических надежд, а также мой собственный вклад в разработку имеющихся категорий мужского и женского. Мечты — эффективный способ позволить сознанию допустить возможность изменений и инаковости. Писательница Мэри Уолстонкрафт в конце XVIII века назвала мечты «сумасбродными желаниями»: по ним можно судить о том, что именно приводит женщин и мужчин к феминистскому сознанию.

Мечты дают очень личное, глубокое представление о том, что может стать стимулом феминистской деятельности. Здесь важен контекст, в котором находится мечтатель: его семейные обстоятельства, род занятий, круг чтения, эмоциональное состояние. Но мечты привязаны также и к историческому моменту — и обусловлены контекстом, скажем, оккупации, революции, урбанизации или массового голода. Можно предположить, что феминистки начинали с малого, например с мечты о равноправии мужчин и женщин или о приобретении некоторых прав (опеки над ребенком и так далее), однако и беглое знакомство с набором феминистских идей XVIII–XIX веков свидетельствует кое о чем еще. Дерзость и поразительную неортодоксальность проектов гендерного порядка той эпохи подтверждают мечты Шарля Фурье (1772–1837) и его последователей. Фурье утверждал, что человеческое счастье зависит от осмысленного труда и свободного изъявления желания, и размышлял об испорченных нравах собственной эпохи:

Что такое молодая женщина, как не товар, дожидающийся купца, который предложит самую высокую цену? Неужели не изводят ее с детства предрассудками и не принуждена ли она согласиться на любой брак, устроенный для нее? Ее пытаются убедить, что она связана не более чем цепью из цветов. Но в самом ли деле может она усомниться в своем падении?[26]

Недовольный этим положением Фурье рисует феминистскую мечту: в идеальном обществе Гармонии все без исключения — мужчины, женщины, дети — заняты творческим, привлекательным трудом, причем они выбирают для себя разнообразные задания в соответствии со своими наклонностями. Что касается половых отношений, то люди будут вольны сделать «массу любовных открытий, которые мы пока и вообразить не можем». Женщины участвуют в управлении Гармонией, которая, по мысли Фурье, охватит весь земной шар. Но средства, с помощью которых можно реализовать эту мечту, определены им недостаточно ясно, и именно поэтому позднейшие мыслители сочли его идеи утопией, а не серьезным социалистическим проектом. В 1830–40-х годах последователи Фурье во Франции, Испании, Алжире, США и других странах выступали за отказ от брака, частной собственности и привычного понимания материнства в пользу «равновесия страстей». Неконтролируемые эксперименты в общинах фурьеристов напоминают нам, что феминистское мышление отличалось в прошлом не меньшим радикализмом.

В этой главе я рассмотрю некоторые из разнообразных источников и пространств феминистского фантазирования, в том числе такие, которые пропагандируют отделение женщин от мужчин, помещают в сердцевину проекта любовь и сексуальность либо «прогресс человеческого рода». Хорошо продуманные литературные или научно-популярные фантазии здесь соседствуют с проявлениями бессознательного, с беспорядочными обрывками сновидений. Мечты — это и пространство безграничной фантазии, и симптом скрытых тревог и конфликтов, которые часто сопровождают мысли о новой жизни.