Воспоминания о России. Страницы жизни морганатической супруги Павла Александровича. 1916—1919

VI

Свобода – это право вмешиваться в чужие дела. Аббат Гальяни

2/15 марта Милюков произнес в Думе бесконечную речь. Он сказал, что император должен отречься в пользу сына при регентстве великого князя Михаила. Какой-то горлопан из левых крикнул ему:

– Опять та же самая династия!

– Да, – любезно подтвердил Милюков, – та же династия, которую вы не любите и которую я, возможно, тоже не люблю, но на данный момент нельзя желать большего.

От слова «отречение» наши сердца сжались так, что захотелось плакать, настолько чудовищным и невозможным оно нам казалось. Эта мысль приводила в ужас. Мы провели вечер в унынии, подавленные серьезностью и быстротой событий.

В 4.15 утра 3/16 марта камердинер великого князя постучал в дверь, говоря, что офицер императорского конвоя хочет непременно поговорить с ним. Мы встали, второпях надели халаты и приняли офицера, который был бледен как смерть. Это был верный человек. Он сказал, что генерал Ресин (командир Сводного полка) прислал его к великому князю, чтобы сообщить, что новый комендант города Царское Село безуспешно пытался дозвониться до великого князя и просит немедленной встречи с ним. Офицер рыдал. Мы поняли, что все кончено. Великий князь был страшно бледен. Он ответил, что готов принять нового коменданта, и через пять минут к нам вошел артиллерийский полковник по фамилии Больдескуль с огромным красным бантом на груди, сопровождаемый адъютантом, тоже с красным бантом. Козырнув, полковник извинился за визит в неурочный час (4.40 утра) и зачитал нам следующий манифест:

«Псков, 3/6 марта 1917 г.

Божьей милостью, мы, Николай Вторый, император Всероссийский, царь Польский, великий князь Финляндский, и прочее и прочее, объявляем всем нашим верным подданным:

В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание. Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, всё будущее дорогого нашего Отечества требуют доведения войны во что бы то ни стало до победного конца.

Жестокий враг напрягает последние силы, и уже близок час, когда доблестная армия наша совместно со славными нашими союзниками сможет окончательно сломить врага.

В эти решительные дни в жизни России почли мы долгом совести облегчить народу Нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и, в согласии с Государственною думою, признали мы за благо отречься от престола Государства Российского и сложить с себя верховную власть.

Не желая расстаться с любимым сыном нашим, мы передаем наследие Наше брату Нашему великому князю Михаилу Александровичу и благословляем его на вступление на престол Государства Российского. Заповедуем брату нашему править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях, на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу.

Во имя горячо любимой родины призываем всех верных сынов Отечества к исполнению своего долга перед ним, повиновением царю в тяжелую минуту всенародных испытаний и помочь ему, вместе с представителями народа, вывести Государство Российское на путь победы, благоденствия и силы.

Да поможет Господь Бог России».

Великий князь и я были подавлены. Внезапно разбуженная, я дрожала, клацая зубами. Хотя крушение всего, что было нам дорого, было ожидаемо, мы не могли поверить, хотя лист пергамента был здесь и огненными буквами показывал нам ужасную правду.

Когда полковник ушел, мы даже не пытались снова лечь. Крушение империи, а мы понимали, что это именно так, предстало перед нами во всем своем ужасе. Сколько бы ни говорили себе, что великий князь Михаил продолжит традицию, мы знали, что он слаб, что его жена, г-жа Брасова, оказывает на него дурное влияние, а кроме того, мы любили «нашего» императора, избранника Господа, помазанника Божьего и не желали никакого другого.

В одиннадцать часов того же дня, 3/16 марта, великий князь отправился к императрице. Это может показаться неправдоподобным, но бедная женщина не знала об отречении мужа. Никто из окружающих не набрался смелости нанести ей этот удар. Пятеро детей были больны; две старшие и младшая дочери оправлялись от кори, но великая княжна Мария (третья) и наследник болели тяжело. Великий князь вошел к ней тихо, долго целовал руку, не в силах произнести ни слова. Его сердце билось так, что едва не разрывалось. Императрица, в простом платье сестры милосердия, поразила его своим спокойствием и безмятежностью взгляда.

– Дорогая Аликс, – произнес наконец великий князь, – я хотел быть рядом с тобой в столь тягостный момент…

Императрица посмотрела ему в глаза.

– Ники? – спросила она.

– Ники здоров, – поспешил добавить великий князь, – но будь мужественна, как был мужествен он. Сегодня, 3 марта, в час ночи он подписал отречение за себя и Алексея.

Императрица вздрогнула и опустила голову, как будто молилась. Потом, распрямившись, сказала:

– Если Ники так поступил, значит, он должен был поступить так. Я верю в божественное милосердие. Бог не покинет нас.

Но когда она произносила эти слова, по щекам ее покатились крупные слезы.

– Я больше не императрица, – произнесла она с грустной улыбкой, – но я остаюсь сестрой милосердия. Поскольку император Миша, я буду заниматься детьми и моим госпиталем, мы уедем в Крым…

Великий князь пробыл с нею до обеда, примерно полтора часа. Она хотела знать подробности происходящего в Думе. По поводу того великого князя, что приходил туда позавчера, она воскликнула на английском:

– And X… what a horror…[33]

В это время великий князь Михаил находился в Зимнем дворце в Петрограде. Очень немногие знали такую деталь: когда командующий войсками генерал Хабалов, видя устремившиеся к Зимнему дворцу массы людей, предложил великому князю стрелять по толпе, отвечая за несколько полков, еще остававшихся верными, великий князь Михаил живо этому воспротивился, «не желая, по его словам, проливать ни капли русской крови». Он тайно покинул дворец и укрылся на Миллионной улице у своего друга, князя Путятина, родственника того, о котором я рассказывала. Через несколько мгновений толпа солдат рванулась в подвалы Зимнего дворца, и в течение трех дней там происходила жуткая оргия. Больше десятка пьяниц утонули в вине.

Доказательством, что эта революция давно предполагалась, тщательно планировалась и готовилась, служит то, что в первый же день все частные автомобили, имевшиеся в Петрограде, были реквизированы в несколько часов. Наша прекрасная машина исчезла одной из первых, и потом на ней катались члены Временного правительства, и ей же выпала честь встречать Ленина по его приезде на Финляндский вокзал.

У князя Путятина великого князя Михаила, императора с часу ночи, посетили князь Львов, Гучков, Родзянко, Милюков, Керенский и другие субъекты, пришедшие уговорить его отказаться от трона в пользу народа, который позднее изберет его или кого-либо другого. После нескольких мгновений колебаний этот слабый принц уступил, к радости изменников Родины.

Керенский, эта марионетка, которую некоторое время ошибочно принимали за крупную фигуру, забился в истерическом припадке.