Последний спектакль

<p>

</p>

В спальне клубился сумрак. Ноябрь. Йованка потянулась, перевернулась на другой бок. Ей теперь не надо подниматься рано утром. Театр перестал работать три недели назад. Деньги выплатили за три месяца - хотя деньги уже почти ничего не стоили. Конец света.

Без шуток. Просто конец света. "Колдуньи! Матка вернулась!" - вопили комментаторы. Другие упирали на экологию. "Тяжесть грехов перевесила..." - вещали третьи. Хотя, что за грехи такие? Мужья, конечно, изменяли иногда жёнам, а жёны - мужьям. Но ничего нового в этом не было. Детей сдавали в приюты... Но тоже не чаще, чем всегда. Военные бряцали бомбами - всё как обычно.

А пятна появились. Сначала в заброшенных парках. У помоек. У маленьких магазинчиков, где тусовался день деньской вполне определённый контингент. Потом во дворах, на детских площадках. Уж там-то, казалось бы, какие грехи...

В их Авангардистском экспериментальном театре появились тоже. Потому театр и закрыли. Пятна это ж такое дело, десять прохожих вляпаются со всего размаху - ничего. Оттолкнёт да и только. Одиннадцатый идёт мимо, вроде и не касается пятна, а раз - и пропал. Зрители перестали ходить. Да и инспектор запретил, грозил штрафом. Оказывается уже создали Инспекцию аномальных сгущений. Сделать они с пятнами, понятно, ничего не могут. Но ходят, инспектируют, измеряют, запрещают...

Авангардистский театр всегда шёл в авангарде - вот и пятна в нём появились раньше чем в других театрах. За слишком авангардистское отношение к классике, не иначе. В остальном-то не хуже, чем у других. Наушничали, конечно, и подсиживали, но без этого как? Даже в Детском театре, где она раньше работала, задние ноги лошади усердно подсиживали ноги передние, а первая и вторая белочки безобразно подрались в гримёрке.

Ну и в Авангардистском то же самое. Она иногда жалела, что ушла из Детского. Однако зарплата больше, ездить ближе, да и престиж... Роли? Ну тут, как сказать... Вместо белочек и зайчиков она в "Жизни посуды" играла сперва одну из чашек, потом доросла до супницы. Спектакль, кстати, неплохой. Если бы ещё не эпатаж дурацкий, стриптиз мужской и женский к месту и не к месту... Впрочем, её это не касалось, Супница выходила в тяжёлом закрытом платье, символизируя... Ну, что-то это платье символизировало, режиссёр, помнится, объяснял...

В общем, жизнь налаживалась, она даже подала год назад заявку в Большой. Ответа, правда, до сих пор нет. А теперь уж и не будет. Да и зачем он ей этот Большой? Вернулось бы всё, рассосались бы пятна... Чем плохо играть Супницу?

А теперь что? Театры закрываются, вот и Детский, она слышала, тоже закрылся. Ещё и электричество стали отключать. Что хотят, то и делают. Что, если конец света, так и без света теперь сидеть? Ладно, спать больше не хочется, на часах почти девять. Надо вставать.

Яйца ещё остались, сыр есть. Дня на три хватит. Поход в магазин теперь тот ещё квест. Чёрные пятна перегородили всё. Того гляди затянут. Ток через них не идёт. И трамваи не ходят. А самое паршивое, что у неё в квартире тоже есть пятно. Книжный шкаф накрыло. Взять бы да почитать что-нибудь с тоски, так ведь нет... И компьютер не работает - свет отключили.

Ладно, газ пока есть - и то хорошо. Можно пожарить яичницу, вскипятить чайник. Телевизор отсвечивает в углу. Был какой-то фильм, заграничный, там мужик попал на необитаемый остров, сколотил из досок раму и смотрел по утрам восход солнца. Типа, как в телевизоре. Ужасно было смешно. А теперь - хоть плачь. Сколько лет всё было хорошо. И вот опять.

Яичница получилась бесподобная. Кофе, хоть и растворимый, поднял настроение. Пока мы живы - смерти нет. А может, её и вовсе нет. И... Да, это не солнце, куда ему пробиться сквозь ноябрьские тучи. Это вспыхнула дежурная лампочка в коридоре. Дали свет!

Йованка бросила недоеденную яичницу. Свет дали! Надо же что-то делать. Электрический чайник кипятить бессмысленно - только что вскипел старый чайник на газовой плите. А вот компьютер... Это да. Хоть почту посмотреть.

"Йованка, мы уехали в Вышеч, как устроимся, сообщим".

"Йованка, ответь, жить без тебя не могу, твои прелестные ножки...".

Мужики. Хоть конец света, хоть не конец, у них об одном мысли...

"Ваша заявка рассмотрена. Приглашаем на пробы. С шестнадцатого ноября в любой удобный для Вас день. Ждём". Это - от Большого Театра. На шутку не похоже. Телефоны не отвечают. А какой сегодня день? Двадцать второе ноября. И что делать? А может...

Конечно, ехать куда-то глупо. Ничего же не ходит. Большой, наверняка, уже тоже закрылся. А если даже и не закрылся... Но сидеть дома и тупо ждать конца... Ещё глупее. Пятно у книжного шкафа растёт. По чуть-чуть, но каждый день.

Ладно, помирать, так с музыкой. Йованка доела яичницу, сделала несколько бутербродов. Сложила в сумку. Выключила везде свет, перекрыла газ. Об этом постоянно напоминают. Даже, если вы думаете, что выходите из дома на полчаса... Никто теперь не знает, во что они выльются, эти полчаса.

В подъезде горел свет, на улице искрился снежок. Самая новогодняя погода. Только будет ли он, этот новый год? А если и будет... Хватит! Надо просто дойти до булочной и повернуть направо. Потом...

Потом она подошла к автобусной остановке. На остановке стояли люди. Это обнадёживало. Хотя толком никто ничего не знал. Автобусы, вроде, ходят. Но редко. Час уже не было, значит... А значить это могло что угодно. И то, что автобус вот-вот подойдёт, и то, что автобуса уже никогда не будет.

Вот в таком оптимистическом духе все и переговаривались. Рассказывали, кому куда надо ехать. Кто на работу, кто к родственникам. Кто - по магазинам. Вы знаете, в центре ещё работают магазины, надо бы одежду тёплую купить. Зима же, а из старой дочка выросла... Короче, жизнь продолжалась. А автобус приехал через полчаса.

Автобус был большой, а народу не так уж много - все сидели. Ехали долго. Водитель то и дело объявлял, что дорога перекрыта и сворачивал во дворы, колесил по каким-то проулочкам, пробирался партизанскими тропами. Кое-где пятен совсем не было, в других местах - в глазах рябило. Но - доехали. Йованка вышла из автобуса и лавируя между висящими над площадью чёрными кляксами двинулась к гранитно-серому зданию с белоснежными колоннами. Около засыпанного снегом газона пестрели афиши. Все одинаковые. Девушка в чёрном облегающем платье держит в согнутой руке сверкающий короткий кинжал. Целит себе в грудь. Внизу то ли алтарь, то ли просто большой камень. На заднем плане грозди чёрных пятен на фоне безобразных развалин. Весь этот кошмар перечёркивает кроваво-красный заголовок: "Ведьмина жертва". Буквы кровоточат многочисленными капельками.

А кто-то ещё ругает Большой за неактуальность репертуара... Но людей у белых колонн нет. Зато за колоннами полно черноты. К дверям не подойти. Зря она притащилась. Хотя... Какая разница? Выбралась в центр, пройдётся по магазинам...

- Девушка! Девушка! Вы к нам? - Откуда-то выскочил очень молодой человек в модном длинном пальто. - Пойдёмте скорее!

- Э-э-э... - опешила Йованка. - Куда?

Конечно, приятно, когда мальчик, годящийся тебе в сыновья, называет девушкой. Но... Времена сейчас такие, а людей вокруг театра совсем нет. Но парнишка интеллигентный, ни на маньяка, ни на грабителя не похож.

- В театр. Вы ведь в театр пришли? - встревожился вдруг мальчишка. - Я специально... Здесь не пройти теперь. - Он кивнул на кляксы притаившиеся за колоннами. - Надо обойти. Меня Марко зовут.

Они долго шли вдоль тускло сияющей гранитной стены по узенькой протоптанной в снегу тропке. Мимо голых кустов, мимо укрытых снежными пледами скамеек. Обошли театр кругом, вышли к его заднему фасаду. Утопая по щиколотку в снегу подошли к какой-то малоприметной двери. Марко дёрнул ручку. Дверь недовольно заскрипела, но открылась. Йованка вслед за Марко попала на грязноватую выщербленную лестницу, потом - в длинный пустой коридор. С одной стороны коридора тянулись уныло-серые деревянные двери, с другой - давно немытые заиндевевшие окна. Света они пропускали мало, вдоль стен густел мрак. То ли просто темнота, то ли уже пятна. Йованка на всякий случай старалась держаться от таких тёмных мест подальше - насколько это было возможно в не слишком широком коридоре.

Минут через пять Марко открыл одну из серых дверей, и, через совсем узкий коридорчик, провёл Йованку в маленькое и тоже плохо освещённое помещение. Йованка постояла, привыкая к темноте. У стены стояли стулья, какие-то металлические конструкции, фанерные стенды, на которых, вроде бы, было что-то нарисовано. Слева, вместо стены колыхался тёмно-бордовый занавес.

Из-за этого занавеса выскочил высокий человек в тёмном плаще с короной на голове.

- Привёл?

- Привёл.

- Женщину?

- Женщину.

- Одну?

- Одну! - рассердился Марко. - Нет никого! С утра мёрзну...

- Ладно. - Человек в короне повернулся к Йованке. - Как зовут? Откуда?

- Йованка Лукович. Играла в Авангардистском экспериментальном театре...

Человек в короне поморщился.

- А раньше... Раньше в Детском...

Человек в короне снова поморщился. Йованка совсем смешалась. А потом рассердилась.

- Вообще-то я обо всём написала в заявке. И если не подхожу... Можно было и не писать мне. Не так-то просто сейчас ездить по городу.

- Ты не понимаешь... - чуть ли не простонал человек в короне. - Мы все... Мы все не подходим. Мы играли этот спектакль уже двадцать три раза. Как Столль. Но...

- При чём тут Столль?

Но вопрос был риторическим. Она всё уже поняла. Ещё одна легенда. Когда тьма наступала в прошлый раз... А было это лет пятьсот назад. Если было. Столль, драматург и владелец бродячей труппы актёров, среди наступающего мрака и беснующихся толп, играл и играл свою последнюю пьесу. "Ведьмину жертву". И тьма отступила. Всё вернулось обратно.

Нет, конечно, не всё. Кто умер - тот умер. Что сгорело - то сгорело. Кто бунтовал - тех усмиряли войска. Но самоотверженная игра актёров решила главное. Умерли - не все. Сгорело - не всё. И не все бунтовали. И остались верные войска. Чтобы подавить тех, кто бунтовал. Было, естественно, много несправедливостей. Но Мир уцелел. Вот такая легенда.

- Вы хотите... - прошептала Йованка.

- А что нам остаётся? - ещё тише ответил человек в короне.

Крыть было нечем. Другого плана спасения Йованка тоже не знала. И, судя по всему, его не знал никто. Кроме того, сыграть в "Ведьминой жертве"? Хоть последнюю разносчицу из толпы. Венец карьеры. Венец жизни. Потом - на адской сковородке или в райских кущах - вспоминать это целую вечность. Или... Или хоть осознать это в последнюю секунду перед тьмой.

- Ты будешь играть ведьму, - сказал человек в короне.

- Я? - спросила Йованка. - Это поразило её больше, чем даже грядущий конец света.

Разумеется, пьесу знали все студенты. Финальная сцена жертвы всегда была выигрышной темой на экзамене. Очень искренне. Очень просто. И придраться трудно. Можно плакать. Можно хохотать. Можно даже быть равнодушной. Хотя, конечно, равнодушие сыграть труднее всего...