Лица

ПАМЯТЬ

Операция «Белая лилия», одна из самых ярких и драматических в истории «РВС», имеет начало и продолжение, но не имеет конца. Я расскажу обо всем по порядку, а к читателю обращусь с единственной просьбой: набраться терпения, которое, надеюсь, будет вознаграждено.

Итак, в 1967 году Валентина Ивановна получила письмо от Юрия Забары, в котором он, среди прочего, советовал ей заняться Восьмой воздушной армией. Уже в этом первом письме содержалось упоминание о Лиле Литвяк, двадцатилетней летчице, «воевавшей, — написал Забара, — не хуже мужчин, если не лучше».

Тогда же Центральное телевидение показало по первой программе документальный фильм, увиденный многими эрвээсами. Фильм заканчивался тем, что в небе исчезал, превращаясь в точку, истребитель, а голос диктора сопровождал кадры такими словами: «Лиля Литвяк сбила двенадцать вражеских самолетов — больше, чем кто-либо из женщин в мире».

Потом пошли письма от ветеранов Восьмой воздушной армии, связь с которыми школьники установили довольно быстро. Гордиться ветеранам было чем: Восьмая воздушная прошла славный боевой путь. И тем не менее почти в каждом письме хоть несколько строк, но посвящались Лиле Литвяк — забыть ее никому дано не было. А бывший механик летчицы Инна Владимировна Паспортникова с нескрываемой тоской написала ребятам, что «уж кому-кому, а Лиле, всеобщей любимице, надо было по справедливости остаться в живых».

Наконец, эрвээсы без особого труда обнаружили следы героической девушки, зафиксированные во время войны журналистами: в 1941 году фотографию Литвяк у ее самолета напечатала «Красная звезда» — Лиля на ней в шлеме, в комбинезоне; в 1943-м — «Огонек», тут уже все увидели, как поразительно красива эта летчица, напоминающая популярную в то время киноактрису Валентину Серову. А 1 апреля 1943 года Литвяк побывала на «четверге» в «Комсомольской правде», ребята нашли пригласительный билет, отпечатанный типографским способом:

«Сегодня у нас в гостях гвардии лейтенант Е. Буданова, гвардии младший лейтенант Л. Литвяк, поэтесса Вера Инбер, поэт Степан Щипачев, мастера эстрады М. Харитонов и Н. Тиберг, пианистка М. Юдина. Начало в 19 часов».

Ровно через четыре месяца, буквально день в день — 1 августа 1943 года — Лиля Литвяк пропала без вести. «Комсомолка», как бы отдавая последний долг знакомой летчице, напечатала большую статью под названием «Лилия». Она начиналась словами:

«Имя у нее было такое хорошее и ласковое — Лиля, а лицо всегда светилось улыбкой и добротой». Кончалась же так: «На могиле девушки-бойца русский народ воздвигнет невиданный памятник из самого крепкого сплава — огромную лилию, бессмертный цветок радости и любви».

Но памятника народ не воздвиг, потому что никто не знал, где могила девушки. Из официального донесения, датированного тем же первым августа, следовало, что «командир звена гв. мл. л-т Литвяк Лилия Владимировна не вернулась на свой аэродром после выполнения боевого задания по прикрытию войск. Экипажи во время воздушного боя видели падение одного Як-1, 4—5 км северо-восточнее от Мариновки». Штабной офицер, писавший донесение, закончил его словами: «Очевидно, погибла».

В полку, по воспоминаниям ветеранов, был траур. Летчики ходили, «как чумные», отказались от обеда и ужина, на ЗИСе приехал командир дивизии генерал Сиднев, ядовито сказал комэску Дамнину, чуть-чуть заикаясь: «К-какие ж вы мужчины, Д-дамнин, если одну девчонку не смогли у-уберечь!» — и отменил в тот день вылеты: в таком состоянии пилоты могли натворить бог знает что, им надо было прийти в себя. Горевала вся армия, в ней не было человека, который не знал бы Лилю Литвяк или не слышал о храброй девушке, а уж обидно было прямо до слез: за неделю до рокового дня Лиля была представлена к званию Героя Советского Союза. Теперь, выходит, посмертно.

Однако чего на войне не бывает! Через каких-то два месяца гибель летчицы неожиданно получила иную окраску, это случилось благодаря пилоту, служившему в соседнем 85-м полку. Имя его назвать можно — Василий, а фамилию я скрою за буквой Б — читатель сейчас поймет, по какой причине. Он был сбит за несколько дней до Лили, попал в плен, но вскоре бежал и вновь оказался в родной части. Вернувшись, Василий Б. заявил, что видел Лилю Литвяк «живой и невредимой» в лагере для военнопленных, и будто бы она приехала в лагерь, а потом уехала из него на автомашине в сопровождении немецкого офицера.

Летчик этот, говорят, цел, кто-то из ветеранов случайно встретил его после войны, но ни эрвээсам, ни мне разыскать его не удалось, а без разговора с этим человеком я не могу, как хорошо понимает читатель, обнародовать его настоящее имя.

Так или иначе, а сведения, полученные от Василия Б., были разными людьми восприняты по-разному, но большинство этим сведениям не поверило: приказом командующего Восьмой воздушной армии от 3 сентября 1943 года Лиля была зачислена в список «Вечно живых» своего 73-го авиаполка. Тем не менее Василий Б. оформил свой рассказ официальной докладной, время было не из легких, а докладная на каком-то этапе пересеклась, вероятно, с наградными документами.

И получилось так, что осталась всеобщая любимица не только без могилы и памятника.

Боевые товарищи Лили, искренне переживающие потерю, не по штабам в ту пору ходили, а продолжали воевать, — кто может осудить их за это? Они в сердце носили память о летчице, дрались, сбивали фашистов, сами гибли, и никто из них не был сегодня уверен, что завтра вернется на базу. Мелькали в буднях войны дни и недели, месяцы и годы, а когда отгремел салют Победы, уцелевшие воины помянули, как положено, павших героев — и признанных, и непризнанных, таких тоже было немало, в том числе Лилю Литвяк. От докладной Василия Б. у них сохранился лишь привкус горечи.

Вот, собственно, и все, что было известно школьникам из города Красный Луч, когда они начинали операцию «Белая лилия». Замечу попутно, что если бы ребята ограничили свою следопытскую деятельность только сбором документов и воспоминаний, они на том бы и поставили точку, испытав к истории Лили Литвяк не более, чем взволнованный интерес. Так и мы с вами, читатель, располагая аналогичными данными, сделали бы приличествующую моменту паузу, а затем пошли бы дальше, оставив в душевном тылу когда-то потревоженную честь героической летчицы.

Стало быть, все дальнейшее мы с полным основанием можем воспринимать как подарок судьбы, если под «судьбой» будем иметь в виду Валентину Ивановну Ващенко.

Ход мыслей ее был таким: воздушный бой, из которого не вернулась Лилия Литвяк, судя по донесению, проходил над селом Мариновка. Не может быть, чтобы кто-то из жителей села или окрестных хуторов не заметил падения советского самолета. А если удастся хотя бы приблизительно определить место, куда упал истребитель, остальное будет зависеть от эрвээсов, вооруженных лопатами и горячим желанием воздать должное погибшей летчице.

В том, что Лили нет в живых, Ващенко не сомневалась: это подтвердили годы, минувшие с конца войны. Лиля, конечно же, погибла и тихо лежит где-то в донецкой земле, но эта печальная истина, утвердившаяся в сознании Валентины Ивановны, настойчиво толкала ее на поиск — нет, не вещественных доказательств гибели летчицы, которые и предъявлять-то сегодня некому и незачем, — на поиск самой Лили, чтобы сделать ей хорошую и мягкую могилу, поставить на могиле достойный памятник, принести к нему много цветов и сказать над прахом девушки только два слова, которые исчерпали бы все, что случилось с Лилей по нашей или не нашей вине: «спасибо» и «прости».

Летом 1971 года первый экспедиционный отряд в количестве двадцати человек отправился «пахать человеческую память» — другой задачи они перед собой в тот год не ставили. Сначала автобусом добрались до Мариновки, разбили на окраине села палаточный лагерь, обосновались, а потом, взвалив на плечи рюкзаки, тронулись дальше.

И вот сегодня, спустя несколько лет, я открываю толстую тетрадь, на обложке которой написано: «Протоколы опроса местных жителей». Записи сделаны ученическим почерком, скреплены для достоверности печатью сельсовета и подписями рассказчиков, главным образом женщин, и больше я ничего комментировать не буду — ни того, как говорили местные жители и что при этом переживали, ни того, как слушали дети и что при этом чувствовали, — я дам возможность читателю познакомиться с некоторыми документами, а все остальное доверю его собственному воображению.

Протокол опроса Ганиной Александры Ивановны (село Мариновка):

«В сентябре 1943 года, после освобождения села, на улицах было много трупов, мы хоронили солдат прямо на месте гибели, ни пахать, ни сеять было нельзя из-за большого количества побитого железа и человеческих костей. Я лично запомнила танкиста, роста выше среднего, чернявого, в синем комбинезоне. Фамилию его не знаю, а где похоронен нашими женщинами, показать могу».

Протокол опроса Процай Пелагеи Фоминичны (хутор Сауровка):

«Шли бои, наши наступали на Саур-Могилу. Мы сидели в подвале, и вдруг пришли два молоденьких лейтенанта и принесли нам воды, а мы напоили их молоком. Они сказали: если нас убьют, возьмите адреса, мы из Ростова-на-Дону, и сообщите родным, где могилы. Но мы не взяли, потому что сами не надеялись выжить. Только они вышли из подвала, как их убило миной, хорошо хоть молочка успели попить. Когда утихло, мы похоронили их в одной могиле, недалеко от нашего дома. За могилой ухаживали несколько лет, а теперь она заросла бурьяном».

Протокол опроса Демьянченко Марфы Ильиничны (село Григорьево):

«Возле нашего дома упал самолет, в нем были летчики. Самолет летел низко, они, наверное, не смогли выпрыгнуть. Один был нерусский, скулы широкие, а глаза узкие. Другой был красивый, кудрявый. Мы похоронили их у лесополосы. Фамилий не знаем».

Протокол опроса Закутней Анны Лаврентьевны (село Артемовка):

«В июле 1943 года у Красной Горы был сбит самолет. Он загорелся в воздухе, а упал прямо на немецкую батарею — то ли случайно, то ли нарочно, не мне судить. Летчика выбросило взрывом, и его, еще живого, подобрали немцы и тут же расстреляли, а потом ушли. Мы похоронили летчика возле разбитого самолета. Лицо я его запомнила, до сих пор снится».

Отрывки из протоколов:

«У молочнотоварной фермы упал самолет, в нем были две летчицы, они лежали лицом вниз. Мы их похоронили, но имен не знаем…»

«После войны я работал пастухом и на пастбище в Мироновой балке видел самолет, мотор которого глубоко загруз в землю».

«На моих глазах большой самолет врезался прямо в колонну немецких автомашин и взорвался. На следующий день я с одной женщиной и сыном Николаем собрала останки трех летчиков. Мы похоронили их на сельском кладбище, а имен так и не знаем».

«Я видел самолет, который упал у Куйбышевского шляха, где теперь посеяна люцерна. Говорили, что потом его сдали на металлолом, а куда делся летчик, поспрашивайте у других…»

Как много мы знаем о войне, но как это, в сущности, мало, если сравнивать с тем, чего мы еще не знаем. Ребята искали Лилю Литвяк, но едва дотронулись до больной памяти людей — и полился поток воспоминаний. Обилие фактов было так неправдоподобно велико для этой крохотной территории, ограниченной десятком сел и хуторов, что даже непосвященному человеку становилось ясно: здесь были жестокие бои.