Лондон. Путешествие по королевству богатых и бедных

Галерея сэра Ричарда Уоллеса

Среди всех собраний, которые делают пребывание в Лондоне привлекательным и по-новому чарующим, мне особенно приятно рассказать о галерее, которая принадлежит известному по обе стороны Ла-Манша человеку — англичанину по крови, французу по собственной воле, — человеку, чье имя живет в сердцах всех, кто умеет быть благодарным.

Читатель уже, наверное, понял, что я говорю о сэре Ричарде Уоллесе (Wallace).

Сэр Ричард принадлежит к людям, чье богатство ни у кого не вызывает зависти, поскольку всем ясно, что они его достойны. Это доказывается не только тем, как они своими сокровищами распоряжаются, но и тем, как благородно они делятся ими со всеми, кто этого заслуживает.

Художественная коллекция сэра Ричарда Уоллеса велика и разнообразна. В ней есть все, что может польстить вкусу истинного ценителя. Разумеется, у того, кто ее собирал, были свои предпочтения. Но он ими не ограничивался, его привлекало прекрасное во всех его формах. Здесь есть самые разные произведения искусства, но все превосходные и изысканные: живопись, акварели, миниатюры, фарфор, фаянс, бронза, оружие разного рода и мебель разных эпох. Все это ослепляет так, что не знаешь, с чего начать и на чем остановиться.

Подобным сокровищам подобает жить во дворце, и сэр Ричард Уоллес с его поклонением и любовью к прекрасному не мог не подумать о том, чтобы выстроить подходящее здание. В настоящее время строительство этого здания подходит к завершению: оно возводится рядом с Гайд-парком и, мы не сомневаемся, станет гордостью этого района Лондона, славящегося многими роскошными резиденциями.

Но сэра Ричарда посетила поистине гениальная и достойная его благородного сердца идея, за которую ему должны воздать хвалу и благодарность все, кто способен оценить доброе дело.

Прежде чем выстроить частную галерею для всех своих восхитительных сокровищ, он решил выставить их на всеобщее обозрение.

И сейчас они находятся в музее Бетнал-Грин.

Если мы имели счастье познакомить с Лондоном тех, кто прочитал страницы этой книги, то они уже знают, что английская столица больше, чем любой другой город, является средоточием контрастов. И особенно разительно отличаются друг от друга два района столицы Англии.

Я говорю о востоке и западе Лондона, то есть об Ист-Энде и Вест-Энде. Вест-Энд — это богатство и роскошь. Невозможно, познакомившись с ним, не сказать: «Здесь хочется жить».

Лондон — город деловой, торговый, промышленный, портовый, но он сумел разделить свою жизнь на части и разграничить то, что не должно соприкасаться. Сити торгует, спекулирует на бирже, копит деньги в банках, продает и покупает в доках. Соседние с ним районы производят и строят, доходя до изнеможения. И в то же время люди праздные, иностранцы, ученые, художники, которым необходимы пространство и воздух, живут в покое, в светлом оазисе, не имеющем себе подобных во всей Европе.

Это Вест-Энд.

Все дома Вест-Энда — это дворцы или коттеджи, все сады — парки, а парки порой имеют такие размеры, что посреди двухмиллионного города кажется, что ты находишься в деревне. Там коровы и овцы пасутся на воле, как будто для того, чтобы еще больше напоминать о сельской жизни, там на речках, вьющихся среди зеленых газонов, на спящих под солнцем озерах плавают флотилии лебедей и уток, целые эскадры водоплавающих птиц, привезенных с разных концов света. Там в дружеской и благоприятной атмосфере растет и цветет блестящий цветок английской аристократии, самой богатой, самой могущественной и в то же время самой образованной и культурной на земле. А теперь возьмите быстроходный кеб и попросите быстро, без остановок, доставить вас туда, где все является противоположностью этой безмерной роскоши и богатству, — поезжайте из Вест-Энда в Ист-Энд, и какова бы ни была ваша жизненная закалка, если осталась в вашей душе хоть капелька человечности, уверяю, вы содрогнетесь!

Ист-Энд — это кровоточащая рана Лондона, это его дно! И это такая нищета, о которой даже мы, в Париже, не имеем ни малейшего представления. Здесь с давних пор нашли приют все сомнительные профессии, все подозрительные ремесла, все промыслы, от которых никто не осмеливается ждать, чтобы они прокормили тех, кто ими занимается, довольно того, что они не дают умереть с голоду!

И тем не менее именно в этом нищем квартале, который англичане со свойственной их языку выразительностью называют преисподней, ибо не находят другого слова для того, что там творится, власти решили открыть музей.

Этот музей был основан с двоякой целью: во-первых, связать этот печальный и отрезанный от мира район с более благополучными районами и тем самым дать ему толчок к развитию. Во-вторых, создать очаг культуры и искусства в непосредственной близости от простых ремесленников, которые смогут учиться на примере прекрасного.

Сэр Ричард Уоллес отдал свою замечательную коллекцию музею Бетнал-Грин на три года. И нельзя не отметить, что тем самым он создал этот музей, ибо непонятно, что будет с Бетнал-Грин, когда он заберет оттуда свои сокровища.

По счастливой случайности мы оказались в Лондоне во время открытия этого музея и вспоминаем об этом народном празднике как о самом грандиозном и трогательном событии из всех, что нам доводилось видеть.

Открытию музея оказали честь своим участием наследный принц и принцесса Уэльская — воплощение красоты и великодушия. Это стало поводом для пышного праздника, одного из тех, что в особо торжественных случаях являются традиционными для английского двора. Там было все: парадные кареты, эскорты телохранителей, камергеры в блестящих камзолах, выездные лакеи в шитых золотом ливреях, кучера в пышных париках, господа и дамы в шляпах с перьями.

Никогда, нет, никогда бедняки, ютящиеся в лачугах, подвалах и на чердаках этой богом забытой земли, не бывали на таком празднестве, не видали такой красоты… Никогда принц и принцесса не предполагали, что где-то в их необъятной империи люди живут в столь ужасающей нищете.

Признаюсь, у меня сжималось сердце, когда я думал о том, какие чувства может вызвать у этих лишенных подчас самого необходимого людей, которые занимают низшую ступень социальной лестницы, эта необыкновенная демонстрация ослепительной роскоши и великолепия…

Но вскоре я понял англичан, ибо ни в ком не обнаружил никаких других чувств, кроме того сложного чувства, которое они называют словом loyalty[57]. Это чувство в применении к особам королевской крови означает неизменную привязанность, смешанную с восторгом и умилением. Было время, когда Франция тоже знавала эту самую лояльность, когда наши деды шли в бой, крича: «Vive le roi!»[58]

Как только кортеж их королевских высочеств углубился в народные кварталы Бишопсгейт-стрит, Черч-стрит и Бетнал-Грин-стрит, их встретила бурная овация и крики «Ура!», которые изредка прерывались только затем, чтобы снова зазвучать еще громче прежнего.

Даже самые бедные окна и самые жалкие двери украсились эмблемами и лозунгами в честь королевы, принца и принцессы.

Никто не позволил себе лишних расходов, что вполне понятно, но простые бумажные цветы красноречиво говорят о чувствах тех, кто их вырезал и, как мог, раскрашивал. И пусть слова лозунгов наивны, зато идут от сердца и трогают души тех, к кому обращены… всегда!

Бишопсгейт-стрит

Я с удовольствием приведу здесь примеры плакатов, не отличающихся риторикой придворных поэтов. Никто не заподозрит, что Альфред Теннисон, поэт-лауреат, как его здесь величают (двадцать пять тысяч франков в год пожизненно!), сочинил подобные призывы:

«Да здравствуют принц и принцесса Уэльские!»,

«Добро пожаловать!»,

«Долгие лета! Пусть здравствуют всем на радость!»,

«Приятного визита! Мы всегда вас ждем!».

Не стану докучать вам разными вариациями. Добавлю лишь, что на одном из домов, который выглядел чуть лучше остальных, висели опять-таки вырезанные из бумаги три страусовых пера. Они изображали украшение на гербовом щите принца Уэльского. Ниже был написан его старый девиз на немецком языке, взятый одним из его предков: «Ich dien» («Я служу»), который вряд ли кто-нибудь понимает в этом неграмотном квартале.

Я перевел эти два слова стоявшему рядом честному колбаснику, который с грубоватым английским юмором заметил в ответ, что буквы стоят не в том порядке, правильно было бы «Ich dine» («Я обедаю!»).

Над нашими головами повсюду парят флаги Соединенного Королевства, растянутые между домами. Розы Англии, чертополох Шотландии и лира Ирландии украшают знамя святого Георгия… Повсюду царит праздничная атмосфера. Мы в Париже давно забыли, как это бывает, когда радость витает в воздухе.

Процессия тронулась в путь из Мальборо-Хауса в половине двенадцатого, на последнем отрезке пути она медленно продвигалась сквозь толпу все более и более восторженных зрителей и прибыла к дверям музея около четверти первого.

К этому часу Бетнал-Грин являл собой исключительно любопытное зрелище. В то время как на временном помосте, обитом красочной тканью, официальные лица в парадных одеждах готовились к встрече их королевских высочеств, толпа прибывала с каждым мгновением. Полицейским, которые вели себя очень мягко и вежливо, лишь с огромным трудом удавалось сохранять свободной проезжую часть. Люди приникали к окнам, грудились на крышах, толкались, но, разумеется, по-дружески, не желая никому причинить зла.

Бедно одетые люди резко отличались от нарядных придворных, блестящих военных и дам, приглашенных для украшения торжества.

В десять минут первого епископ Лондонский в белом праздничном облачении и в сопровождении высокопоставленных священников медленно приблизился к сцене. Как только он занял положенное место, военный оркестр заиграл национальный гимн, а затем серебряные трубы, украшенные флагами с гербами вроде тех, что можно увидеть на некоторых средневековых картинах, изображающих королевские кортежи, протрубили фанфары.

Говоря языком газеты «Придворные новости», прибыла «августейшая чета». На принце был генеральский мундир, а принцесса в бледно-розовой шляпке, которая очень ей шла, была одета в такого же цвета пальто и малиновую юбку. Впереди вышагивал первый камергер, а за принцем и принцессой следовали герцоги Эдинбургский и Кембриджский.

Жена премьер-министра подвела к принцессе маленькую девочку, которая поднесла принцессе цветы, а в это время маркиз Рипонский представил наследнику трона организаторов музея в пурпурных одеждах.

Все проследовали внутрь здания.

Лондонский епископ голосом серьезным и торжественным прочитал молитву, которую звуки органа и пение хора прервали раньше времени. Раздраженный, но не обескураженный прелат продолжал свою благую речь, но, можно сказать, для самого себя.

Когда вновь установилась тишина, маркиз Рипонский, кавалер ордена Подвязки (honny soit qui mal у pense!)[59] и лорд — председатель комитета народного просвещения, вкратце рассказал об истории нового музея и цели его создания, а затем попросил принца открыть музей.

Его королевское высочество громко и отчетливо прочитал краткую ответную речь, которая продолжалась не больше десяти минут и закончилась похвалой в адрес сэра Ричарда Уоллеса, чьи великодушие и благородные побуждения, сказал принц, по достоинству оценили и в Англии, и во Франции. В этот момент раздалась барабанная дробь, и хор запел «God, save the Qween»[60].